Абсолют в моём сердце - Виктория Валентиновна Мальцева

и неумолимо умирала, сознавая, как ничтожны и как пусты для меня эти поцелуи.

Я не ненавижу её, нет! Я… завидую. Завидую тому, что она может прикасаться к нему, завидую каждой секунде его взглядов, обращённых на неё, каждому сказанному ей слову. Я завидую её руке, потому что он сжимает её в своей ладони, и я помню, какая она теплая и не по-мужски нежная. Мне бы хотелось прижаться к нему, хотя бы раз вот так же, как сейчас это делает она, и так же прикоснуться губами к ямочке у основания его шеи, между ключицами… Тогда они выпирали сильнее, чем сейчас: теперь он крупнее, больше мышц, меньше утончённости. Теперь он мужчина, а не юноша, а она, Маюми – его любимая женщина.

Квартира Эштона оставалась необитаемой в течение последних трёх лет, поэтому будущие молодожёны поселятся на время с нами – до тех пор, пока Эштон не приведёт своё собственное жилище в порядок.

Отцу не нравится эта идея, я чётко вижу это по его глазам, как и всегда устремлённым на меня, но вслух он ничего не говорит. Уже и сам понял, что перегибает палку, стремясь защитить меня от всех возможных в мире огорчений.

И мне хочется кричать ему, что есть мочи, орать во всю глотку: роди своего сына обратно! Сделай так, словно он никогда и не появлялся в нашем доме, будто никогда и не было того сентября, в котором мне шестнадцать, и я – созревшая для любви наивная дура, ожидающая своего принца!

Увы, он не может: Эштон – его ребёнок, такой же точно, как и все прочие. Он любит его, должен любить. Должен заботиться, обязан защищать и помогать. Правда… защищать там уже некого – Эштон сам кого хочешь защитит, превосходя отца теперь не только ростом, но и шириной плеч, мощью, закованной в мышцы рук, бёдер, спины.

Эштон уже не мальчик, не юноша, он – мужчина. И он созрел для свободного плавания, готов совершить самый важный для мужчины шаг – создать семью.

Утром воскресенья мы завтракаем вчетвером, в тесном, так сказать, кругу девочек: Маюми, Лурдес, Аннабель и я.

Лурдес – непричесанная нимфа в растянутых пижамных штанах и майке, малость подтёкшей тушью под глазами – ну монстр, ни дать, ни взять. А всё потому, что моя сестрица никогда не снимает косметику на ночь – лень матушка. Локти на столе, десертная ложка небрежно плавает от стакана с лавандовым йогуртом до её рта, не только жующего, но и бездарно напевающего некий приевшийся мотив.

Маюми лопочет свои сахарно-медовые комплименты в режиме нон-стоп: никогда не думала, что японки так болтливы. Единственный хоть сколько-нибудь заинтересованный слушатель – Аннабель, ну и я постольку-поскольку, исключительно из соображений уважения и гостеприимства. Лурдес держит Маюми не то, что на расстоянии: со стороны моей по-испански горячей сестры транслируется нескрываемый игнор.

Однако ситуация в нашем «добром и любви-желательном» коллективе в корне меняется после того, как безбожно увлёкшаяся влюблённая невеста произносит следующую фразу:

– А Эштон – такой умница в постели, такой шалунишка! Такое творит мой сладкий проказник!

Лурдес демонстративно роняет ложку на кремовый стеклянный стол, оглушив немного откровенницу звоном, но самый впечатляющий эффект произведён её выпученными глазами.

– Всё, эта дура меня достала! – по-русски. – Заткните её кто-нибудь, или я сделаю это сама, и потом откачивайте мамочку от инфаркта!

Маюми воодушевляется ещё больше, ошибочно приняв эмоциональный всплеск моей сестрицы за искренний восторг:

– Да-да! Он умеет делать всё, что любят девочки!

Затем шёпотом и прикрыв рот рукой, добавляет:

– Да-да! И куни-куни тоже!

Это был предел… Не только мой, но и Лурдес тоже:

– Слышь ты, выдра узкоплёночная! – рот сестры растянут в нелепой клоунской улыбке. – Ты рожу-то свою в зеркале видела? Нет ну для своих, может, и сгодишься за третий сорт в темноте и чепчике, но Эштону твоя морда никак не идёт! Ему красивую девочку надо, понимаешь ты? С синенькими глазками, как у Сони нашей, например, сечёшь, вобла ты сушёная?!

Маюми сияет улыбкой, но открытый рыбий рот выдаёт рождающееся замешательство.

– Лурдес, говорить на языке, непонятном для собеседника – плохой тон, разве мама тебе не говорила? – спешу шутливо упрекнуть сестру на английском, а Аннабель уже едва сдерживается, чтобы откровенно не рассмеяться.

– Говорила. Так мы её сейчас научим на родном изъясняться! – отвечает сестра.

Лурдес с чувством хлопает Маюми по плечу, отчего нежная азиатская натура аж вздрагивает:

– Say it: Маюми – сушёная вобла!

Растянутыми в угрожающей улыбке губами Лурдес можно пугать маленьких детей, но Маюми почему-то согласна верить в искренность этого оскала Франкенштейна:

– Маюми сисёная обля!

– Точно, обля! Тут ты права, не спорю! – Лурдес невозмутима, ни тени иронии на её лице.

Силы покидают меня, смех рвётся наружу, но мне искренне жаль невинную жертву:

– Лурдес, прекрати, так некрасиво!

– Погоди, сестра! Мы ещё не закончили обучение с мисс «Вселенское обаяние». Вот всё в ней пресно-идеально, изюминки не хватает, ты не находишь?

– Ну, после твоего вмешательства изюма в ней точно не добавится!

– Это как посмотреть!

Лурдес снова поворачивается к Маюми со словами:

– Now say it: Соня красивее меня!

Маюми в диком восторге от русского языка:

– Сёня сивее меня!

– Надо ещё поработать … – задумчиво замечает Лурдес, а наша самая младшая сестрёнка катается где-то под столом.

– Say the most important thing now: «Эштон – слепой кретин»!

Маюми довольна как слон, её сияющая белозубая улыбка заливает меня и Лурдес с головы до пят:

– Эсьтон писин!

– Да-да, писюн. Точно-точно! – Лурдес снова похлопывает свою с высокой долей вероятности будущую родственницу по руке. – You`re so smart my girl, but it`s enough for today, I guess. Just keep saying it to improve your pronunciation. Okay? [Ты такая умная, моя девочка, но на сегодня достаточно. Продолжай работать над произношением!]

– Oh, sure, Lu! Thank you for teaching me! You are so kind and nice to me! I like all of you but Lu is the best! [Конечно, Лу! Спасибо, что учишь меня! Ты такая добрая и так хорошо ко мне относишься! Я люблю вас всех, но Лу – лучшая!]

– Ага, the best of the best! Тут не могу не согласиться! – на этот раз и Лурдес не удерживается, её губы сперва растягиваются в улыбке, а затем она взрывается смехом вслед за мной и Аннабель, которая не ясно уже, то ли плачет, то ли смеётся.

Глава 24. Шансы

Спустя две недели брат Алексей заявляет,