Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тотальный снос старых домов и усадеб в районе Собачьей площадки, Молчановки и Ржевских переулков начался в связи с осуществлением проекта бывшего главного архитектора Москвы М. В. Посохина. Недрогнувшей рукой этот строитель, чуждый любви к столице, сделал пролом в древней и наиболее ценной застройке Москвы. Вот тогда и началась агония старинных особняков, уцелевших еще со времен наполеоновского нашествия. Что только не приходилось видеть в те годы на руинах старой Москвы! Кое-что из этой старины пополнило собрание Ф. Е. Вишневского.
С пустыми руками к собирателям не ходят. Прихватив с собой подобранную в соседнем дворе столешницу — “бобик” с инкрустированным разными породами дерева букетом полевых цветов, я как-то направился к Ф. Е. Вишневскому в Щетининский переулок. Музея Тропинина тогда еще не было, поэтому Феликсу Евгеньевичу самому надо было следить за всем. Я застал его на крыше сбрасывавшим снег. Увидев у меня в руках характерной формы столешницу в виде боба (отсюда и название — “бобик”), Феликс Евгеньевич мигом спустился с крыши.
— А ножки где? — спросил он, осмотрев столешницу со всех сторон.
— Ножек я не нашел, а столешницу вам принес, может быть, пригодится.
— Где вы нашли “бобик”?— допытывался Феликс Евгеньевич.
— В Большом Ржевском переулке, во дворе особняка, что напротив дома Е. В. Гольдингер, — ответил я и добавил: — Из особняка всех выселили, видно, сносить будут.
— Едем туда немедленно! — заспешил Феликс Евгеньевич.
— Да там ничего интересного нет,— пробовал я сопротивляться.
— Если вы не поедете, я один поеду,— решительно заявил Вишневский. — Этот ампирный особняк у меня давно на примете.
Мы приехали с Феликсом Евгеньевичем и застали печальную картину. Во дворе особняка полыхал костер, разведенный мальчишками. Завидя нас, они на всякий случай решили ретироваться. Вишневский сбил пламя и раскидал костер. Его внимание привлек подгоревший диван с металлическими накладными украшениями.
— Ради этих бронзовых украшений уже стоило сюда приехать.
Я помог Феликсу Евгеньевичу оттащить диван в сторону, где он взялся снимать украшения. Сам я прошел в дом в надежде найти какую-либо вещь, полезную для Вишневского. Осмотрев подвал и чердак и не найдя ничего стоящего, я вернулся к Феликсу Евгеньевичу. Он был более удачлив. В покосившемся от времени сарайчике, куда до него заходили многие, под толстым слоем хлама Вишневский обнаружил целую связку древних ручек, украшенных головами сфинксов, и красного дерева подставку для скульптуры в виде полутораметровой каннелированной колонны. От такой находки, я думаю, никто бы не отказался, но досталась она тому, кто знал, где и что искать.
— Хотите, расскажу вам историю этого дивана? — спросил Феликс Евгеньевич, когда мы вместе с ним еще раз осмотрели дом и вышли во двор.
— А что, диван с секретом? — спросил я.
— Да еще с каким! Это подделка высокого класса! — Феликс Евгеньевич обратил мое внимание на боковые спинки дивана.
Обивка сгорела, и сохранился лишь остов дивана. Вишневский, используя “экспонат”, провел со мной “практическое занятие”. Мне открылась любопытная страница потайного мебельного промысла. Дело в том, что стильная мебель в начале XIX века в послепожарной Москве была очень дорогой. Вот и появились умельцы, которые с большой выгодой для себя использовали образовавшийся дефицит. К примеру, бралось хорошее кресло красного дерева, снималась обшивка, а остов аккуратно распиливали поперек на две равные части. Затем наращивались из обычной сосны вставки, и из кресла получался диван. Сращенные части идеально подгонялись друг к другу, полировались, лакировались, крепились накладные украшения — и диван готов. Цена его бывала в четыре-пять раз дороже, чем у кресла, так что дело было прибыльное.
— Так, может, и “бобик”, который я вам принес, такой же “липовый”? — не удержался я.
— За “бобик” спасибо. Вещь конца XVIII века, крепостных мастеров работа,— сказал Феликс Евгеньевич,— настоящее маркетри.
Нести наши находки к Ф. Е. Вишневскому было далеко и тяжело. Мы решили оставить бронзу и подставку для скульптуры у Е. В. Гольдингер. Феликс Евгеньевич и Екатерина Васильевна были хорошо знакомы еще с 1919 года, когда вместе работали в Коллегии по делам музеев и охраны памятников старины. Е. В. Гольдингер была старше Ф. Е. Вишневского на двадцать с лишним лет. Учась живописи у К. А. Савицкого и Л. О. Пастернака, она объездила все крупнейшие музеи Европы, занималась копированием старых мастеров — Рафаэля, Леонардо, Тициана, Тинторетто, Веласкеса. Все это со временем сделало ее одним из лучших в стране специалистов в определении авторства и датировок картин, поступающих в музейные фонды. У Феликса Евгеньевича не было возможности объездить музеи Европы, не мог он по возрасту и дружить с такими крупными мастерами искусства, как И. С. Остроухов, Б. М. Кустодиев, А. С. Голубкина. Нетрудно себе представить, как дорожил Вишневский советами Екатерины Васильевны. Живя у нее в доме, я часто был свидетелем того, как Феликс Евгеньевич, прежде чем сделать ту или иную особо ценную покупку, приходил посоветоваться со старой художницей. Авторитетные суждения Екатерины Васильевны были тем окончательным заключением, после которого у Вишневского не оставалось сомнений в правильности выбора. Не раз мне приходилось слышать от Вишневского о мастерских атрибуциях картин, произведенных Е. В. Гольдингер и вошедших в хрестоматию отечественного искусствоведения.
