Ложная слепота (сборник) - Питер Уоттс

– Четвертой волны нет. Во всяком случае, мне о ней ничего не говорили.

– Скорее всего, нет. Они же не станут рисковать своими шкурами, верно? Слишком опасно даже просто держаться в стороне и наблюдать издалека. Потому нас и построили.

– Мы создали себя сами. Никто не заставлял тебя делать себе перепайку.

– Да, перепайку я сделал себе сам, ты прав. А мог позволить вырезать себе мозги и улететь на Небеса, верно? Вот и весь выбор. Мы можем быть или совершенно бесполезными, или соревноваться с вампирами, конструктами и ИскИнами. Может, ты мне расскажешь, как это сделать, не превратившись в полного… уродца?

Столько чувств в голосе и ничего на лице. Я промолчал.

– Видишь, что я имею в виду? Не понимаешь, – он выдавил сухую усмешку. – Я буду отвечать на твои вопросы. Отложу работу и стану водить тебя за руку, потому что так приказал Сарасти. Полагаю, выдающийся вампирский интеллект видит осмысленную причину потворствовать твоему нескончаемому тявканью, а оно у нас начальник, поэтому я подчиняюсь. Хотя я не настолько умен, поэтому прости, но мне твои расспросы кажутся убогими.

– Я просто…

– Ты просто делаешь свою работу. Знаю. Но мне не нравится, когда мною вертят, Китон. А твоя работа заключается именно в этом.

* * *

Еще дома, на Земле, Роберт Каннингем едва скрывал свое презрение к бортовому комиссару. Оно было очевидно даже для топологически слепых.

Обработка биолога всегда давалась мне с трудом. И даже не из-за его невыразительной физиономии. Порой в его графах не отражались и более глубокие движения души. Возможно, он сознательно подавлял их, оскорбленный присутствием в команде «крота».

Прямо скажем, я не в первый раз столкнулся с подобной реакцией. Мое присутствие в какой-то мере оскорбляло всех. О, ко мне хорошо относились – или думали, что относятся. Терпели мою навязчивость, помогали, выдавали куда больше, чем думали сами.

Но за грубоватым дружелюбием Шпинделя и терпеливыми разъяснениями Джеймс не было настоящего уважения. С чего вдруг? Они стояли на переднем крае науки, на сверкающей вершине, покоренной гоминидами. Им доверили судьбу мира. А я рассказывал сплетни узколобым. И даже в том терялась нужда по мере того, как Земля уплывала все дальше. Балласт… Ничего не поделаешь, нечего и терзаться.

И все же… Шпиндель лишь наполовину шутил, обозвав меня «комиссаром». Каннингем доверился ярлыку без всяких шуток. И хотя я за долгие годы встречал немало подобных ему – тех, кто пытался скрыться от моего взгляда, – Каннингем первый в этом преуспел.

Я старательно выстраивал отношения с ним на протяжении всей подготовки, искал недостающие элементы. Однажды наблюдал, как он работает на хирургическом симуляторе и упражняется на новейшем интерфейсе, распростершем его сквозь стены и провода. Биолог оттачивал мастерство на гипотетическом инопланетянине, которого ради тренировки соорудил компьютер. Из установки наверху лапами чудовищного паука торчали датчики и суставчатые манипуляторы – они, одержимые духами, кружились и плели сети вокруг полувероятной голографической твари. Собственное тело Каннингема лишь слегка вздрагивало; в уголке губ колыхалась сигарета.

Я ждал, когда он сделает перерыв. В конце концов его плечи слегка расслабились. Протезные конечности обвисли.

– Так… – Я постучал себя по виску. – Зачем ты это сделал?

Он не обернулся. Датчики над секционным столом развернулись, глядя на нас отрубленными рачьими глазами. Там было сосредоточено сознание Каннингема, а не в пропитавшемся никотином теле передо мной. Там находились его глаза, язык и еще какие-то невообразимые искусственные чувства, которые биолог использовал для анализа данных. Датчики целились в меня, нас, и, если у Роберта еще осталось что-то, похожее на зрение, он смотрел на себя глазами, вынесенными на два метра из черепа.

– Что именно? – переспросил он в конце концов. – Улучшения?

«Улучшения». Словно гардероб обновил, а не вырвал с мясом органы чувств и не вшил новые в рану.

Я кивнул.

– Приходится быть актуальным, – объяснил он. – Без апгрейда невозможно пройти переподготовку, без переподготовки устареешь за месяц, а тогда тебе прямая дорога на Небеса или в стенографистки.

Я пропустил насмешку мимо ушей.

– И все же это радикальная трансформация.

– Не по нынешним временам.

– Разве ты не изменился?

Тело затянулось сигаретой. Прицельная вентиляция втянула дым прежде, чем тот добрался до меня.

– В этом и смысл.

– Но изменения должны были затронуть твою личность. Само собой…

– A-а, – он кивнул. На дальнем конце двигательных нервов закачались за компанию манипуляторы. – Посмотри на мир чужими глазами и сам переменишься?

– Что-то вроде того.

Вот теперь он посмотрел на меня живыми глазами. По другую сторону мембраны змеи и крабы вновь взялись за виртуальный труп, словно решив, что и так слишком много времени потратили на бессмыслицу. Мне стало интересно, в каком теле пребывает сейчас биолог.

– Странные ты задаешь вопросы, – заметило мясо. – Разве язык моего тела тебе не все рассказывает? Жаргонавтам полагается читать мысли.

Конечно, он был прав. Меня интересовали не слова Каннингема, они – лишь несущая волна. Реальной беседы, которая между нами сейчас происходила, Роберт не слышал. Все его грани и углы громко говорили со мной, и, хотя помехи и вой обратной связи почему-то заглушали их голоса, я был уверен, что рано или поздно все пойму. Надо было просто не дать биологу замолчать.

Но в ту самую минуту мимо проходил Юкка Сарасти и хирургически точным движением угробил мой замечательный план.

– Сири в своем деле лучший, – заметил он. – Кроме тех случаев, когда дело касается лично его.

* * *

Как может человек ожидать, что его мольбам о снисхождении ответит Тот, Кто превыше, когда сам он отказывает в милосердии тем, кто ниже его?

Пьер Трубецкой[63]

– Штука в том, – произнесла Челси, – что личные отношения требуют усилий. Нужно хотеть, чтобы стараться, понимаешь? Я чуть наизнанку не вывернулась ради нас с тобой, вкалывала как проклятая, а тебе словно все безразлично…

Ей казалось, что она открыла мне Америку. Будто я не знал, к чему идет дело, потому что молчал. Но я, пожалуй, раньше нее все понял и ничего не говорил, боясь дать ей повод.

Мне было тошно.

– Ты мне небезразлична, – выдавил я.

– Насколько тебе вообще что-то небезразлично, – признала она. – Но ты… я хочу сказать, временами все в порядке, Лебедь. Иногда с тобой так здорово! Но стоит нашим отношениям самую малость углубиться, как ты отступаешь и оставляешь тело на милость своего… боевого робота. Я больше не могу это терпеть.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});