Дочь Востока. Автобиография - Бхутто Беназир

Я восприняла это событие как божественное воздаяние. «Теперь его жена, его дочь, семья поймут, что такое печаль, — пометила я в своем дневнике. — Я не радуюсь, мусульманину не надлежит радоваться смерти. Жизнь и смерть в руках Господа. Но какое-то утешение есть в том, что негодяи хоть иногда получают по заслугам».

Мое удовлетворение быстро улетучилось. Режим обвинил в покушении группу аль-Зульфикар, и снова начались аресты. Брат мой Мир лишь усугубил положение, от лица аль-Зульфикар взяв на себя ответственность. Обсуждение нападения могло выявить неприглядную роль, которую Элахи сыграл в убийстве отца, но теперь все внимание сосредоточили на выслеживании предполагаемых членов аль-Зульфикар.

Террористы! Убийцы! Политические гангстеры! — вопили заголовки. Снова режим использовал удобный повод для подавления политической оппозиции. Одного за другим хватали молодежных вождей ПНП, ордера выписывались на арест сотен и сотен. Четверых молодых людей пытали в тюрьме Хайрпура. Как я узнала позже, отец одного из них, Ахмед Али Сумро, заплатил немыслимую взятку полицейским только за то, чтобы глянуть издали на истерзанного сына и убедиться, что тот жив. Согласно сообщениям прессы, в тюрьме Хайрпура томились 103 молодых человека, еще 200 в соседнем городе.

В очередной раз оказались за решеткой женщины, среди них Насира Рана Шаукат, которую опять доставили в лахорский форт. Снова ее пытали электричеством, допрашивали 23 дня, лишая сна. «Дайте показания против мужа. Дайте показания против женщин Бхутто». Уму непостижимо, что вынесли эта храбрая женщина. Семь месяцев ее содержали в клетке без туалета, дважды в неделю меняя поддон. Зиму она провела без постели, без одеял, чуть не умерла от пневмонии. Ей заменили тюрьму домашним арестом, лишь когда она уже не могла ни ходить, ни говорить.

И в разгар этой волны жестокостей в Пакистане появилась Маргарет Тэтчер. Би-би-си отметило в обзоре прессы, что два года назад визит главы западного правительства в Пакистан был бы немыслимым — после того как Зия пренебрег мнением всего мира и убил моего отца. Но советское вторжение в Афганистан заставило Запад на многое закрыть глаза, и теперь, отмечало радио Би-би-си, Британия вовсю отмывает кровь с лап диктатора, вовсю ретуширует его истинный облик, создавая портрет чуть ли не мужественного борца за демократию. Обнадеживало лишь, что мировая пресса не желала соучаствовать в потугах правительств, в ее изображении Зия так и остался презренным убийцей, задержавшимся у власти лишь благодаря удачному стечению обстоятельств и поддержке западных доброжелателей. Все же меня шокировало сообщение о том, что Тэтчер после посещения лагерей афганских беженцев наградила диктатора титулом «последнего оплота свободного мира».

Возмутило меня и то, как извращала политическую ситуацию администрация Рейгана, пробивая в конгрессе восстановление программы помощи Пакистану.

«Пусть ПНП Бхутто возражает против нее (против помощи), но громадное большинство населения, оказавшееся перед лицом грозного врага без средств защиты, кроме устаревшего оружия, с этим не согласно», — заявил в сентябре назначенный послом в Пакистане Рональд Спирс на слушаниях в сенатском комитете по иностранным делам. Ни слова правды. Во-первых, ПНП представляет именно «громадное большинство населения» Пакистана. Во-вторых, мы вовсе не против помощи как таковой, ни тогда, ни теперь. Мы против помощи, направленной на увековечение военной оккупации страны. Заместитель государственного секретаря США Джеймс Бакли, ответственный за организацию пакета помощи, договорился до того, что выборы «не в интересах безопасности Пакистана». Как будто враг мы, демократическая партия, а не диктатор.

