ПВТ. Тамам Шуд (СИ) - Ульяничева Евгения

Путники застыли на месте. Нил даже рот приоткрыл — к счастью, без слов.

Блеск оружия Михаил не столько увидел, сколько угадал.

— Пригнись! — рявкнул Лину.

Нил тоже послушно присел, прикрыл голову руками.

Стреляли густо, но пусто.

Выручал завязавшийся снег, укрывший их от глаз неведомых преследователей. Пришлось значительно ускориться.

— Кто это такие вообще?!

— А я знаю?! — устало огрызнулся Нил. — Они, если заметил, не представились, поросята. Можешь подойти, спросить.

— Как они нашли Хом Полыни? — с тревогой в голосе спросил Лин.

— Я вам справочное бюро, что ли?!

Первый явно растерялся. Кажется, нападение его не смутило, а вот незваные гости — да.

— Я уверен, тут опасно для людей, — поделился он со своими спутниками. — Пожалуйста, не уходите далеко от меня.

— Я буду рядом, — пообещал Михаил. — Не бойся.

Лин ответил странным взглядом.

— Вообще я к тому, что так мне будет легче защитить вас.

— Вообще-то я взрослый мужчина и способен позаботиться о себе сам, — обиделся Михаил.

— Вообще, заткнитесь оба! Спасайте меня хором, я не возражаю.

Преследователи, кем бы они ни были, отстали. Снег же не думал исчезать; загустевал с каждым шагом, как кисель.

— Далеко нам еще? — сипло спросил Нил, вытирая лицо.

Из снега вынырнули первые деревья. Михаил перевел дух — он успел вообразить себе, что окрест лишь пустыня из снега, странных существ и осадков в виде револьверных пуль.

Меж тем стремительно темнело.

Нил с Михаилом брели бок о бок, Лин бодро рысил впереди.

— До чего резвый у нас мальчишечка, одно любование, — умильно сказал Нил, вздохнул, посмотрел скоса на заснеженные брови Михаила, — даже жаль такую красоту арматору в зубы отдавать.

Плотников споткнулся.

— При чем… Зачем здесь Башня?

— Или не знаешь? Не сказал тебе?

— Нет, — нахмурился Михаил.

Лин издал радостный возглас, прервав разговор.

— Смотрите — тяга!

Михаил пригляделся. В самом деле, из-под снега к деревьям тянулась струна, туго натянутая, в сумерках мерцающая самоцветом. Такие струны ставили люди, если случалось им жить и бродить в местах, для этого трудных. Чтобы не теряться, чтобы было за что ухватиться и к укрытию выйти. Плотников точно не помнил, но, кажется, струны те были вылеплены из брошенных шкур великих змей, облегающих горы Хома Полоза.

Лин без колебаний ухватился за струну. Плотников, вздохнув, обогнал его и встал впереди. Лин хотел возразить, но посмотрел на решительную спину Михаила и передумал.

Так шли молча.

— Ты, случаем, не знаком с парнем по имени Гаер? — Спросил все-таки Михаил. Вопрос жег рот, как уголь. — Рыжий такой, виски бритые, рисунки на теле. В юбке ходит и трубку курит.

— Гаер? Да, он мой брат. Ну, побратим…

Михаил остановился и обернулся так резко, что Лин едва не клюнул его под ключицу. Беспокойно вскинул глаза, но различить лица спутника не мог, все прятали сумерки и снежная каша.

— Эй, ты чего?

Михаил молча, ошалело покачал головой. Забыл про холод, про летящий снег забыл. Брат. Гаер, рыжая чума — и названный брат Первому. Уму непостижимо.

— Ладно. Ладно, белек, — отмер, двинулся дальше, твердо ставя ноги.

Путеводная струна под ладонью ныла и гудела, точно живая жила. Теплилась.

— Но…

— Не спрашивай.

— Хорошо, — Лин с трудом проглотил рвущиеся с языка вопросы.

Михаил молчал. Первый видел его широкие плечи в рваном белом плаще. Иванов старался идти не быстро, чтобы, как понимал Лин, принимать на себя основной удар ветра. Лину перепадали только легкие оплеухи.

— Прости, — чуя за собой вину, проговорил Первый, — я не знал, что у вас с ним какие-то разногласия. Кажется.

Михаил молчал.

Нил тоже помалкивал, тихо фырча на снег.

***

Спрашивать у Лута было опасно. Он всегда выполнял просьбы, но — в собственноличной манере.

