Убийство номер двадцать - Сэм Холланд

Это было нечто большее, чем простое лишение свободы. – Он на секунду умолкает, глядя на Адама. – Скажите мне, как бы вы сами поступили? Если б вам выпала возможность делать с женщиной все, что только душе угодно? Что бы вы предпочли?

Адам вспоминает Элли прошлой ночью, и ему сразу становится дурно. Он качает головой.

– Я не такой, как вы.

Элайджа поднимает брови.

– Вы в этом уверены? Такой молодой человек, с такой горячей кровью… – Он опять подается вперед и практически шепчет: – Если б никто не узнал? Каковы ваши самые потаенные, самые темные желания, Адам Бишоп?

Адам отворачивается, отодвигаясь вместе со стулом, чтобы оказаться подальше от него.

Элайджа хмурится.

– В этом-то и проблема молодого поколения. Вам не хватает воображения. – Он скрещивает руки на груди, полуприкрыв глаза. – Я поделюсь лишь одним со своей стороны, только для вас. Клетки…

Коул опять открывает глаза, убедившись, что завладел вниманием Адама. Тот сжимает руки в кулаки, уже еле сдерживаясь.

– Трех разных размеров. Если кто-то из них хорошо себя вел, если удовлетворял меня должным образом – позволял мне трахать ее так, как я хотел, не отбивался, слушался меня, – тогда у нее могла быть клетка побольше. И я выпускал ее оттуда раньше. Может, подержав ее там всего лишь часа четыре или пять. Но в противном случае… – Коул смеется, и Адам чувствует, как в животе у него бурлит желчь. – За каждый бунт добавлялся час. Грейс, та была бойцом. Ругалась, орала, визжала… Пробовал связывать ее, но я не люблю, когда приходится их так принуждать. Люблю, когда они соглашаются, кивают своими прелестными головками и лежат смирно, пока я их трахаю. А эта Грейс… Мне пришлось изрядно потрудиться, чтобы сломить ее. Однажды я посадил ее в самую маленькую клетку на целых двадцать часов. Практически на круглые сутки. Она не могла пошевелиться, вся сжалась в комочек, совершенно голая. Знаете, что происходит при этом с человеческим организмом?

Адам смотрит на дверь. Где, сука, этот охранник? Почему они здесь всё еще одни? Но Коул сейчас едва замечает Адама, его взгляд устремлен куда-то вдаль.

– Мышцы сводит судорога, металл натирает кожу. Никакого сна. Ни еды, ни воды. За исключением ведра, которое я вылил ей на голову, оставив ее дрожать, плакать, умолять. Тогда я спросил ее: «Теперь дашь мне сама, Грейс?» И даже когда она кивнула, я оставил ее еще на двадцать часов. Для полной уверенности.

Теперь Элайджа поднимает глаза на Адама; тот не может скрыть отвращения, отразившегося у него лице. Но Коула, похоже, это ничуть не волнует.

– Когда я выпустил ее, она не могла даже стоять, – продолжает он. – Могла только ползти по полу. Вся в крови, подвывая от боли в суставах, совершенно отчаявшаяся. – Коул смеется. – И сразу же отсосала у меня, вот что я вам скажу. Больше я от нее никакой такой херни не слышал. Ни в тот день, ни когда-либо еще. Пока она не отдала концы. Лучше такого контроля нет ничего на свете. Особенно когда ты так изголодался по нему, как я в детстве. Разве вам этого не хотелось бы, старший детектив-инспектор Бишоп? – спрашивает Коул. – Такого вот контроля? Чтобы женщина была такой уступчивой?

– Нет. Нет, не хотелось бы, – отзывается Адам. Он уже достаточно наслушался. Этот человек – пустое место, движимое лишь доступными его извращенному разуму представлениями о человеческих чувствах. Со своим своекорыстным очарованием, имитацией теплоты и интимности. Самонадеянным нарциссизмом, который, как Адам не может не чувствовать, таится и в его собственной душе.

Он сам найдет этого убийцу. Вернется в отдел, и они найдут и арестуют его без участия этого психа. Адам встает и отходит от стола, страстно желая оказаться от Коула как можно дальше. Но, прежде чем уйти, оборачивается.

– Мы знаем, что ты сделал, Элайджа, – говорит Адам, буквально выплевывая эти слова. – Ты убил четырех женщин, похитил и пытал пятую. Ты долбанутый, больной на всю голову, психически ненормальный – это да. Но в тебе нет ничего особенного. Ты даже не исключение, когда речь заходит о серийных убийцах, – бывали случаи и похуже тебя. И ты заперт здесь на всю свою жизнь. Ты больше никогда не увидишь дневного света.

Адам дергает за ручку, но дверь заперта. Он стучит в нее – раз, другой. Слышит скрип стула по полу, когда Элайджа встает из-за стола.

– Так на какой мы сейчас стадии, Адам? – спрашивает он, и голос у него звучит зловеще. – Пиппа была номером девять, верно?

Коул делает шаг к нему. Адам слышит шаги, удаляющиеся по коридору снаружи.

– В итоге сколько у нас остается? Восемь?

– Да пошел ты, Элайджа! – шепчет Адам. – Ты никогда не зайдешь так далеко.

Он отступает на шаг, упершись спиной в дверь. Слышит скрежет металла о металл, когда сдвигается засов, и поворачивается, навалившись на ручку. Но в этот самый момент слышит тихие шаги. Осознает, что Коул стоит прямо у него за спиной. Снова дергает за ручку, но не успевает. Уже слишком поздно. Элайджа слишком близко, и ничего уже нельзя поделать. Адам замирает, готовясь к боли, к тому, что что-то острое вонзится ему в спину. Что потечет кровь. Но вместо этого чье-то тело прижимается к нему, мягкие руки поглаживают его по плечам.

Горячее дыхание у него на щеке.

– Ошибаешься, Адам, – шепчет Коул ему на ухо. – Еще как ошибаешься.

Он замолкает; Адам чувствует тепло его тела, прикосновение его подбородка к своей щеке.

– Старший детектив-инспектор Бишоп, – негромко продолжает Коул, голос его совершенно спокоен. – Вы и вправду думали, что эти женщины были у меня первыми?

Глава 47

Эти слова моментально выводят Адама из оцепенения. Он разворачивается и обеими руками пихает Коула в грудь. Тот, спотыкаясь, валится на спину, и через два быстрых шага Бишоп уже склоняется над ним и упирается ему коленом в грудь, придавливая к полу.

– Как это, бля, понимать? – орет он, окончательно теряя всяческую сдержанность. – О ком это ты говоришь?

Коул смеется.

– Есть еще трое. Еще трое, которых ты никогда не найдешь.

– Кто? Кто они такие?

Адам поднимает кулак. Врезать сейчас ему, пригрозить? Но охранники уже хватают его за руки, оттаскивают от Коула и выталкивают за дверь.

– Мне нужно знать, мне нужно поговорить с ним! – кричит Адам, когда его волокут прочь. – Мы еще не закончили!

– Хватит с тебя на сегодня, – отвечает один из надзирателей с сильным шотландским акцентом. – Оставь дока в покое.

– Почему ты защищаешь его? Разве ты не знаешь,