Демидовы: Столетие побед - Игорь Юркин

Но строительство завода на Рысне не состоялось. Теперь, в 1729 году, к заводу с недостаточно развитым молотовым производством (Тульскому) предстояло прибавить еще один такой же. Проблема, таким образом, не только не снималась, но, напротив, усугублялась. Браться распутывать два узла, тем более в условиях, когда дефицит леса стягивал их все туже и туже, было как минимум неразумным. Полагаем, что именно по этим причинам Акинфий отдает проблемный Верхотулицкий завод Акулине и сосредоточивает свое внимание на остающемся у него в Центральном металлургическим районе единственным старом Тульском заводе. И этим решает проблему максимально рационально. Видя непрерывное ухудшение рентабельности производства, понимая, что, с другой стороны, полностью свернуть его нельзя (Тульский завод — звено, нужное для исполнения казенных заказов, с которыми он крепко связан), Акинфий отказывается от увеличения на нем выплавки чугуна (ломает, как мы помним, запасную домну), но модернизирует его энергетическое хозяйство, открывая этим возможность для наращивания мощности молотового производства.

Получив в подарок Верхотулицкий завод, Акулина получила в придачу и все его проблемы. Она сумела построить вспомогательный молотовой завод (все в том же Сементинове на реке Рысне), но, разумеется, не смогла переломить неблагоприятную ценовую динамику. К проблемам с углем со временем прибавились и полностью выработанные рудники[410]. Впрочем, руду еще, напрягшись, найти было можно, но с углем стало совсем плохо.

Вероятно, заводы Акулины Даниловой умерли бы естественной смертью (что с ними в конечном счете и произошло), не привлекая к себе внимания ни современников, ни историков (как тихо остановились старейшие в России Городищенские заводы), если бы не новый семейный скандал, в центре которого они позднее еще раз оказались.

Пока длились эти родственные разборки, человек, с выстрела которого они начались, томился в темнице. Ивана дважды пытали, но и в октябре 1728 года розыск был «еще не окончан… за болезнию его, понеже он от вышепомянутых розысков имелся быть в жестокой болезни»[411]. Наверное, он все же окреп, наверное, окрепшего, его пытали в третий раз… В тюрьме внук Никиты Демидова провел без малого три года.

Казнен был в Туле в феврале 1730-го[412].

Никита Никитич

«В Туле у десятинного збора…»

В отличие от Григория Никитича его брат Никита Никитич вошел во вторую половину 1720-х годов полным планов и необходимой для их осуществления энергии. В январе 1726 года он просил Берг-коллегию разрешить ему возвести на единственном принадлежавшем ему Дугненском заводе при новой плотине еще одну домну и построить новый молотовой завод. Поскольку окрестности существующего завода на Дугне порядочно обезлесили, новый он намеревался строить в более подходящем районе — в купленной им еще в 1722 году деревне в Мещовском уезде на реке Брыни[413]. Оба разрешения были даны. Брынский, называвшийся также Мещовским, завод с его перерабатывавшими дугненский чугун десятью молотами стал строиться и через пару лет был пущен[414]. Последовавший далее перерыв в строительстве заводов в европейской части России понадобился для приобретения вотчин, земли и крестьяне которых будут в дальнейшем включены в промышленное хозяйство. В это же время им был совершен прорыв на Урал.

Во второй половине 1720-х — начале 1730-х годов Никита Никитич, как уже говорилось, занимался доселе небывалым для Демидовых делом. Оставаясь частным предпринимателем, он служил при Берг-коллегии, собирал для нее налоги с промышленников Тульско-Каширского и прилегающих к нему металлургических районов.

История отношений с властью младшего из Демидовичей отличается от описанной для Акинфия настолько и в том, насколько и в чем отличалось от Акинфиева общественное положение Никиты Второго.

Оба помнили, как относился к их отцу первый российский император, осознавали, что успехи родителя в немалой степени проистекли из правильно выстроенных и закрепленных отношений с государем. Но преемником этих отношений выступил один Акинфий, сохранив связи с престолом и лицами первого эшелона. Его брат, доступа к ним лишенный изначально, мог только с завистью следить за его на этом поприще успехами. Никите-младшему было его уже не догнать. Самодержцы, занимавшие трон после Петра, в избы к кузнецам не заглядывали, не спрашивали у них рюмку «простяка», не обещали, сошедшись: ты потрудись, а я тебя не оставлю. Другая наступила эпоха. Но хотелось, ох как хотелось услышать заветные слова. И временами казалось, что такая возможность может еще появиться.

Осень 1729 года. Государь (юный Петр II) в походе: по горящим золотом лесам[415] к югу от Москвы несется царская охота. Несется так быстро, что денег, выданных Главной дворцовой канцелярией «на всякие дворцовые росходы и на дачю ямщикам прогонов», не хватает. Недостающее занимают по пути у кого ни попадя: ладно у коломенского воеводы — он лицо должностное (не важно, что деньги ссужает собственные), даже у серпуховского купца. Среди прочих заимодавцем выступает и Никита Демидов — одалживает 500 рублей[416]. (Примечательно: в отличие от других без разъяснения в документе, кто он такой. Стало быть, берущим знаком.) Дает, скорее всего осознавая при этом, что забавляющемуся государю источники финансирования его утех не интересны, что фамилия Демидов царского слуха не коснется. И все же — повод хоть как-то приблизиться ко двору, к царедворцам, к среде, в которую Никите ходу прежде не было. Рискнуть ради этого пятьюстами рублями — почему бы и нет?

Уровни, на которых Никита выстраивает отношения с властью, в целом ниже Акинфиевых. Это местная администрация и местные же структуры разных ведомств. В отношениях с ними есть и опыт, и достижения. Но нужно идти дальше, брать — выше.

Готовясь к рывку вперед, Никита решает заручиться поддержкой Берг-коллегии — учреждения, позиция которого в основном для него деле была исключительно важна.

Характер первоначальных отношений Никиты с этим молодым ведомством демонстрирует уже известная читателю история о том, как оно пыталось заставить заводчика заплатить годовой налог с его предприятия. Напомним, что многократно посылавшиеся к нему чиновники дома его неизменно не заставали, а приказчики вместо хозяина разговаривать с ними отказывались. С большим трудом найденный, Никита заплатить согласился, но час расплаты вновь оттянул: попросил разрешение произвести ее в другом учреждении. И прочее в том же роде. Административная инициатива тонула в болоте тихого, но упорного саботажа[417].

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});