Избранное: Динамика культуры - Бронислав Малиновский

Выступая против методов и принципов, названных выше, я пытался подойти к объяснению фактов первобытного права у тробрианцев с другой стороны. Я начал с описания того, что является универсальным, а не исключительным; с закона выполняемого, а не нарушаемого, с рассмотрения постоянных течений и волн в их социальной жизни, а не внезапных бурь. На основании этого описания я мог заключить, что, в отличие от наиболее распространенных взглядов, гражданское право (или его местный аналог) у тробрианцев высоко развито и что оно господствует во всех сферах их социальной организации. Также оказалось, что оно обладает явно выраженной спецификой и отличается самими туземцами от иных видов норм, от морали или этикета, от правил ремесла или религиозных предписаний. Требования их закона, которые не являются жесткими и абсолютными и не формулируются от имени Бога, действуют благодаря социальным силам; они понимаются как рациональные и необходимые; наконец, они обнаруживают гибкость и способность приспосабливаться к обстоятельствам. Не будучи исключительно групповым делом, права и обязанности прежде всего касаются индивида, который прекрасно знает свои интересы и вместе с тем должен выполнять свой долг. Мы далее убедились, что отношение дикаря к своим обязанностям и привилегиям, вообще говоря, такое же, как у цивилизованных людей – даже до такой степени, что он не только соблюдает закон, но иногда и нарушает его. И эта проблема, до сих пор не обсуждавшаяся, будет рассмотрена в далее следующих главах. Мы бы действительно получили одностороннюю картину права у тробрианцев, если бы оно изображалось только как система требований закона, всегда находящаяся в нерушимом равновесии. Закон в своем действии далек от совершенства, его осуществлению препятствует множество помех и нарушений, как я уже не раз замечал. Но тем не менее необходимо полное описание криминальных и драматических по своим последствиям случаев, хотя, как уже было сказано, не следует излишне преувеличивать их значение.

Есть еще одна причина, по которой мы должны более внимательно присмотреться к жизни туземцев в ситуации, когда налицо нарушение правового порядка. Мы убедились, что общественные отношения у тробрианцев подчинены ряду правовых принципов. Важнейшим из них является материнское право, по которому ребенок телом и духом родственен только матери. Этот принцип лежит в основании права, определяющего наследование статуса, власти и титула, а также имущества, земли, гражданства в деревенском сообществе и принадлежности к тотемному клану. Отношения между братом и сестрой, между полами, как и большинство межличностных и общественных взаимоотношений, определяются требованиями, вытекающими из принципов материнского права. Обязанность мужчины нести хозяйственные повинности в пользу замужней сестры и ее дома является особенной и важной чертой этого права. Вся эта система основана на мифологии, на туземной теории рождения детей, на некоторых религиозно-магических верованиях и пронизывает все институты и обычаи племени.

Но помимо этой системы материнского права и, так сказать, в ее тени, существуют и другие подчиненные системы правовых норм. Брачное право, определяющее взаимные отношения супругов, с его патрилокальными учреждениями, с его ограниченным, но решительным наделением мужчины властью в некоторых вопросах и функциями опеки над женой и детьми, основывается на принципах, независимых от материнского права, хотя в некоторых моментах сплетенных с ним и приспособленных к нему. Устройство деревенского сообщества, положение главы деревенской общины и вождя округи, привилегии и обязанности деревенского колдуна – все это независимые правовые системы.

Поскольку мы знаем, что первобытное право несовершенно, возникает проблема: как столь сложные по своему составу системы ведут себя в критической ситуации? Является ли каждая из этих систем в своих рамках гармонической целостностью? Остается ли такая система в рамках своих границ, или же она обнаруживает тенденцию выхода на чужую почву? Находятся ли такие системы в конфликте и если да, то какова природа такого конфликта? Здесь нам нужно еще раз обратиться к преступным, бунтарским, нелояльным элементам общества, чтобы получить материал, на основе которого можно ответить на эти вопросы.

Перед тем, как перейти к следующим главам, где будут представлены конкретные и достаточно подробные сведения, заметим, что для нас все еще остаются нерешенными несколько принципиальных проблем: характер преступлений и преступного образа действий в их отношении к гражданскому праву; главные факторы, отвечающие за восстановление нарушенного равновесия; связи и возможные конфликты между отдельными системами туземного права.

Во время полевых исследований на Тробрианских островах я имел обыкновение всегда находиться среди туземцев, разбивая свою палатку в деревне и таким образом помимо воли становясь свидетелем всего, что происходило, – всех событий: тривиальных и торжественных, монотонных и драматичных. Случай, который я сейчас опишу, произошел во время моего первого визита на Тробрианские острова, примерно через несколько месяцев после начала полевых исследований на архипелаге.

