Найти и обезвредить. Чистые руки. Марчелло и К° - Григорий Василенко

На этом обучение закончилось, оставалась переброска в Советский Союз. Исмаил высказывал Функе всякого рода опасения, связанные с переходом советской границы.

— Мучиться вам не придется, — успокаивал его Функе. — Во-первых, дорога уже знакома, во-вторых, полковник Ду позаботится, чтобы никаких препятствий турецкие власти не чинили, а оказывали полное содействие. В-третьих, у полковника есть надежный маршрут.

В последний день Функе вручил Исмаилу под расписку 500 рублей и золотые часы с цепочкой. Мурат же ему ничего не дал, кроме добрых пожеланий для матери, наказав ей молиться аллаху и просить у него защиты от всех бед.

— Вы вернулись откуда? — прощаясь, спросил Функе. И сам ответил: — Из Харькова! Не забудьте.

— Нет.

— А если забудете, — выдавил из себя неестественную улыбку Функе, — напишу в НКВД.

 

— Прочитал? — спросил меня майор, когда я зашел к нему.

— Прочитал. Спасибо.

— А мне тогда и спасибо не сказали, после доклада начальству, — заметил Андрей Карпович. — Я не обиделся. Ото, моя работа.

Увидев на моем лице недоумение, майор сам начал рассказывать о разгоревшемся споре у начальника отдела.

...— Что получили? — добивался Василий Васильевич ясного ответа. — Завербованного немцами агента. Правда, по своему положению он может собирать только то, что где-то видел, от кого-то слышал.

Начальник отдела, как всегда, разбирал по косточкам все плюсы и минусы, долго размышлял вслух. Закончил вопросом:

— А что мы от этого будем иметь?

— Разоблачение Пери, — сразу ответил Андрей Карпович, даже привстав на стуле. — А грек? Один грек чего стоит!

— Кстати, где он сейчас? — спросил Смиренин. — Ты садись.

— Глаз с него не спускаем, — присаживаясь, сказал Крикун. — Навар есть и — крепкий.

— Может, когда и будем снимать вершки, — сказал Василий Васильевич, — а пока надо думать, что делать дальше.

Разговор продолжался долго, выкурено было немало папирос. Андрей Карпович уже не раз ловил себя на мысли, что Василий Васильевич предостерег его от поспешных шагов. Он уже согласился с тем, что надо, пожалуй, выждать, не проявлять торопливости, дать как-то понять на ту сторону, что Исмаил надежный агент, а потом можно перейти в наступление.

— ...Что скажешь на это? — прищурив глаз, спросил меня Андрей Карпович после этих разъяснений.

— Мне трудно судить. Если можно, хотелось бы посмотреть, как дальше развивались события. Может быть, как раз там и лежит что-нибудь об Амурском.

— Посмотри... Если даже ничего не найдешь, тебе это полезно.

Андрей Карпович тут же пригласил Ангелину Ивановну и сказал ей, чтобы она поискала для меня еще какие-то материалы.

15

Утром майор Крикун позвал меня к себе в кабинет и передал мне телефонную трубку. Звонил Георгий Семенович.

Я доложил ему о работе, сказал, что скоро кончаю, а о результатах расскажу, когда приеду. Он просил не задерживаться, так как интересовалось начальство. Мне и самому уже хотелось быстрее вернуться домой.

— Вот вам последнее, что есть, — с ноткой сожаления сказала Ангелина Ивановна, передавая мне объемистые бумаги в потертой обложке.

— Спасибо. Прочту и сразу уеду домой.

— Не нравится у нас?

— Не нахожу того, что ищу. Тут много интересного, но...

— Найдете. Кто ищет, тот всегда найдет.

— Вы уверены?

— Уверена, — смутилась она и с набежавшим румянцем на щеках поспешила выйти из кабинета.

Я уселся за стол, обитый васильковым сукном, пододвинул к себе чистые листы бумаги для заметок и приготовился к чтению, но не мог сосредоточиться. Вспомнил слова Андрея Карповича об Ангелине Ивановне: «От природы умная». А она мне говорила о том, что начальник у нее строгий, но справедливый человек, очень читающий, причем читает что попадает под руку, а признает только Гоголя. Говорит, что много развелось писателей, пишущих по отраслям промышленности.

— Вы поговорите с ним о Маяковском, — как-то намекнула мне Ангелина Ивановна. — Только я вам ничего не говорила, а то он рассердится. В столе у него лежат стихи Маяковского. На совещаниях он достает их, обязательно прочтет строчку. Однажды он где-то слышал его выступление и с тех пор признал «агитатора, горлана — главаря».

Мне пришлось признаться, что я люблю Лермонтова. И каждый раз, когда она заходила ко мне в кабинет, у нас невольно возникал разговор о литературе. Ангелина Ивановна удивительно тонко чувствовала лирику Тютчева, Фета, Баратынского и многие их стихи знала наизусть. Жаль, что у меня не было времени на эти беседы.

Мне надо было дочитать материалы, чтобы не оставалось белых пятен, хотя я уже в общих чертах, со слов Андрея Карповича, представлял развитие невидимого поединка с резидентурой абвера в Стамбуле. Не видны были только скромные труженики, которые все это делали. Не было в бумагах их забот и радостей, не было огорчений, не было раздумий, переживаний. А они жили, как и все живут, занятые, как никто другой, день и ночь своим делом.

 

— ...Обстановка тогда сам знаешь какая была, — напомнил мне Андрей Карпович. — «В воздухе пахло грозой», шпиона надо было быстрее упрятать за решетку, хотя и подписали мы тогда договор о ненападении. А кто ему верил, Гитлеру? Никто! Меня тот договор тогда так ошарашил, что я ходил за разъяснением к нашему парторгу. Он в райкоме бывал и знал больше. Да что я, повыше меня не все понимали. Гитлер еще больше стал куражиться. А турки заглядывали ему в рот. Договор с Германией подписали когда? — спросил меня Крикун.

— В августе.

— А в сентябре в Москву пожаловал турок Сараджоглу, чтобы сорвать этот договор, втянуть нас быстрее в войну с немцами. Так хотелось англичанам и французам. Не удивительно, что Функе в Стамбуле только для виду конспирировался. Полковник Ду находился у него под пятой. Они вместе работали против нас. Пример — вербовка Исмаила. Вообще, турки тогда сидели на двух стульях. То они с англичанами и французами, то с немцами. Выжидали...

Я слушал Андрея Карповича, и мне передавалось его возмущение мелкой игрой тогдашних правителей Турции, Англии, Франции, проникнутой ненавистью к Стране Советов. Он помнил до мельчайших подробностей приметы страшной грозы, которая приближалась к нашим границам в сорок первом. И, рассказывая, мрачнел, переживал, как свое личное горе.

Высказав наболевшее, он перешел к Пери, одному из ревностных служак фашизма, который все же посетил в Краснодаре знакомого по совместной работе в гостинице Исмаила. Посещение не вызвало ни у кого подозрений, кроме оперуполномоченного, сержанта госбезопасности Крикуна.

Произошло оно лишь через три года после возвращения Исмаила из-за границы. И все это долгое время Андрей Карпович терпеливо ждал осторожного и расчетливого Пери, внешне скромного служащего гостиницы.