Монашество и монастыри в России XI‑XX века: Исторические очерки - Коллектив авторов

Можно утверждать, что благодаря старчеству в России конца XVIII‑XIX вв. происходила смена внешнего христианина внутренним, глубоким. Новое осмысление евангельских истин будило мысль и привело к середине XIX в. к рождению национальной религиозной философии, не только собственно философии, но и к невиданному всплеску литературного творчества. В этой связи обратимся к историческим истокам старчества.

Старческое духовное водительство заметно отличается от традиционного духовного руководства мирянами, осуществляемого обычными священнослужителями. Старец это не просто опытный монах, но один из тех немногих иноков, которые стяжали особое Бо- жее расположение, Благодать Духа Святого. В большинстве случаев старцы в той или иной степени наделены благодатными дарами провидения и исцеления, что ставит их в один ряд со святыми. Было бы заблуждением полагать, что только волею случая тот или иной старец снискивает себе особую Благодать. Если мы внимательно просмотрим жития известных св. старцев, то убедимся, что старческому подвигу всегда предшествует подвиг аскетический. Например, Серафим Саровский, прежде чем стать учителем, длительное время занимался самосовершенствованием, богомыслием, пустынножи- тельствовал, и только затем, подобно Иоанну Крестителю и древним отшельникам, получил дар учительства — «даждь кровь и при- ими дух»[677]. Практически все без исключения старцы прошли эту школу.

Духовное учительство на Руси появилось вместе с христианством, старчество стало традицией древнерусского монашества; первые печерские насельники в Киеве были старцами. К разряду великих старцев относятся Сергий Радонежский (XIV в.), Нил Сорский (XV в.) и многие другие подвижники, известные и малоизвестные, причисленные к лику святых и пока не канонизированные. В период Московского царства о русском старчестве почти ничего не известно, но оно не исчезло — просто в бурное, «бунташное» время на духовных руководителей был малый спрос, иноков–аскетов не замечали. Например, известно, что скитское жительство и отшельничество существовали на Печоре и в других северных областях. В XVIII в. возрождается традиция духовного преемства; это уже упомянутая линия глинских, санаксарских старцев. Во второй половине столетия широкую известность приобретает старец Паисий (Величковский) - его система внутреннего делания ложится в основу оп- тинского старчества[678].

Старчество как духовное руководство подразумевает завет, союз старца и ученика, в соответствии с которым старец берет на себя попечение о спасении души своего ученика, последний же тело и душу предает своему наставнику. «Если соблюдешь мою заповедь, паче же Божию, исповедаю, что отвечаю за тебя в день оный, в который Бог имеет судить тайная человеков», — говорит старец. «Как железо кузнецу, предаю себя тебе, святейший отче, в повиновение», — говорил послушник Исидор своему старцу[679]. Таким образом, союз старца и ученика состоит из взаимных обетов; наиболее трудновыполним обет ученика, заключающийся в полном отречении от собственной воли, в послушании. Ученик, нарушивший обет послушания, рискует навлечь на себя бесчисленные несчастья — старческий запрет может снять только сам старец. По этому поводу Фео- Д°р Студит описал такой случай: «Один старец наложил запрещение на ученика за неисполнение повеления и, не успев дать разрешения, умер. Ученик после его смерти ищет разрешения от наложенного на него запрещения, но к кому он ни обращался, никто не осмеливался исполнить его просьбы и отсылал его к большему; наконец ученик обратился к Константинопольскому патриарху Герману со своей пРосьбой, но ни патриарх, ни собранный им собор не могли разрешить епитимию старца…»[680]. Подчинение старцу не есть отрицание чеЛовеческой воли, ибо следование за Христом, подчинение Его ради» к тому же подчинение сильному многоопытному человеку, каким и является старец, можно считать подчинением лучшим требованиям своего собственного духа.