— В собрании Ильи Семеновича Остроухова, — рассказывал Вишневский,— был интересный этюд, изображающий скачущего коня. Остроухов выменял этот этюд на эскиз Мениппа и вначале думал, что приобрел Веласкеса. Екатерина Васильевна с первого же взгляда на этюд разубедила Остроухова, и тот через некоторое время стал говорить, что этюд принадлежит кисти Жерико. Однако Екатерина Васильевна не согласилась с Остроуховым.
— Я напишу в музей в Гренобль и попрошу выслать фотографию с картины Жерико, и тогда вы убедитесь, что я прав,— горячился Остроухов.
И все-таки права оказалась Е. В. Гольдингер, а не мэтр из мэтров, бывший директор Третьяковки И. С. Остроухов. И на старуху, как говорится, бывает проруха. Екатерина Васильевна доказала, что этюд коня принадлежит не испанцу или французу, а великому фламандцу Ван Дейку.
В собрании Ф. Е. Вишневского было несколько вещей, по результатам атрибуции которых написаны десятки научных статей. Екатерина Васильевна рассказывала, как Ф. Е. Вишневский принес к ней однажды черную, как печной горшок, картину на доске. Вся поверхность ее была в круглых пятнах от спекшегося лака. На красочном слое были крупные осыпи, но, к счастью, места, которые в композиции картины имели главное значение, уцелели. После расчистки оказалось, что это произведение — “Мадонна с Младенцем и Иоанном Крестителем” — принадлежит кисти итальянского художника XVI века Якопо Понтормо — ученика Андреа дель Сарто. В свое время картина была в Эрмитаже, затем долго находилась в частных собраниях. В 1919 году она была куплена в революционном Петрограде у матросов, которым она служила столешницей. Об этом и поведал Феликсу Евгеньевичу последний владелец картины. Он хранил ее в комнате за шкафом, даже не надеясь, что ее можно будет отреставрировать, определить автора и установить дату создания. Полный цикл реставрации и атрибуции прошла и черная от копоти и грязи “Кающаяся Мария Магдалина” 1530 года кисти ученика Леонардо да Винчи — Джампетрино, купленная Вишневским в комиссионном магазине. Состояние картины на отсыревшей доске, изъеденной жучком, было настолько безнадежным, что никто, кроме Феликса Евгеньевича, не рискнул ее купить, хотя она много раз уценялась. Как опытный собиратель, Вишневский узнал адрес бывшего владельца картины и познакомился с ним. В доверительной беседе было установлено, что в сарае у того хранится совсем уж “нетоварная” картина, холст которой сгнил от сырости. Словом, это был “шедевр” почти с помойки, как пренебрежительно сказал бы тот важный чиновник от искусства. И что же оказалось? Картина эта украшает ныне экспозицию Государственного музея изобразительных искусств имени А. С. Пушкина. “Площадь святого Марка в Венеции” кисти знаменитого венецианца Франческо Гварди (1712 — 1793) — подарок музею от Ф. Е. Вишневского.
Ф. Е. Вишневский в своей собирательной работе никогда не выказывал себя всезнайкой. Он учился и набирался опыта у таких мастеров искусства, как П. Д. и А. Д. Корины, И. Э. Грабарь, Е. В. Гольдингер, М. Ю. Барановская, С. И. Битюцкая. По каждому разделу искусства — будь то масляная живопись, акварель, темпера, книжная миниатюра — у него были надежные консультанты, которые обеспечивали высокую вероятность атрибуции, а значит, и ценность его собрания. В свою очередь и сам Ф. Е. Вишневский был надежным гарантом, когда к его помощи прибегали другие коллекционеры. Рекомендации Феликса Евгеньевича ценились очень высоко. Это могли засвидетельствовать академик Л. Ф. Ильичев, известный хирург А. В. Вишневский и многие из тех, кто пользовался советами и помощью Ф. Е. Вишневского.
- Август - Тимофей Круглов - Современная проза
- Фрекен Смилла и её чувство снега - Питер Хёг - Современная проза
- Фрекен Смилла и её чувство снега (с картами 470x600) - Питер Хёг - Современная проза
- Год лавины - Джованни Орелли - Современная проза
- Моя преступная связь с искусством - Маргарита Меклина - Современная проза
- Учитель цинизма. Точка покоя - Владимир Губайловский - Современная проза
- Хутор - Марина Палей - Современная проза
- Фрекен Смилла и её чувство снега - Питер Хёг - Современная проза
- Снег, собака, нога - Морандини Клаудио - Современная проза
- Уроки лета (Письма десятиклассницы) - Инна Шульженко - Современная проза