Урощая Прерикон (СИ) - Кустовский Евгений Алексеевич

Если бы Энни видела это, она бы свалилась без сил, но она была теперь слишком увлечена борьбой за существование, чтобы поглядывать по сторонам. Они делали все возможное, чтобы остаться в живых.

Вдруг загорелся свет, такой для них яркий, будто тысячу лет они провели во тьме катакомб, и вот спустя тысячу лет кто-то вошел в подземелье и зажег спичку. И мертвые, и живые, и лошади, и люди — все замерли. Терри, Дадли, Энни, Кавалерия, Мираж — все обернулись, и увидели шедевр живописи, который никогда не будет запечатлен на холсте красками. Ни одному безумцу не приснится такое. Ни один мастер кисти из ныне живущих, как бы хорош он не был, неспособен передать то, что открылось им, запечатлеть это во всех деталях. Ни один человек, представь ему хоть десять тысяч доказательств, — десять тысяч черепов, не поверит никогда в возможность этого, ведь зачем тогда жить в таком мире?

Над Старым падубом разверзлась бездна. Гигантская воронка зияла вверху. Тучи расступились, открыв взорам людей ночное небо, полную тьму без звезд. А из космоса смотрело на землю огромное, искаженное яростью лицо Тура, Вечного стражника, больше воров ненавидящего только нежить. Его багровый свет залил Лоно. Лучи его были настолько горячи, что огненные вихри, танцующие вокруг них — теперь люди увидели, что это танцевали воспламененные скелеты — сгорели в этом свете. И кость закровоточит, если Тур ударит, и он ударил, и кровь залила все.

Мертвые корчились на земле, их челюсти стучали, суставы выгибались под немыслимыми углами, руки заплетались, ноги сучились, ребра поочередно поднимались и опускались, кто перебирал ими, как пальцами — лучи первой луны сожгли их путы — нити, связующие марионеток и кукловода. И то же, что со всеми скелетами, происходило со Старым падубом: его корежило, все его стволы с громким треском ломались, но не падали на землю. Дерево превратилось в зверя. Кора его размягчилась, а каждый ствол стал червем, и они вились до тех пор, пока не согнулись в нечто наподобие гигантской пятерни, и она, затвердев, обратилась когтями на восток. Туда, где Монтгомери лейн и города центральных прерий, и дальше Брэйввилль, и Вельд, и Лонгдейл, и спустя еще с десяток провинций, где-то далеко-далеко на северо-востоке — Акведук, и пройти под его аркой, и вот уже виднеется в десятке миль от него столица, прежде Фейр, теперь империи без названия, равных которой нет и потому просто — империи. Жемчужные стены и красная черепица домов, идущих в гору, и статуя Тараниса Победоносного, отлитая из золота и бронзы, и вечной славы победителя, крупнее и совершеннее которой не создали до сих пор. И все это проклинал Старый падуб — куриная лапа в руках цыганки — зловещее знамение на фоне багрового диска Тура и гигантского огненного скелета, стоящего за ней.

Лицо Миража казалось еще бледнее в свете вечного стражника, оно было белым-бело и улыбалось. Но никто из людей не увидел эту улыбку, а спустя секунду ее не стало, произошла вспышка, будто кто-то пропустил багровые лучи через увеличительное стекло, и все растаяло, и тут же вновь возникло, и землю затрясло, множество появилось в ней разломов. Что-то колоссальное рвалось из нее наружу, нечто невероятных размеров. Какой-то гигантский скелет из падших титанов, последователей Миноша, который до того удерживал Лоно на своих плечах, заточенный туда Туром за предательство, окованный цепями из металла Поднебесной кузни Тиона, из тяжелейших душ вод Стикса, душ величайших грешников, почувствовал жар пламени своего врага и теперь рвался из недр, чтобы отомстить ему. Он знал, что проиграет в этой борьбе, как проиграл миллиарды лет назад, но ненависть его была так велика, а вес земли таким большим, и так давно он все это удерживал на себе и в себе, что безразличной ему вдруг стала вечность — единственное, что ему оставили — и сбросив с плеч горизонт, он полез из земли.

