Черное колесо - Ханнес Бок

Сватлов нервно откашлялся.

Флора со стуком поставила статуэтку на стол и быстро встала.

– Снова приступ мигрени, – сказала она, покраснев. – Прошу прощения. Вероятно, вы проводите меня к моей каюте, Майк? – Было что-то угрожающее в её осанке, когда она ждала ответа. Мактиг не торопился отвечать, и Флора отвернулась от него. – Тогда, может быть, вы, Чед?

Она вышла, держа его под руку. Пен, её отец и Мактиг обменялись характерными понимающими взглядами. Потом Бенсон протянул статуэтку леди Фитц, которая поднесла платок к носу.

Статуэтку принял Бурилов, а леди Фитц отшатнулась от неё. Бурилов сказал:

– Мне она тоже кажется знакомой. – И быстро добавил, обращаясь к леди Фитц: – Она принадлежала Колубо.

– Прошу прощения, – быстро вмешался Мактиг. – Что вы сказали?

– Да ничего… русское слово, – солгал Бурилов, и поняли это не только я, но и Бенсон и Мактиг. Сватлов со стуком уронил свой стакан и неловко попытался вытереть разлившуюся жидкость, но никто не обратил на это внимания. Круглое лицо Сватлова стало изжелта-бледным, как тусклая луна, и я подумал, что он тоже знаком с Ирсули, но впервые обнаружил, что не он один.

Тем временем леди Фитц уронила свой платок, выхватила статуэтку у Бурилова и сжала её, словно она была мягкой. Глаза её были плотно закрыты. Она кивнула Бурилову, словно отвечая на какой-то вопрос.

Она поставила статуэтку на стол, подтолкнула её, и та закачалась в гротескном танце. Леди Фитц резко сказала:

– Вы говорили, что нашли чёрное колесо в песке, капитан Бенсон. Не пытайтесь меня убедить, что этот фетиш сторожил его. Слишком большое было бы совпадение.

Она продолжала:

– Я видела беспокойные сны об этом колесе, и наш добрый доктор заверил меня, что они исходят от моего подсознания. Но во сне я видела и эту статуэтку, хотя до этого момента я вовсе не знала о ней. Мне кажется это… очень странным. Можно сказать – заранее подготовленным.

Пен попыталась её успокоить:

– Может, вы просто перенервничали.

– Может быть, – согласилась леди Фитц, не глядя на неё. – Мой добрый доктор, я прекрасно знаю, что мигрень не заразна. Тем не менее, я тоже испытываю приступ мигрени. Я думаю, капитан Бенсон, вы понимаете, на что я намекаю. Прошу простить меня. Алексей!

Бурилов помог ей встать. Не успела она выйти, как из-за стола выскочил Сватлов, схватил статуэтку и швырнул её на пол. Она раскололась на кусочки. Ни слова не говоря, Сватлов вышел.

Пен подошла к обломкам и начала собирать их. Мактиг присоединился было к ней, но Бенсон равнодушно сказал:

– Оставьте эти куски. Коллинз… или Перри выметет их и выбросит.

Он холодным, расчётливым взглядом посмотрел на меня.

– Больше они не нужны, – сказал он. В его голосе звучал вызов. Пен за его спиной лихорадочно махала руками, чтобы привлечь моё внимание; она выразительно поднесла палец к губам, потом указала на дверь.

– Мне, пожалуй, следует заглянуть к Флоре, и особенно – к леди Фитц, – сказал я, вставая. – Мигрень может побудить её принять слишком большую дозу успокоительного.

Но я не зашёл к ним. Вместо этого я отправился к себе в кабинет и задумался.

Для практикующих гипнотизёров обычное дело, когда пациенты по окончании сеанса выполняют какие-то приказы, данные во время его. Если Бенсон гипнотизёр, каковым я его считаю, он принёс статуэтку как тайный сигнал для своих жертв. То, что они считали эту статуэтку чем-то для себя новым, означало только, что он им это внушил. С другой стороны, будь он действительно призрачным старым капитаном, никому из одержимых Ирсули не требовалось видеть статуэтку и показал он её просто чтобы проследить за их реакцией, проверяя воздействие колеса. Это устраивало его больше, чем прямые расспросы или опора на слова Пен и Мактига.

В любом случае он сильно встревожил Сватловых, леди Фитц и Бурилова. Они, несомненно, явятся ко мне за объяснениями, и я должен придумать что-нибудь достаточно правдоподобное и сходное с первым моим анализом, если хочу поддержать его. И я подумал, долго ли мне удастся удерживать их в нынешнем состоянии.

20. СТРАННОЕ ПОВЕДЕНИЕ ЛЕДИ ФИТЦ

Она ничего не сказала, просто протянула ко мне руки, и это было гораздо лучше любых слов. Я обнял её, и завершилось это весьма безумным – с обеих сторон – поцелуем. Мы оба были удивлены, когда поцелуй кончился, и только продолжали сжимать друг друга в объятиях.

– Пен! – прошептал я и повторил: – Пен!

Она вздохнула. Потом отодвинулась от меня и прозаично сказала:

– Я боюсь того, что приближается, Росс. Мне это не нравится. Посмотри, что случилось со старым капитаном! Я хочу быть сильной, и в любви к тебе моя сила. А отец знает всё, так что насчёт Чеда нам можно не волноваться. Но…

Она беспомощно развела руками.

– Я чувствую себя… как Джульетта. Так, словно люблю того, кого не должна любить. Ты враг моего отца, Росс, и, следовательно, мой враг. Я люблю его, но тебя я тоже люблю. Ты знаешь старое высказывание: «Дом разделённый…»

Её руки скользнули мне на плечи, и мы снова слились в поцелуе – несомненно, более совершенном по сравнению с первым, если совершенство можно ещё совершенствовать.

– Я полна цитат, – тихо сказала она. – «О, сладкая загадка жизни», например. Странно, как эти глупые любовные песни неожиданно становятся правдивыми, когда влюбляешься. Или просто мы тоже становимся такими же глупыми, как они?

Есть ещё одна, цитата о любви к врагам, которой я следую буквально!

Она высвободилась.

– Довольно, – решила она, поджав губы, что вовсе не делало их более привлекательными. – Я пришла не для того, чтобы подкупить тебя и заставить признать то, во что ты не веришь. Пришла из чистого эгоизма – побыть с тобой хоть минуту. Когда ваш спор с Джимом – отцом – будет решён, у вас обоих достаточно мужества, чтобы проигравший пожал руку победителю, И тогда я не буду чувствовать, что разрываюсь между вами. «Когда любовь и долг…» Нет, эту цитату не буду заканчивать.

И она опустила ресницы, но вовсе не стыдливо.

– Но к тому времени ты можешь не захотеть меня.

– Не захотеть тебя?

Она оттолкнула меня.

– Нет, Росс, не сейчас. Когда будет доказано, что ты прав… или он. Я веду себя как ребёнок. Нет, ты должен верить в то, во что веришь относительно отца, пока сам не убедишься, что ошибаешься. Я не хотела бы, чтобы ты мне лгал, делал бы вид, что веришь мне, не веря на деле. Если солжёшь в одном, солжёшь и в другом, а ложь убивает любовь, которая основана на правде и доверии. О, я люблю тебя и верю тебе, но все равно боюсь…

Каким бы глубоким ни было моё чувство к ней, она недооценила моё стремление к истине. И я бы сказал ей об этом, если бы нам не помешал Слим Бэнг, явившийся для ежедневного осмотра глаз.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});