Адская кухня - Джеффри Дивер

Пеллэм обвел взглядом плоский, заросший травой пустырь.

— И ты сняла деньги со счета Этти?

— В банк обращалась та же самая женщина, которая оформляла страховку. А что касается записки, обнаруженной на трупе Сынка, которую якобы написала Этти — он должен был подбросить ее на место одного из пожаров. Эту записку также подделала я.

— Но зачем? Ты же все равно не могла забрать деньги из некоммерческого фонда.

Кэрол рассмеялась.

— О, Пеллэм, ты рассуждаешь чисто по-голливудски. Ты считаешь, что каждый преступник должен украсть за раз не меньше десяти миллионов долларов золотом или ста миллионов в ценных бумагах. Совсем как в фильмах Брюса Уиллиса. На самом деле, в реальной жизни все гораздо скромнее. Нет, владея гаражом, который я собиралась построить, фонд стал бы зарабатывать неплохие деньги, и я наняла бы себя саму в качестве исполнительного директора. Получала бы тысяч семьдесят-восемьдесят в год, не опасаясь придирчивого ока генеральной прокуратуры. Плюс еще кое-какая мелочь на карманные расходы — и все равно у фонда остались бы деньги, чтобы помогать беднякам Адской кухни.

Она грустно усмехнулась.

— Пеллэм, на твой взгляд, я не слишком сильно раскаиваюсь в том, что сделала? — Ее волчьи глаза были похожи на бледный лед. — Знаешь, когда я за последние годы единственный раз плакала, плакала по-настоящему? Пять минут назад, думая о тебе. И еще утром после той ночи, которую мы провели вместе. Выкрав видеокассеты из твоей квартиры, я поехала на работу на метро. Я сидела в вагоне и рыдала, рыдала и рыдала. Я была на грани истерики. Представляла, какой могла бы быть моя жизнь с таким человеком как ты… Но тогда уже было слишком поздно.

Мимо проехала машина, и громко прозвучали мощные басы радиоприемника. Опять та самая песня.

«Это мир белых людей…»

Монотонный ритм затих вдали.

Пеллэм долго смотрел на руки Кэрол, покрытые ужасными шрамами, и незаметно для самого себя вдруг сказал:

— Но Этти тебе было совсем не жалко?

— Ах, вот в чем дело, Пеллэм, — с горечью заметила Кэрол. — Мне должно было быть жалко Этти Вашингтон? Да она только и способна быть жертвой. Такой удел отвел ей господь. Черт побери, в этом городе половина людей — жертвы, а вторая половина — преступники. И такое положение дел никогда не изменится, Пеллэм. Никогда, никогда, никогда! Неужели ты до сих пор этого не понял? Не имеет никакого значения, что именно произойдет с Этти Вашингтон. Она все равно обязательно отправится за решетку, если не за это, так за что-нибудь другое. Или ее выселят и отправят в приют. Или же просто вышвырнут на улицу.

Кэрол вытерла глаза.

— Помнишь того мальчишку, который повсюду таскался за тобой? Исмаила? Ты наивно полагаешь, будто можешь его спасти. Считаешь, что вы породнились друг с другом. Так знай, в то самое мгновение, как он поймет, что от тебя живого ему нет никакого толка, он вонзит тебе нож в спину, заберет твой бумажник и успеет потратить все деньги еще до того, как ты умрешь… О, ты выглядишь таким умиротворенным, глядя на траву. Но на самом деле ты в ужасе слушаешь то, что я тебе говорю, не так ли? Что ж, я не чудовище. Я реалистка. Я вижу то, что меня окружает. Все это никогда не изменится. Когда-то давно я думала, что могу что-нибудь сделать. Но нет, единственный выход состоит в том, чтобы убраться отсюда. Отгородиться от всего этого многими милями или большими деньгами.

— Ну а те видеокассеты, что ты у меня выкрала? Почему ты их вернула?

— Я надеялась, что если сознаюсь в незначительном проступке, ты не будешь подозревать меня в серьезном преступлении. — Кэрол провела рукой в миллиметре от Пеллэма, но так и не прикоснулась к нему. — Я не желала ни чьей смерти. Но так получилось. Так получается всегда, по крайней мере, в таких местах как Адская кухня. Неужели ты не можешь просто отвернуться и сделать вид, будто ничего не произошло?

Пеллэм молча опустил руку и оторвал от носка сапога сухой, свернувшийся листок.

— Пожалуйста! — с мольбой произнесла Кэрол.

Пеллэм молчал.

Она продолжала:

— У меня никогда не было дома. Всю свою жизнь я только и делала, что натыкалась на плохих людей. — Ее шепот наполнился нотками отчаяния.

Увидев, что Пеллэм поднимается, Кэрол тоже встала.

— Нет, не уходи! Пожалуйста!

