ПВТ. Тамам Шуд (СИ) - Ульяничева Евгения

— Что это в тебе? — перебил Юга, глядя в упор.

Он как-то еще больше похудел, построжел. Глаза и рот резче обозначились, ярче зажглись, и новое выражение в них появилось — Медяна не могла разобрать. Хорош стал — невмочь. Немыслимо. Всегда заглядным был, а тут мог красотой перешибить, как плетью — обух.

Оружие, осенило Медяну подсказом Агон. Красота Третьего была оружием, и чем ближе опасность, тем ослепительнее, тем острее. А тут — сердцевина.

Выпь помалкивал, но дикту за спину не убирал. Придерживал, аккурат между Медяной и спутником.

— Агон, — созналась Медяна. — Тренкадиса хозяин и владыка. Я ему факел.

Выпь опустил веки, шаря в памяти, в тоннелях, пробитых Печатями. Третий же быстрее сообразил.

— Сильно, — присвистнул, — сама пустила или само прыгнуло?

— Сама… само, — Медяна сердито дернула плечами. — Уж так случилось, не я выбирала, меня выбрали. Вы-то как, оба-два?

— Долго говорить, — Выпь что-то для себя решил, шагнул к Медяне.

Та сжалась, но Второй только коснулся ее плеча, слегка обнял, приветствуя. Агон шатнулся ближе, жадно разглядывая Второго через Медяну. У девушки зачесались глазные яблоки, но сморгнуть не могла. Выпь спокойно изучал Агон в ответ.

Наконец спрятался сосед.

Юга поманил Медяну.

— Пойдем, рыжая. Я покажу, где разместиться.

Для Медяны поставили отдельную палатку. Места хватало. Лагерь рос телом, ширился с каждым днем — Хомы жертвовали Отражению людьми и оружием. Сам же лагерь пускал новые отростки, раздвигаясь — говорили управляющие ростом знающие люди — по рисунку пасти. Видать, эта форма в предлагаемых обстоятельствах была ему предпочтительнее. Пастью его все чаще в разговорах и величали. Прирос именем.

Девушка смотрела на Юга — как тот двигался, говорил, помогал ей, ловко и легко. Помалкивала, беседы не заводила. А когда собрался уходить, придержала за рукав.

— Обожди. Слушай… Ты в порядке вообще? Не думай, что я слепая или тупая. Ты будто слегка не в себе. Не обижает тебя Выпь? Может, мне ему по холке дать, на правах старой подруги? У меня рука тяжелая, и не таких бычков кастрировала…

Юга даже рассмеялся, вообразив себе сказанное.

Однако рыжая глядела без улыбки, строго поджав губы. Волосы у нее отросли, сделались наподобие гривы, полыхали медью и золотом. Губы налились пурпуром, глаза — особым сияющим блеском. Лут пошел деве на пользу: расцвела. Или не Лут был тому причиной, и даже не Агон?

— Я сам кого хочешь обижу, тебе ли не знать, змейка-медянка.

Медяна вздохнула с облегчением. Расправила плечи, глянула веселее.

Юга ответил улыбкой.

— Ай, но колтуны у тебя на башке — вошки спотыкаются. Давай подрежу-расчешу, все лучше будет. Столько воинов справных, авось, привадишь кого?

— Не надо мне… воина, — фыркнула Медяна, но за расческой полезла. — Есть уже один, тоже певун-говорун. Частушками стреляет, семечками угощает, рукастый. Вот, кактус котусовый Гришку вместе растим, скоро уж пойдет… Может, дурноватый, но парень хороший. И Агону нравится.

***

На след Пегого поставили псов Дивия, но большой удачи не случилось. Утек предатель. Один Лут знал, как давно и за сколько он Нуму продался, да как много успел подглядеть.

Выпь на общем собрании был задумчив. Из головы не шел Тамам Шуд. Видел его в тот раз близко, будто совсем подле себя. Как такое могло быть? Через маску притянуло?

Еще бы взглянуть.

Говорил Гаер; после слово взял Волоха. В свою очередь заговорили и Таволга, и всегда сердитая Солтон, и Сом-сибарит. Оба вернулись с прибытком: Солтон принесла бегучий огонек против матицы, а Сом раздобыл резаки от Паволоки.

Русый рассказал имеющееся на Еремии оружие.

