Синий маяк - Ксения Литвинова

что можно рассчитывать, — слабо улыбается старичок. — Выходит, маяки до сих пор горят?

— Последний должен гореть, — отвечаю я машинально. — Так вы будет освобождаться или как?

— Рискну, пожалуй, — решается он, сглотнув, — только вы имейте в виду, что рыба сразу проснётся. Давайте один браслет снимем. Для пробы. В нём скважина есть, как для ключа.

К счастью, замок отпирается без особых хитростей. Вставил Перо, повернул, отомкнул.

— Непривычное чувство, — задумчиво признаётся Костлявая Рыба, — словно руку теряешь. Не представляю, как мне теперь быть! Я ведь даже не с этого острова. И потом, столько лет прошло…

— Здесь вам лучше не задерживаться, — предупреждаю я, оглянувшись за бассейн, — помочь вы вряд ли сумеете, а если вас эта нежить прикончит, будет нехорошо. Вы лучше сейчас уходите, через заднюю дверь. За гротом местные наблюдают, они могут неоднозначно отнестись к вашему появлению.

— Это разумное предложение, — соглашается Костлявая Рыба. — Без браслетов чары не будут меня держать, как-нибудь выберусь. И всё же мне неудобно оставлять вас в одиночестве.

— Но вы же тут сидели. Считайте, что я вас сменил на посту, — предлагаю я простое решение, — мне такое не в новинку. На маяк разве что оборотни забегали, а в основном — тишина и уединение.

— Такими радостями я вполне насладился, — уверяет Костлявая Рыба, собирая чашки, — мне бы к людям поближе.

Пока он укладывает свой скарб в небольшой сундучок, я размышляю, не сводя глаз со скелета на дне.

— Я бы позвал вас с собой, — произношу я медленно, — но это может худо обернуться. Наверное, вам лучше отправиться к голубым скалам. Правда, там трава бродит. Но вы её не слушайте и нормально дойдёте. А в ущелье встретите людей. Жить с ними можно, если не пристрелят. Только оттуда потом не вырвешься, так что сами решайте.

— Я об этом крепко подумаю, — обещает он, снимая с крючка заржавелый ключ, — спасибо, что заглянули. А с рыбой будьте аккуратнее. Она хвостом хлещет — второго раза не надо! Лучше к ней под брюхо подобраться, я так и делал.

Дверь за его спиной открывается в бездонный чёрный коридор, но у него с собой фонарь, не заблудится.

— А как ваше имя? Если не секрет, — спрашиваю я, вглядываясь в его бледное до прозрачности лицо.

— Гереф, — сообщает он, чуть запнувшись, — Гереф Цальда, если быть точным. А что?

— Спасибо за службу, Гереф, — говорю я ему, — счастливой дороги.

Пару секунд он смотрит на меня, не отводя взгляда, потом медленно кивает и отступает за порог. Я расщёлкиваю на нём браслет — назовём это браслетом — и захлопываю дверь между нами. Оборачиваться не хочется, но надо. Когда я снова бросаю взгляд в чёрную глубь бассейна, по поверхности воды проходит едва заметная рябь. Тогда я считаю до одного и поднимаю меч.

* * *

Эйка стоит, прислонясь спиной к невидимой преграде на входе в убежище Костлявой Рыбы. Когда я отодвигаю морок и выбираюсь оттуда, она тщательно скрывает радость и не торопится помогать. А рыбий хвост, между прочим, тяжёлый! Сам справлюсь, не вопрос.

— Ухи из неё не сваришь, — докладываю я с сожалением, — но чем богаты… Вот ещё чаем угостили!

Гереф действительно оставил на столе полную жестянку. Право, не стоило. Эйке ни тот, ни другой подарок не нравятся. Она молча оглядывает меня с ног до головы и даже ощупывает, а потом, не говоря ни слова, толкает в грудь. Глина — материал мягкий, и удар затылком для меня не смертелен. Жаль только, что чай просыпался.

— Прости, — выговариваю я сквозь гул в голове, — я понимаю, что ты волновалась. Зато теперь мы поплывём быстрее и с охраной.

Ну, или нас потопят с чуть меньшей вероятностью. Эйке это безразлично, и она уходит, не оглянувшись.

— Спасибо, я тоже тебя люблю, — кричу я ей вслед.

Эй холодно выплёвывает:

— Не любишь.

Хорошо, что этого и не требуется. Связь многое упрощает. Без дальнейших разговоров мы сталкиваем плот в бурно цветущую воду. Эй усаживается лицом к югу и застывает.

Скелет рыбьего хвоста с медным кольцом я отдаю взволнованному до дурноты скату, который ожидает нас на дальнем конце протоки. Он там уже не один, их настолько много, что воды не видно. Но к плоту они не приближаются.

— Откуда такая толпа? — дивлюсь я, отмывая меч в проточной воде.

— Я их слегка взбаламутила, — бросает Эйка, не повернув головы, — мне не надо дышать, я могу и на дне найти добычу.

— И… — я не сразу нахожусь с ответом, но невольно отступаю от воды, держа меч наготове. — И что ты натворила?

— Пока ничего. Ты же вернулся! — произносит она ледяным тоном.

Мне вдруг становится смешно.

— Ты чуд… — у меня в самом деле перехватывает дыхание. — Ты чудесная, — договариваю я, наконец, — но ты же не ешь рыбу!

— А это не рыбьего ума дело, — гневно щурится Эйка. — Их беда, это их беда. А если не отвяжутся, будет бедой больше. Вот и всё, что им следует знать. Помогай им, если жизнь недорога, только меня не вмешивай. Я бы с большим удовольствием помогла той костлявой твари!

— Ей уже не помочь, — вздыхаю я, — слушай, там на самом деле такая странная история…

— Так поди и запиши её! — свирепо предлагает Эйка. — Молча. В назидание благодарным потомкам.

Не знаю, как потомки, а скаты выражают горячую благодарность. На Эйку они поглядывают с опаской, но обещание выполняют и плот не трогают. Или боятся тронуть.

После захода солнца у них начинается праздник. В честь избавления от Рыбы. Всю ночь под водой танцуют беззвучные тени, время от времени вспыхивая грозовыми разрядами. На горизонте такими же короткими всполохами зажигаются тучи. Ненастье бродит кругами, но никак не грянет. Потом подводное свечение гаснет, но десять белых теней продолжают следовать за нами. От чего они нас охраняют, я не знаю, но плывём мы спокойно. И не в пример быстрее, чем своим ходом. Перед плотом пускают Прозрачного, и он прокладывает стремнину, по которой нас несёт на юг.

Эйку ничто не радует. Днём и ночью она сидит на одном месте и со мной не общается. Ну и я с ней сижу — а что делать?

— Напрасно ты сердишься, — говорю я на третью ночь, — всё закончилось хорошо, а всё хорошее требует платы.

— Это никогда не кончится, ― отвечает она на пятый день. ― Только мне платить уже нечем, а ты нас обоих погубишь.

Но ведь не прямо сейчас! Сил моих нет. Как можно жить, всё время думая о смерти? Дождь в очередной раз