С момента установления связи с учеником старец принимает на себя ответственность за его душу и как врач выявляет все болезни ДУШи своего подопечного и назначает лекарство, которое бывает и Г0Рьким, и сладким, но всегда действенным. Старец с отеческой любовью относится к духовным немощам ученика, помогая ему найти пУть спасения. Вместе с тем, не всех посетителей старцы принимали в Ученики; в России, например, многие обращались к оптинским Старцам по каким‑либо конкретным вопросам, а то и просто из любопытству но неизменно возвращались с утешением, и затем многое изменялось в их жизни. Благодаря ученикам мы многое узнаем о *изни и учении старцев — бесценные записи оставили после себя по- СлУШник преп. Серафима Саровского Н. А. Мотовилов (знаменитая рыва. Из числа учеников старца вышли многие восстановители иноческой жизни в различных обителях — Островской Введенской пустыни, Песношского, Тихвинского и Симонова монастырей.

В том же направлении развивалась духовная жизнь Саровской обители, хотя судьба последней не была благополучной. Великий «трудник», подвижник и аскет иеросхимонах Иоанн, взявший на себя заботу о восстановлении этого древнего монастыря и немало в этом преуспев, оказался, по обыкновению того времени, оклеветан и заточен в темницу, где вскоре скончался. Однако ему удалось сделать основное дело — устроить Саровскую пустынь по афонским нормам монашеского общежития[681].

Основательницей Серафимо–Дивеевского женского монастыря[682]явилась старица Агафья Семеновна Мельгунова (в иночестве Александра), богатая помещица из Киева, в имениях которой насчитывалось до 700 крепостных. Общая для всех подвижников того времени неудовлетворенность официальной духовностью века Просвещения побудила ее в середине XVIII столетия покинуть свой дом и отправиться на поиски религиозного утешения. В 12 верстах от Сарова в селе Дивеево, говорится в ее жизнеописании, ей было видение Богородицы, в котором Она указала Мельгуновой на Дивеево как на место будущей обители, как на четвертый «жребий» Богоматери. (Первым считается Иверия (Грузия), вторым — Афон, третьим — Ки- ево–Печерская Лавра). По совету саровских старцев Агафья Семеновна основывает Дивеевскую женскую общину, в которой и прожила 20 лет вплоть до своей смерти, последовавшей в 1789 г. Случилось так, что при ее кончине присутствовал иеродиакон Серафим, будущий Великий старец Серафим Саровский, духовно окормляв- ший дивеевских сестер в первой трети XIX в.

Глинская Рождество–Богородицкая пустынь, основанная еще в XVI в. недалеко от Путивля на месте явления чудотворной иконы Рождества Пресвятой Богородицы, была одной из духовных школ XVIII‑XX вв. и, по мнению епархиальных архиереев, «лучшей обителью», в которой «более находится старцев, разумеющих силу и сладость жизни духовной»[683]. В XVIII в. первое место в глинской духовной иерархии занимал игумен Филарет — возобновитель и настоятель обители. Под его руководством Глинская пустынь приобрела всероссийскую известность, ее старцы, сравнимые разве что со знаменитыми оптинскими, были наделены даром прозрения мыслей и исцеления. Глинский старец схиархимандрит Илиодор пользовался почитанием своего современника преп. Амвросия Оптинского, который иногда отсылал к нему своих духовных чад: «К о. Илиодору в Глинскую пустынь можешь писать и можешь принимать его мнения и советы…»[684]

И, наконец, венцом духовного возрождения и расцвета России принято считать Козельскую Введенскую Оптину пустынь — некогда малоприметный уголок, затерянный в глубине Калужской губернии, Промыслом Божиим возвращенный из небытия.

Старчество…[685] В русской истории этот термин не относится к разряду древних. Действительно, его можно встретить преимущественно в изданиях XIX в., и означает он не столько официально признанный церковный институт, сколько явление русской истории. Именно с этого времени словом старчество стали обозначать высшую степень духовного водительства, наставничества, не совокупность старцев, но род призвания. Ранее старцами назывались старшие по возрасту или по положению монахи, и сам по себе этот термин иначе не истолковывался. Старцами именовались строители монастырей, распорядители работ в обителях, начальствующие над ка- кими‑либо монастырскими службами (конюший старец) и т. п. Старцы в древнерусских обителях принимали деятельное участие в управлении монастырем, являя собой скорее административную власть, нежели духовную. Постепенно, уже в синодальный период структура администрации обителей постепенно реформируется, традиции соборного управления монашеской общиной уступают место епар- хиально–настоятельской администрации, из которой исключался совет старцев. Во второй половине XVIII в. в документальных свидетельствах и житиях термин старец приобретает сугубо духовное содержание.