Будь в Лоне море, оно бы взбурлило, но здесь была только река, а скорее ручей, который недавно целиком перекрыли лягушки и этот ручей встряхнулся, как ковровая дорожка, с запада на восток. В мгновение вспышки свет Тура был для земли, что огонь для глины — болото высохло и затвердело, а та нежить, что не сгорела, застряла в нем. Местами из земли, выглядывали черепа, иногда хребты, руки или ноги, некоторые еще подергивались, одна из рук сжимала золотое око, но всем было плевать на золото, никто даже не заметил его. Они спрыгнули с телеги и побежали по костям и праху высвобождать ноги Беды, вытаскивать Джека, увязнувшего в земле по пояс. Его истерзанные руки кровоточили, огромная грудь вздымалась и опадала. Они били прикладами землю, и она ломалась, хрупкая как керамика, хотя до происшествия глины в почве было мало и непонятно, откуда мог взяться такой эффект. Какой-то могущественный алхимик преобразил ее в момент вспышки, и весь мир преобразился в пределах их видимости. Деревья на севере порыжели, а лес на юге охватило пламя, и горы горели, словно за пределами их бесновалось пекло. Но то пламя, что объяло горы, было пламенем света Тура, а то, что охватило лес, было обычным, мирским огнем.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Земля тряслась все сильнее, и в тот момент, когда они сумели высвободить Джека, а он, шатаясь, добрался до Бо и с трудом влез на нее, Старый палуб взлетел в воздух, холм, на вершине которого он рос, взорвался, и показалась рука монстра. Корень дерева, чем выше оно взлетало, тем толще становился. Очень скоро корень закончился, и потянулась порода. Казалось, этот столп будет длиться вечность, и все шары земли, вся геологическая летопись мира вытянется из недр, как вырванный из тела нерв, но вот столп замер, с грохотом сложился пополам и рухнул вниз. Он обрушился на землю и Старый падуб — теперь уже кисть руки чудовища, как пушечное ядро, размером с сизифов камень, взорвало землю неподалеку от людей, и их осыпало осколками ее, как шрапнелью. Они исцарапали Энни лицо, и девушка, вскрикнув, обратила синие глаза на запад и застыла. Вновь некая сила овладела ей, и она против своей воли наблюдала то, как из земли вырастало нечто неописуемых размеров.

Вторая рука чудовища лежала под холмами, оно взмахнуло ею, как плетью, и все всхолмье взлетело, а после опало. Оно подняло голову, и горящий лес на юге на мгновение стал ему гривой, но после деревья и земля осыпались, и остался только шлем из древнего металла, крепче которого нет. Он лишь немного уступал в насыщенности красного лучам Тура, слегка отдавал зеленью. Вслед за шлемом поднялся гигантский череп, сросшиеся кости которого были массивнее, чем у людей. Он вобрал в себе черты всех предков человека, но в точности не походил на череп ни одного из них. Провалы глазниц его сияли не тем же изумрудным светом, что у обычных неупокоенных, но нестерпимо ярким для человеческих глаз белым пламенем начала вселенной. Смертным запрещено даже смотреть в сторону вечных. Последним, что увидел Энни в своей жизни, были его глаза. Она закричала и, зажмурившись, согнулась, а когда открыла глаза снова, то не увидела ничего, кроме черноты, — Энни ослепла. Не сразу она поняла это, и не сразу закричала. Когда она согнулась, Кавалерия схватил ее, а когда девушка посмотрела в его сторону, он увидел изменившийся цвет ее зрачков и понял все раньше, чем она сама.

Он усадил Энни на Беду позади себя, лошадь все еще не слушалась полноценно, но сейчас цель у них была общая — убраться подальше от этого места, и она не возражала целым двум всадникам ан своей спине. Он приказал Энни закрыть глаза, и она послушалась. Он вцепился кобыле в гриву, и ударил ей в бока теми шпорами, которые одолжил ему Мираж, чтобы он объездил Беду, взамен его старых шпор, испорченных в день Дела у Змеиного каньона. Одни шпоры и делали Кавалерию рыцарем, а еще поступки иногда. Но сейчас другого спутника Энни не хотелось, только такого, который мог ее унести прочь от всего этого безумия. Плевать, если вместо пегаса под ней будет скакун из мрачнейших глубин ада, лишь бы она выбралась отсюда и не умерла.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Разбойники скакали во весь отпор к восточному выходу из Лона, а позади них разверзлась преисподняя. Уцелевшие мертвые вырывались из земли и тоже бежали на восток, некоторые из них даже догоняли Бо Джека, которая, кажется, только сейчас по-настоящему поняла, что вокруг нее происходит что-то очень нехорошее и выжимала из себя максимум. Если бы кто-то из людей обернулся, то увидел бы как поднимается из земли титан, и тут же падает со страшным грохотом, от которого им показалось, что весь мир перевернулся. Как смотрит с ненавистью на свои ноги, изломанные и скрепленные тем же металлом, из которого отлили его шлем. Их кости раньше были как у человека, теперь же напоминали задние ноги кузнечиков, которых любил пожевать Дадли. Они не предназначались больше для ходьбы, ими даже прыгать нельзя было, только ползать. В гневе титан смел тысячу скелетов, отчего в спину скачущим ударила волна ветра, и забросил их себе в пасть. Из ноздрей колосса пошел дым, он перевернулся и пополз в сторону Арки седла. Гигант забросил на нее правую руку и, оперевшись на нее, положил изгиб локтя левой руки между двух крупнейших гор на северо-западе Лона, из-за чего вершина одной из них, самой высокой, откололась и съехала вниз, пропахав огромную борозду через северный лес, уничтожив по меньшей мере треть его.