— Есть игольницы, что разят без промаха. Иглы их с Хома Осоки, тоньше травного листа, острее рысьего глаза. Кровь нашу они знают, не ужалят. Есть пятнашки — был бы свет, а фонарь далеко бьет, дотянется…

На Волоху поглядывали, сдерживая любопытство. Не до расспросов стало. С Пегим в помощниках, Нум все ходы знал. Следовало менять лагерю устройство, растить рога комолому, а то и на опережение бить.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Я пойду в Нум переговорщиком, — сказал Выпь.

Прозвучали особо громко в общей тишине, сложившейся после слов Волохи.

— О чем толковать-то? — искренне удивился Сом, задержав в пухлой руке многоглазый перламутровый веер. — Разве ж они разумеют нашу речь, разве мыслят схоже?

Ответил Гаер:

— Раньше нельзя было, твоя правда. Не та стадия развития. Теперь — можно. Уж почитай, третью форму сменили. Визири выходят. Вот с ними можно и беседы беседовать. А пуще — с теми предателями-человеками, что Нуму жопку лижут, за свои боясь…

Задумались.

— Однако, в гости к Нуму идти риск большой, — признал Гаер, раскуривая трубку, — им наших засланцев хлопнуть, что поссать.

— Предложить им разве пленных? — сказал Волоха. — Что в замке томятся.

Сами Хангары пленных не брали. Про то все знали.

— Я пойду, — повторил Выпь, будто не слыша те речи, — один.

Юга сердито шикнул.

— Думаешь, на тебя стрелы не сыщется?

Выпь смотрел в сторону.

— Меня Нум пустит.

Гаер глянул с подозрением, шевельнул рыжими бровями.

— Сговориться думаешь?

— Обговорить, — поправил Выпь спокойно. — Выслушать.

— Что слушать, — закудахтал, засмеялся Сом, — они, Хангары, есть поглотители, вторженцы. Им земля нужна жирная, да моря соленые, да мясо парное. Люди им — корм локуста. Кто с травой подножной, сеном-соломой, говорить будет?

— Я не человек.

Солтон гневливо повела плечами, будто тянула ее кольчуга, свитая из жестких, черных кобыльих волос.

— Нашел чем бахвалиться.

— Не бахвалюсь. Факт утверждаю, — Выпь едва посмотрел на нее.

Говорил он с Гаером. Как ни крути, за рыжим было последнее слово.

Арматор сердито укусил мундштук. Прищурился.

— Ладно. Проверим. Не договоришься, так хоть глазами постреляешь, авось что вызнаешь, как там устроено с изнанки. Утром выйдешь.

***

Юга был не рад такому обороту.

— Ты бы хоть мне наперед сказал, а? — проговорил сердито, едва вышли из шатра, миновали стражей-дуплетов. — Что тебе туда одному переться, стрелами закидают, локуста затопчут!

— Ты ведь тоже ходил, — возразил Выпь, — правильно тогда сказал — самому надо увидеть, самому понять.

Юга всплеснул руками.

— Ай, сравнил! Я не один был, с ребятами Таволги! И то — насилу ноги унесли.

— Но так я не ползуном пойду, а явно.

Юга ответил мрачным взглядом. Затея Второго ему не нравилась. Выпь ко всяким странным тварям питал пристрастие, живой интерес. А тут целый Нум. Ну, ужалила мысль, ну покажутся ему эти Хангары ближе и милее, чем людской завод? Решит остаться?

Тряхнул головой. Предателем Выпь не был, на другую сторону бы не убежал. Не то устройство.

На Пасть меж тем ложилась темнота. Зажигались огни — то раскрывались, светясь, цветы-гелиофаги. В дневную пору сманивали к себе в пузыри-кувшинки свет, а ночью охотились, на тот же свет насекомых подзывая. Бликовала военная справа ночных дозорных.

— Так понимаю, меня с собой не берешь?

— Нет.

— А зря, — хохотнуло из мрака, — в гости, да без подарочка-гостинца, кто ж так делает? Подложить Нуму шкуру нашу? Ради общего дела, во имя общего блага, а?

Юга рот открыть не успел на отповедь, а Выпь длинно шагнул. Цыган едва успел отшатнуться — дикта свистнула в мизинце от виска.

Волоха встал вперед старпома, ладони выставил.

— Тихо. Тихо.

— Да что я…

— Смолкни, — цыкнул на него русый, как на пса.

Выпь молча вернул дикту за спину.

— Следи за языком, — предупредил хмуро.

— А иначе? Что ты мне сделаешь? — хмыкнул Дятел. — Вызовешь на дуэль?

— Нет. Я скажу тебе снять штаны и трахать тот камень до тех пор, пока не сотрешь член до основания.

Прозвучало веско.

— Это не гуманно, — уже другим голосом сказал Дятел.