Однажды взрыв плача и внезапная сумятица дали знать, что где-то по соседству кто-то умер. Мне сказали, что Кима’и, подросток около шестнадцати лет, которого я знал лично, упал с кокосовой пальмы и разбился насмерть.

Я поспешил в соседнюю деревню, где это произошло, и застал там уже начавшуюся погребальную церемонию. Это был первый случай смерти, траура и погребения, который я мог наблюдать, так что, заинтересованный этнографической стороной ритуала, я даже забыл об обстоятельствах трагедии, хотя несколько фактов, которые имели место в это же время в деревне, должны были возбудить во мне подозрения. Оказалось, что благодаря какому-то таинственному совпадению в то же время был серьезно ранен какой-то другой юноша. Во время церемонии между деревней, где умер мальчик, и той, в которую были перенесены его останки для погребения, проявлялась явная враждебность.

Лишь значительно позже мне удалось открыть действительное значение этих событий: юноша совершил самоубийство. Обнаружилось, что он нарушил правила экзогамии, причем соучастницей его преступления была ближайшая родственница по матери, дочь сестры его матери. Этот факт был известен всем и всеми осуждался. Он, однако, не имел никаких дальнейших последствий, пока инициативу не взял на себя отвергнутый кавалер девушки, который хотел на ней жениться и чувствовал себя особенно сильно обиженным. Несчастливый соперник сначала угрожал виновному юноше черной магией, но из этого ничего не вышло. Тогда однажды он обвинил его публично, на всю деревню, вменив ему в вину кровосмешение и при этом употребляя некоторые выражения, которых не стерпит ни один туземец.

На это несчастный юноша мог ответить только одним; для него оставался один только выход. На следующее утро он надел свой праздничный наряд и украшения, взобрался на кокосовую пальму и обратился к жителям деревни из гущи пальмовых листьев, прощаясь с ними. Он объяснил причины своего отчаянного шага и в то же время бросил скрытое обвинение против того, кто довел его до смерти, – теперь месть обидчику стала долгом родственников самоубийцы. Затем под громкий жалобный плач, как велит обычай, он прыгнул с пальмы высотой почти в шестьдесят футов и разбился насмерть. После этого в деревне возникла драка, в которой был ранен его соперник, и стычка повторилась еще раз во время погребения.

Этот случай раскрыл несколько важных исследовательских перспектив. Перед нами несомненное преступление – нарушение экзогамии тотемного клана. Экзогамный запрет является одним из краеугольных камней, лежащих в основании тотемизма, материнского права и классификационной системы родства. Все женщины своего клана считаются сестрами мужчины и как таковые запрещены для него. Аксиома антропологии гласит, что ничего не сулит большей опасности, чем нарушение этого запрета, и что, помимо сильной реакции общественного мнения, это преступление влечет за собой также сверхъестественную кару. Эта аксиома по меньшей мере не лишена фактических оснований. Если бы кто-то захотел выяснить этот вопрос у тробрианцев, то убедился бы, что все их высказывания только подтверждают эту аксиому, что у туземцев сама мысль о нарушении правила экзогамии вызывает гнев, и что они верят в то, что последствиями внутрикланового кровосмешения могут быть гниющие раны, болезни и даже смерть. Таков по крайней мере идеал туземного права, а в вопросах морали легко и приятно, осуждая других или выражая общее мнение о таких поступках, неуклонно придерживаться этого идеала.

Однако, если речь идет о применении моральных норм и идеалов к реальной жизни, дело принимает другой оборот. В данном случае, конечно, факты были совершенно несовместимы с идеалом поведения. Общественное мнение не было слишком взбудоражено вестью о преступлении и не реагировало на него непосредственно. Для того, чтобы это произошло, необходимо было публичное обличение виновника заинтересованной стороной. Но даже и тогда виновник должен был сам себе назначить наказание. «Групповая реакция» и «сверхъестественная санкция» не были активными факторами. Углубляясь далее в этот вопрос, я убедился, что нарушение экзогамии – если речь идет не о браке, а о сексуальной связи – по меньшей мере не является редким случаем, что общественное мнение снисходительно реагирует на подобные случаи, и ему свойственно явное лицемерие. Если дело совершается sub rosa[29] и с соблюдением необходимого decorum[30], и если, в особенности, никто не выводит виновников на чистую воду, носители «общественного мнения» будет, правда, сплетничать, но не будут всерьез добиваться сурового наказания. Если же, напротив, возникает скандал, все обращаются против виновной пары, и оба могут быть доведены до самоубийства посредством бойкота или обвинений.