Заголовки не вскрывали всего механизма взаимодействия исполнительной и законодательной ветвей власти США, и я не знала, что некоторые американские политики причиняли администрации определенные неудобства. Питер Гэлбрайт вернулся в Вашингтон, полный решимости поднять вопрос о нарушении прав человека в Пакистане и добиться моего освобождения. Взаимодействуя с сенатором Пеллом, Питер разработал простую тактику. Каждый раз, когда в американском сенате заходила речь о Пакистане, непременно поднимался вопрос о нарушении гражданских прав и о моем тюремном заключении. Ни американская администрация, ни Зия не могли, таким образом, забыть о проблеме репрессий в нашей стране.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Позже я читала, как сенатор Пелл, противник оказания поддержки Пакистану, применял эту тактику. «F-16 — наиболее наглядный символ американской поддержки военному режиму Пакистана, — цитировало издание «Индия тудэй» сенатора Пелла, нападающего на заместителя госсекретаря Бакли в сенате. — „Эмнисти интернэшнл" считает нарушения прав человека в Пакистане систематическими… Вы согласны с этим заключением?» Когда Бакли попытался ответить уклончиво, сенатор Пелл выразился конкретнее. «К примеру, создается впечатление, что президент Зия травит вдову и дочь казненного — фактически убитого — бывшего премьер-министра Бхутто». Заместитель госсекретаря пообещал предпринять шаги «по частным дипломатическим каналам». Это означало в переводе на простой человеческий язык, что никто и пальцем не шевельнет, однако капля камень точит, а сенатор Пелл сделал, что было в его силах. Традиционная благожелательность американского конгресса к запросам новой администрации и озабоченность ситуацией в Афганистане перевесили указания сенатора Пелла и некоторых его коллег на нарушения гражданских прав и на ядерную программу Пакистана, однако сенатор Пелл провел поправку, гласившую: «Принимая эту программу помощи, конгресс США подчеркивает необходимость восстановления гражданских свобод и гражданского правления в Пакистане». Разумеется, практический эффект этой поправки невелик, но все же она представляла щелчок по носу зарвавшегося диктатора.

Закончился Рамазан, а я так и осталась в своей камере. Старая надзирательница сказала, что среди освобожденных в Эйд были и политзаключенные. Я порадовалась за них и за их семьи. Многие из служащих тюрьмы стали ко мне относиться мягче, в Эйд проявляли теплые чувства. Жена одного из них попросила мой хамиз, чтобы сделать мне одежду по случаю праздника. Другой надзиратель пообещал добиться наконец принятия мер по приведению в порядок электропроводки. «Надеюсь вспомнить этих людей в добрые времена», — отметила я в своем дневнике.

Однако на одного освобожденного в Эйд политического заключенного десяток новых попадал за решетку. Газеты сообщили, что объектом охоты стал студенческий лидер Лала Асад. Он был активистом нашей партии, и я молилась о его безопасности. К концу моего пребывания на свободе, в 1981 году, когда я ездила в Хайрпур, вручала сертификаты студентам, арестованным за протесты против военного положения, я использовала в качестве предлога день рождения сына Лала Асада Зульфикара, названного в честь моего отца. Отец Лала Асада, бывший министр Западного Пакистана, вместе с Мохаммедом Али Джинной боролся за независимость Пакистана, во время моего посещения попросил меня убедить сына бросить политику.

«Жить мне осталось недолго, — сказал он мне. — Я не мешал политической деятельности сына, когда господин Бхутто находился в заключении, но теперь, когда он умер, я хочу, чтобы сын мой позаботился обо мне, о своих жене и детях. Когда я умру, пусть возвращается в политику, если пожелает. Но сейчас я нуждаюсь в сыне».

Я пообещала поговорить с его сыном и сдержала обещание. Однако потом я уехала, попала в Суккур. А теперь, годом позже, Лала Асад разыскивается как лидер группы аль-Зульфикар. И я не имею представления, верно ли это утверждение.

Терроризм и насилие. Замкнутый круг. В течение нескольких месяцев убиты три президента. Зия Ур-Рахман в Бангладеш, Раджаи в Иране и последний — Анвар эль-Садат в Египте 6 октября. Я жалела президента Садата, жалела его семью. Его предшественник, Гамаль Абдель Насер, служил для меня образцом еще в мои юные годы. Я восхищалась его борьбой против британского колониализма и американского империализма в ходе Суэцкой войны. Насер казался мне колоссом, обещавшим построить новый мир равных возможностей на развалинах старых королевств и иных монархий. В отцовской библиотеке на Клифтон, 70, я часами читала о Насере, в том числе и его собственную книгу «Философия революции».