Живой товар - Андрей Хазарин

— Ой, какой там секрет! Первое, чтоб семечки были хорошие — полные и не прелые, а второе — в сковородку немного насыпать, да помешивать, да не начинать жарить, когда кино в телевизоре.

Я вежливо посмеялся.

— Да, — говорю, — секреты простые, только не всем понятные. Особенно молодым.

После такого замечания последовал пятнадцатиминутный монолог о нынешней некондиционной молодежи, о невестке, о внучке, вышедшей замуж аж в Грайворон, о сыне, болеющем после Чернобыля до сих пор…

Я упомянул, что тоже болел после Чернобыля и поинтересовался именем и фамилией сына. Нет, не встречал. Но для собеседницы я стал уже вроде родственника и разговор продлился.

За это время и на других лавочках появился народ — но не возле дома с мансардой.

Наконец молодежная тема иссякла, и Даниловна вернулась к не освещенному доселе вопросу:

— Так чего же ты по Черногузовке гуляешь, сынку? Лучше бы уж в парк пошел, там девчата молодые, интересней, чем с бабкой старой на лавочке.

— Да вот, — объясняю, — думаю здесь домик купить. Место хорошее, от центра не так далеко, троллейбус рядом, а сносить скоро вряд ли будут. Вот и хожу, на дома смотрю, с людьми разговариваю.

— А тут смотреть нечего, тут никто не продает. Наглюки — Петро с Людмилой — в Крым перебрались, продали два года назад. Видел, какой дворец на ихнем месте выстроили?

Так и есть, на тот самый дом показывает.

Я туда таращиться не стал, признался, что уже дворец заметил, но мне такой не по зубам, так, облизнуться только, это, наверное, новые русские.

— Ну не знаю, — говорит Даниловна, — русские они или какие, фамилия им Михайленки, люди вежливые, на улице здороваются, но живут сами по себе, забором вон каким отгородились… Соседей на помощь не звали, когда строились, наемные у них все делали, а ходить к ним люди ходят, видать, со старого места знакомые, потому что одни и те же, а может с работы… Не бедные, мало что построились, так ещё и телефон в дом провели, а сейчас вроде о канализации хлопочут…

Я с разрешения Даниловны покурил, снова сходил на угол к урне бычок выбросить. Андрюша уже вернулся. Заметив меня, опустил стекло, показал фотоаппарат с телеобъективом, я кивнул чуть-чуть. Молодец, сообразительный парень, сам я не вспомнил ему сказать.

Вернулся на лавочку, ещё семечками угостился.

— А что, Даниловна, может на соседней улице кто продает?

— Ну, разве что Иванючка, идем покажу…

Дошли до угла, вытянула коричневую узловатую руку:

— Во-он тот дом под шифером. Она-то сама с места сниматься не хочет, да сын зовет к себе в Лебедин. Теперь, когда Иванюк помер, ей одной с такими хоромами не справиться. Правда, не такая она старая, может, надеется найти себе кого-то.

— А что ж сын сюда не переезжает?

— О-о, у него там бизнес! Взял в аренду пасеку, мед и в Полтаву возит, и в Сумы, сюда даже, Иванючка и торгует понемножку, дороговато берет с соседей — по базарной цене, но хоть знаешь, что товар натуральный. Вот липовый созреет, я у неё литровую банку возьму, это кило четыреста будет, я уже с двух пенсий отложила понемногу. А что делать — пойдет осень, зима, простуды, как без липового меда?

— А сколько она за дом хочет, не слышали?

— А не слышала, и разговоры про продажу так пока, вообще. Да ты подойди, спроси, она баба безвредная, самой скучно — поговорит.

— Только я ещё вот что думаю: а может, лучше домик чуть в глубине поискать? Может, дальше от троллейбуса дешевле спросят?

— А чего ж, там и спокойней, и воздух чище, и Водобуд ближе — это если ты рыбку ловить любишь. Но, конечно, комаров больше и погреба у них мокрые. Раньше погреба сухие были, но как на Казачке плотинку поставили и вода поднялась, стали сырые…

Вот так мы с ней проводили время в любезной и познавательной беседе, а тут в очередной раз прозвучали позывные «Маяка». Ого! Полшестого уже. Если я не ошибаюсь, пора гостям к панам Михайленкам заявиться… Надо бы мне к Андрюше присоединиться, но от доброжелательной собеседницы так просто не отделаешься…

— Даниловна, — говорю, — я у вас столько времени отнял, полшестого уже, может, вам цыплят кормить пора, а вы за разговором забыли?

— Ой мамочки! Полшестого! Это ж «Секрет тропиканки», а у меня телевизор не включен, это ж пока нагреется! Дай вам Бог здоровья, что напомнили!

Только рыпнула калитка, только брякнула железная щеколда.