Как давно Михаил просил дать ему шанс отомстить, как прикидывал сотни вариантов отыгрышей рыжему и, когда уже перестал ждать и зажил собственной жизнью, прошение сбылось. Упало в руки, обернулось белобрысым мальчиком с глазами цвета лазури.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Плотников повернул голову, оглядывая дремлющего Первого. Лин спал неспокойно, вздыхал и постанывал. Под конец пути снег перестал, но сильный, кряжистый ветер принес ледяной дождь, сбивший капюшон у спутника. Трепал белое пламя волос.

Струна вывела их к грубо устроенному, заброшенному укрытию. Отнятая у какого-то зверя нора-землянка, изнутри выстланная старой травой. Зато с вкопанным чугунным горшком, чтобы жар завести, и с дверью из материала, похожего на теплое легкое железо. Устроились как-то, решили переждать до света.

Михаил прикусил губу, заложил руки за голову. Выдох обернулся облачком. Ну хоть от ветра их пристанище спасало.

Что ему делать, что делать… Все казалось вполне простым еще вчерашним простывшим утром, а теперь…

Надо пройтись, тупо решил Плотников. Надо прогуляться, развеяться на холодке, потому что мыслям было тесно в черепушке — того гляди, треснет по швам.

Он осторожно, стараясь не тревожить спутников, выполз из убежища, плотнее запахнул куртку, выше поднял воротник вязаной кофты. Огляделся.

Лес кругом стоял прозрачный, в веской тишине рассвета. Карамельное сердце солнца поджигало оставшиеся на черных ветвях листья, терпко пахло прелым, ледяной каменной водой. Михаил прикрыл глаза, глубже вдыхая чистый воздух и дернулся, когда холодные пальцы плотно зажали ему рот.

— Тише, — сказал Лин, его голос был хриплым от беспокойного сна на свежем воздухе, — мы не одни.

***

Присутствие Михаил скорее ощущал, чем слышал или, паче того — видел. Что-то или кто-то бесшумно кружил около, наблюдая за вторженцами.

Вторженцы в лицах Лина, Плотникова и Нила, вели себя по-разному.

— Давайте белый флаг смастерим, а? — предложил Нил, прижимая к груди кофр. — У кого есть что белое?

— Куртка.

— Трусы, — буркнул Михаил.

— Отлично! Чем больше флаг, тем яснее намерение!

Свистнуло, и под ноги им приземлился круглый, твердый предмет. Нил вскрикнул и отскочил, Лин впился глазами туда, откуда прилетело.

Михаил же смотрел. Голова, очевидно, принадлежала незадачливому преследователю. Срезано было чисто, одним ударом и по живому. Сказано тем было больше слов.

Лин выступил вперед, соединил над головой актисы и застыл. Постоял так, плавно убрал оружие и повел руками по воздуху, точно перебирая, цепляя струны. Михаил моргнул, когда, подчиняясь, пальцам Лина, воздушные нити окрасились, вспухли искристо-синим, и пурпурным, и сиренью…

— Миллефиори, — проговорил Нил с едва слышной завистью. — Не думал, что снова доведется…

Лин продолжал творить, грациозно поводя руками, вышивая невиданной красоты узор. Цвета смешивались, перетекали один в другой, слагались, вспыхивали, разгорались истомнее, ярче и — таяли.

Когда Михаил сумел оторваться от завораживающего калейдоскопа, перед ними стояли вооруженные люди. Не люди.

Первые.

Оловянные, лила, Отбраковки.

Они смотрели на Лина. На полотно цветов.

Были одеты тепло, но розно, орудие при них тоже было разнобойным, точно — с тел снятое.

Наконец, из ряда выступил один. От прочих его отличала стеклянная маска, закрывающая правую сторону лица. Он, движением робким и страстным, протянул руку, задел пальцами узор и улыбнулся, когда ниточка цвета отозвалась его касанию.

Посмотрел на пришлецов. Сказал низким голосом:

— Ступайте за нами. Здесь нельзя быть долго.

***

Песня виолончели звучала особенно густо и звучно. Отражалась от гладких стен, от хрустального ядра. Очаровывала слушателей.

Первые вывели их на мыс, носом корабеллы рассекающий снег. При виде жилого устройства и Михаил, и Нил застыли, оцепенев от красоты. На солнце, в снежном пухе, застыли кристаллы, запечатавшие, запечатлевшие в себя и крылья бабочек, и огненные цветы, и саму радугу, и потешные огни.