По древним тропам - Хизмет Миталипович Абдуллин

охватило сучья, будто они были политы керосином.

Садыка встретил Таир, с которым они познакомились в турфанской тюрьме, и рассказал, что на свободе он оказался благодаря Шакиру и Реимше. Они совершили налет на этап. Конвой разбежался, побросав оружие.

— А что стало с Шарипом, он ведь уходил вместе с вами?

Таир презрительно усмехнулся:

— Шарип, заячья душа, убежал вместе с конвоирами. Тюрьма для него слаще дома родного…

* * *

Утром следующего дня собрался совет отряда — Шакир, Реимша, Таир, Бахап, еще трое незнакомых Садыку мужчин. Из пополнения пригласили только Садыка и Гаита.

Первый вопрос — о продовольствии. Отряд пополнился, прокормиться только охотничьим промыслом будет труднее. К тому же не за горами зима…

Реимша выразил недовольство тем, что Садык привел в отряд девушек.

— Не подумайте, что я слишком суеверный, — сказал Реимша. — Мне их жалко, у нас трудное дело, не женское.

Садык ему возразил: девушки привыкнут, главное, они теперь в безопасности. Если бы они не ушли в горы, то их отправили бы уже сегодня за тридевять земель от родного дома и заставили бы работать в каторжных условиях. Из двух бед надо выбирать меньшую.

— Мы на чужой шее сидеть не будем! — возбужденно заговорил Гаит. — Я вам привел коня, если надо — целый табун приведу. Продовольствие мы достанем своими руками, я знаю, где находится военный склад, только дайте мне помощников.

Совет принял решение направить Гаита с двумя опытными товарищами сегодня в ночь на разведку.

Но не хлебом единым жив человек. Второй, главный вопрос поставил перед советом Садык — в чем наша цель, к чему мы должны стремиться, какие формы борьбы избрать?

Общую задачу члены совета понимали по-разному.

— Перебить всех начальников, — решительно заявил Шакир.

— Как жили, так и будем жить, — сказал Реимша. — Бог не выдаст.

Бахап говорил дольше других.

— Там, — он показал в сторону Турфана, — тюрьма и голод. Там я должен с утра до ночи ишачить на полях гуньши, чтобы получить похлебку из гаоляна и кукурузную лепешку. Здесь, — Бахап широким жестом показал на горы, — для меня свобода. Я могу в любое время взять винтовку и подстрелить архара, взять ружье и настрелять куропаток и фазанов. Никто не гонит меня на работу, никто не грозит тюрьмой. О такой жизни я всегда мечтал — чтобы никакой власти не было.

Итак, один стоял за террор, другой предлагал жить по обстоятельствам, надеясь на бога, третий мечтал о безвластии, стоял, в сущности, за анархию.

Что им мог предложить Садык?

Да, они приспособились к жизни, в горах, они заявили о себе вооруженными действиями, как народные мстители. Определенная практика у них была. Но не было у них революционной теории. Национальный рабочий класс в крае только-только начал зарождаться, но не имел возможности объединиться, в условиях военного режима, навязанного Пекином. Передовая национальная интеллигенция, по сути, была уничтожена на корню.

— Я не могу согласиться с тобой, дорогой Шакир, — заговорил Садык. — Если мы уничтожим всех начальников, на их место поставят новых, еще более свирепых и безжалостных. В конечном счете наш террор может принести народу еще большие бедствия. Я не могу согласиться и с вами, уважаемые Реимша и Бахап. Мы не должны жить, как племя дикарей, озабоченное только тем, как бы прокормиться, укрыться от непогоды, лишь бы выжить. Мы должны иметь перед собой ясную цель — восстановление социалистического правопорядка в крае. Я считаю, что главная наша задача — поднимать народ на борьбу за свои права, вести агитацию в городах и селениях.

— Вот моя агитация! — воскликнул Шакир, поднимая автомат. — Кровь за кровь! Месть! Согласись, Садыкджан, если бы я не убрал тогда Сун Найфыня, он бы убрал тебя.

— Я признателен тебе, дорогой Шакир, но все-таки настаиваю: мы не можем ограничиваться террором, мы должны пробуждать в народе чувство национального самосознания. Будем надеяться не только на силу оружия, но прежде всего на силу убеждения. Те наши товарищи, которые будут уходить в долину за продовольствием и оружием, будут распространять наши листовки…

Члены совета поддержали Садыка.

— Я — как большинство, — заявил Шакир. — Но, если народ в Турфане, в Буюлуке или даже в Урумчи скажет мне прикончить какого-нибудь палача, я его прикончу.

* * *

Операция по захвату продовольствия прошла успешно. Вооруженная группа во главе с Шакиром ночью сняла часовых возле военного склада. На лошадей навьючили ящики с мясными и рыбными консервами, мешки с мукой и рисом.

А на другой день над ущельем впервые появился вертолет. Он кружил очень долго, то улетая, то вновь возвращаясь, то прибавляя скорости, то повисая на одном месте, словно гигантская стрекоза. Казалось, пилот пытался изучить каждый метр ущелья. Мятежники попрятались, притаились в своих гнездах. Погасли костры, лагерь замер. Подступы снизу были хорошо замаскированы, но никто не предполагал, что противник появится сверху. На четвертом заходе вертолет повис прямо над лагерем, видно было даже лицо пилота. Шакир не выдержал и дал очередь из автомата. Выстрелов почти не было слышно из-за оглушительного тарахтенья мотора. А внизу метались испуганные лошади в загоне без крыши, с вертолета они видны были как на ладони. Наконец вертолет исчез.

В лагере наступила тревожная ночь. В ущелье выставили дозорных. Не спали. Держали совет. Одни предлагали немедля сняться и уйти дальше в горы, на новое место. Но становище на скале создавалось не один день, жалко было покидать его. Однако все понимали, что вертолет кружил не зря. Решили уходить, сняться на рассвете. Идти дальше, в горы Ялгуз-Турум, где обитали Масим-ака, Марпуа с Аркинджаном и еще несколько семей с детьми.

Всю ночь шли сборы. Паковали продукты, проверяли оружие.

Но сняться не удалось. Перед самым рассветом дозорные донесли, что по ущелью приближается большая группа солдат на лошадях.

Решено было принять бой. Бахапу поручили увести женщин через перевал в соседнее ущелье и двигаться в сторону хребта Ялгуз-Турум.

Ханипа простилась с Садыком. Ей не хотелось уходить. Ей казалось, что видятся они в последний раз. Так оно и получилось…

Мужчины с автоматами, винтовками, охотничьими ружьями спустились вниз. Таир держал в руке единственную на весь отряд гранату.

— Мы их подпустим шагов на пятьдесят — и ты бросишь ее в самую гущу, — давал наказ Реимша, — после чего мы начинаем стрелять.

Мятежники рассредоточились на склонах ущелья, используя укрытия — камень, дерево, выступ скалы. Быстро рассвело.

Солдаты ехали вразброд, тропинки не было, кони шли нехотя, оступаясь на валунах и спотыкаясь.

Когда они приблизились метров на пятьдесят, Таир поднялся во весь рост и метнул гранату. Раздался взрыв, кони вздыбились, повернули обратно, послышались крики