Я огляделся — и с других лавочек людей как ветром сдуло. Двинулся неспешно за угол, прошелся до конца квартала, повертел головой. Перешел через дорогу, иду обратно, возле домов останавливаюсь. На улице пусто.

Нырнул в «девятку», перевел дух.

— Андрюша, кто в калитку зашел, рассмотрел?

Сам я далековато был. Андрюша похлопал пальцами по телеобъективу.

— С такой аппаратурой? А как же! Лицо неизвестное, но запечатлел. Андреич, посиди за рулем, а я у тебя за спиной со своим телескопом буду прятаться.

Неизвестное лицо вынырнуло минут через десять, прижимая левой рукой что-то под курткой.

Через несколько минут возле зеленых ворот тормознул изрядно побитый «фольксваген» (у меня над ухом клацнуло), оттуда с показной небрежностью вышел человек, двинул к калитке. Андрюша щелкнул и его пару раз. «Фольксваген» удалился, но через десять минут вынырнул снова, теперь у нас из-за спины, подобрал синхронно вышедшего из калитки небрежного человека и умчался.

Третий гость пришел скромненько, пешком, с авоськой в руке — две литровые картонки молока и пара батонов в прозрачном кульке. Ну, это нам знакомо, в следующий раз к Иван Иванычу сам так пойду, а то все капуста да картошка… Андрюша щелкнул.

— Не жалей пленки, Андрюшенька, — пробормотал я. — Это же лично Кормилец!

Кормилец, как и остальные, вышел через десять минут — с той же авоськой. Только вместо одного молока в ней оказался кефир — с зелеными надписями.

— Снимай, старик, снимай! — азартно скомандовал я.

После Кормильца гостей больше не было. Но мне и этого хватило.

Итак, картина была ясна. Банка с бракованной крышкой — просто и наглядно, а обнаруживается только на месте, при распаковке контейнера. Небось, упрятана в самой середочке. Тут же её с криками негодования увозят в «Татьяну», сдают по акту «юристам» Мюллера, через сорок минут товар прибывает на дозировку и расфасовку, а через два часа он уже в руках у мелкооптовиков — небольшие аккуратно запаянные полиэтиленовые пакетики.

Будь на нашем месте милиция, подхватила бы сейчас Кормильца под белы рученьки и повлекла с вежливыми извинениями и подзатыльниками кефирчик его дегустировать. Но это — не наши функции. Да не сильно и хотелось.

«Таким образом, товарищи, бумеранг замкнулся», как говаривал некий сугубый интеллектуал. Для прокуратуры маловато, зато для Иван Иваныча — в самый раз. Можно писать победный рапорт. Но хорошо бы известить его прямо сейчас — глядишь, другие бригады успеют отследить работу того же Кормильца с мелкими толкачами.

Андрюша тормознул у ближайшего автомата (мобильник — мобильником, но так естественней, да и дешевле). Однако Иван Иваныча не было. Впрочем, он ведь предупреждал, что может задержаться в столице и на понедельник. Я сообщил автоответчику, что Маугли заглянет завтра в четыре, как договаривались, и повесил трубку.

Настроение у меня было, что называется, пасхальное — как после тринадцатой зарплаты. Расследование по обеим линиям практически завершено. Завтра сдам заключительный отчет — и останется только подождать пару недель или месяц, пока манохинская лавочка загремит под фанфары.

Интересно, папа Кучумов потонет вместе с нею или выплывет? Я вдруг понял, что мне будет приятнее, если Дмитрий Николаевич окажется невиновен лекции читал он интересно, с тонким знанием дела, и на экзамене не зверствовал. Но в любом случае завидовать ему не приходится… Неуютно мне стало и мой миг торжества начал на глазах тускнеть.

Не позволю! Я только что успешно выполнил первое задание и не засветился, меня ждет моя женщина, скоро мы поженимся — так что имею право ощутить праздник!

Я пересел на командирское место, дождался, пока Андрюша вернется за руль и, вяло шевельнув пальцами левой руки, проговорил, грассируя по-графски:

— Че-а-эк! Пошел на Че'ную го'у!

Андрюша хмыкнул, качнул головой и включил зажигание.

Глава 37

Семейная сцена

Пока Надька везла меня домой, я успокоилась. Нет, где-то там, в глубине, и отчаяние имело место, и обида, горькая-прегорькая. Но слез уже не было. Наоборот, я разозлилась. И ещё как!

Со злости обед приготовила — на собственный вкус, с приправами, поострее. Квартиру убрала, даже белье постельное замочила — давно уже собиралась, да все руки не доходили. Другими делами занималась, дура!

Каких-то девиц жалела, спасала. Нет чтобы себя жалеть и спасать. Глазками смотреть надо было, ушками слушать и головочкой думать, кто к тебе липнет. Хоть сейчас попытайся подумать, после драки — на будущее. Попытайся раз в жизни о себе думать!