Тут она посмотрела на шоссе, где остановились три полицейских машины. Кэрол слабо улыбнулась, словно испытав облегчение — казалось, она наконец получила известие, которого ждала очень долго.

— У меня не было другого выхода, — сказал Пеллэм, кивая в сторону машин.

Кэрол медленно повернулась к нему.

— Ты любишь поэзию? Йейтса?

— Ну, читал кое-что.

— «Пасха, 1916-й»?

Пеллэм покачал головой.

Она сказала:

— Там есть одна строчка: «Жертвоприношение, которое длится слишком долго, может превратить сердце в камень.» Это лейтмотив всей моей жизни.

Кэрол издала безумный смешок.

Круизный лайнер компании «Серкл лайн» давно скрылся за Бэттери-парком.

Кэрол внезапно напряглась и подалась вперед, словно собираясь обнять и поцеловать Пеллэма.

На мгновение в груди Джона Пеллэма пробудилось сострадание, и у него мелькнула мысль, что, возможно, зло, выпавшее на долю Кэрол, такое же глубокое и страшное, как и то, которое она причинила сама. Но затем он вспомнил Этти Вашингтон, которую предал Билли Дойл и многие другие, такие же, как Кэрол Вайандотт, и холодно отшатнулся назад.

Над водой раскатился сигнал сирены. Мощный буксир с трудом толкал против течения огромную баржу длиной с футбольное поле. Пеллэм взглянул на отблески солнечного света, разломанные рябью. Сирена раздалась снова. Капитан приветствовал своего собрата, спускающегося навстречу вниз по течению.

Кэрол что-то прошептала — что именно, Пеллэм не расслышал, кажется, одно-единственное слово, — и ее взор ее бледных глаз устремился к горизонту. Глядя вдаль, она безмятежно шагнула назад, провалившись в серо-зеленую воду. Пеллэм не успел сделать и шага, как ее уже затянуло обратным потоком кильватерной струи, оставленной буксиром.

28

Событие получило большую огласку.

Самоубийство директрисы подросткового центра, которая наняла сумасшедшего поджигателя… «Нью-Йорк пост» и «Геральд» обожают такие истории.

В вечернем выпуске новостей было показано, как катера береговой охраны и крошечные синие полицейские лодки прочесывают акваторию Нью-Йоркского порта в поисках тела Кэрол Вайандотт. Лучший снимок удалось сделать корреспонденту «Ассошейтед пресс»: труп утопленницы достают из воды, а на заднем плане Статуя Свободы. Пеллэм увидел фотографию в «Нью-Йорк таймс». Глаза Кэрол были закрыты. Ему вспомнилось, какими они были бледно-голубыми — такими же, какой стала ее кожа после нескольких часов в холодной воде.

Волчьи глаза…

С Этти были сняты все обвинения. Это событие осталось бы практически без внимания средств массовой информации, если бы не одна приманка, включившая желтую прессу в игру: здание по соседству с домом, в котором жила Этти, — тем самым, которое сгорело дотла, — принадлежит Роджеру Маккенне. Разумеется, всем бульварным изданиям захотелось побольнее ущипнуть подрядчика-миллиардера, однако даже самые рьяные любители рыться в грязном белье не смогли найти никакой связи между ним и поджогом. Наоборот, по одному из каналов кабельного телевидения был показан душещипательный репортаж о детском садике, обустроенном по последнему слову техники, который устроил в районе Маккенна (при этом в выпуске новостей прокрутили ролик, снятый в нелегальном детском саду на Двенадцатой авеню, который каким-то образом удалось заполучить Маккенне).

И все же основное внимание было приковано к торжественному открытию Башни Маккенны, намеченному на ближайшую субботу. Хорошие новости: хотя бывший президент Буш-старший, Майкл Джексон и Леонардо Ди-Каприо не смогут принять участие в церемонии, бывшие мэры Нью-Йорка Эд Кох, Дэвид Динкинс и Рудольф Джулиани, популярные телевизионные журналисты Джина Девис, Барбара Уолтерс и Дэвид Леттерман, а также сама Мадонна дали свое согласие.

В пятницу в четыре часа сорок пять минут вечера Джон Пеллэм распахнул одну из высоких бронзовых дверей здания уголовного суда и помог Этти Вашингтон спуститься по короткой лестнице на широкий тротуар.

Они постояли на Центральной улице. На чистом небе не было ни облачка; для середины августа день выдался необычно прохладным. В этот час государственные учреждения заканчивали свою работу, и сотни служащих проходили мимо Этти и Пеллэма, торопясь домой.

— Как вы себя чувствуете? — спросил Пеллэм осунувшуюся пожилую негритянку.

— Замечательно, Джон, просто замечательно.

Однако Этти все еще хромала и время от времени морщилась от боли, поправляя сломанную руку в импровизированной перевязи. Пеллэм обратил внимание, что его автограф на гипсе по-прежнему оставался единственным.