Одноглазые валеты - Крис Клэрмонт

– Вечером я видел диораму Атланты, – сказал он. – Отличная работа, особенно то, что ты сделал с фигурой Хартманна. Руки мне понравились даже больше, чем лицо, – как он пальцами хватается за подиум, хотя Хартманн не обращает внимания на всю бойню позади него. Это добавляет напряжения всей картине.

Рука, принадлежащая Пэтти, невольно дернулась. Из груди Странности вырвался локоть, прорывая мышцы и натягивая плащ, а затем снова исчез.

– Его сломали, – неспешно заявил скрипучий голос Странности. – Против него устроили заговор. Сенатор не был виноват. Он хотел помочь. Он переживал, он просто был… хрупким, и они это знали. Они сделали все, чтобы сломать его.

– Кто сделал, Эван?

– Я не знаю! – Странность отвела мускулистую руку в сторону. Даттон сделал небольшой шаг назад. Выстрел из пистолета, находящегося в этой руке, мог убить.

– Может, Барнетт. Или, точно, этот предатель Тахион.

– Возможно, заговор ненавистников джокеров среди правых. Не знаю. Но они подставили сенатора.

Пистолет снова опустился на бедро Странности. Даттон следил за ним.

– Нет ничего, кроме боли, Даттон, – продолжал Эван. Чертова жизнь любого джокера – это бесконечная, невыносимая темнота. Джокертаун истекает кровью, но никто и ничто не может перевязать его раны. Я – мы – ненавидим его.

– Ты один из немногих, кто принес городу пользу, ты, Эван, и Пэтти, и Джон.

Странность издала короткий ироничный смешок.

– Ага. Мы принесли много пользы. – Ствол блеснул, когда Странность снова начала его поднимать, а затем опять опустила.

– Разве Пэтти хочет этого? Или Джон?

Странность усмехнулась. Капля слизи вытекла из ее ноздри.

– Джон у нас мученик. Его практически восхищают страдания Странности, ведь они делают нас такой возвышенной личностью. А Пэтти… – Голос Странности смягчился, а губы, казалось, даже растянулись в легкой улыбке. – Пэтти цепляется за надежду. Может, Тахион сумеет найти лекарство в перерывах между саботажами среди джокеров, которых он, как сам утверждает, так любит. Может, появится новая вспышка болезни, как это случилось с Кройдом, и разъединит нас.

Кажется, Странность засмеялась, но ее смех вовсе не был веселым. Пистолет соприкасался с плотной тканью плаща Странности.

– Но это все полная чушь, Даттон. Знаешь, в чем вся проблема? В Джокертауне не бывает счастливого конца. Никогда не бывает.

Странность вздрогнула. Огромная деформированная фигура надела капюшон, чтобы закрыть лицо, прежде чем наклониться и поднять защитную маску. Странность вернула маску на свое лицо и уставилась на диораму Джетбоя.

– Все началось здесь. Герой должен побеждать. Какой позор. Ужасный позор.

Кажется, Странность опять обратила внимание на пистолет. Ее рука дернулась вверх, подняла оружие к защитной маске.

– Я не закончил фигуру Хартманна, – сказал Эван.

– Это подождет. Со мной связался источник, утверждающий, что у него есть настоящий костюм Карнифекса для борьбы с той самой ночи. Если я смогу купить его… – Даттон пожал плечами.

– Ты отвратителен, Даттон.

Даттон едва не улыбнулся.

– Как и все общество.

– Отвратителен и циничен, – сказала Странность, ее голос стал более высоким и не таким скрипучим.

Рука, держащая пистолет, дрогнула, затем усилила хватку.

– Чарльз…

Своей худой костлявой рукой Даттон потянулся за пистолетом и положил его в карман костюма.

– Спасибо, Пэтти, – сказал он. – Где Эван?

– Он Пассивен, – ответила Странность. – И останется таковым в течение нескольких дней, если у нас получится его удержать. Он устал, Чарльз, очень устал. – Выпуклые очертания двигались по спине Странности, и из-под маски раздался тихий стон. Затем Странность вздохнула. – Все мы устали. Но спасибо, что выслушал и помог.

– Я не хочу потерять моего художника.

Странность сухо, скрипуче усмехнулась.

– Мне лучше знать. И я думаю, нам пора. Эван, вероятно, теперь нескоро покажется.

Странность отвернулась, под ее темным плащом замелькали тени.

– Пэтти?

Блеснула стальная решетка; она повернула голову к Даттону, но он больше ничего не сказал. Тяжело покачиваясь, Странность пошла дальше. Даттон смотрел ей/ему/им вслед (он так и не решил, какое местоимение тут использовать), пока не закрылась задняя дверь. Джокер снова посмотрел на рекламу Джетбоя, сверкающую в темноте.

– Знаешь, они правы, – сказал он Джетбою. – Ты должен был выиграть, но ты облажался.

Резким ударом Даттон выключил свет в выставочном зале и пошел назад в свой кабинет.

Он запер пистолет в музейном сейфе.

Для мая ночь была прохладной. Тяжелый вельветовый плащ Странности, черный, длиной по щиколотку, был удобным. Холодный фронт отогнал весеннюю влажность и смог подальше к морю.

Воздух был свежим и прозрачным. Пэтти видела огни башен Манхэттена, проглядывающие сквозь старые, низкие и намного более грязные здания Джокертауна. Ночь четырнадцатого мая 1973 года тоже была по-своему великолепной.

Почувствовав оргазм, Пэтти вздохнула, ее глаза были закрыты.

– Да… – шептал Эван ей в ухо, а Джон смеялся от удовольствия, еще ниже. Когда долгое, сотрясающее тело удовольствие прошло, Пэтти прижала их обоих к себе.

– Боже, вы двое прелестны. – Затем, смеясь, она оттолкнула Эвана в сторону и вылезла из кровати. Обнаженная, она прошла по комнате и распахнула дверь на балкон. Ветер растрепал ее волосы и принес внутрь аромат теплого, сладкого дождя, который дочиста отмывал город. Двадцатью этажами ниже шумным великолепием раскинулся Нью-Йорк. Пэтти раскинула руки в стороны, позволяя ночи и стихии заключить ее, такую радостную, в свои объятия. Капельки, будто кристаллы, поблескивали в ее волосах, на ее коже.

– Господи, Пэтти, нас могут увидеть… – Джон, тоже обнаженный, подошел сзади и обнял ее. Эван, расталкивая их обоих, вышел на балкон, к перилам.

– Это прекрасно, – сказал он. – Что с того, если нас увидят, Джон. Мы счастливы.

Эван улыбнулся им обоим. Они слились в долгое тройное объятие, целуя и касаясь друг друга, их кожа стала гладкой от дождя. Когда пришло время, они вернулись в комнату и снова занялись любовью…

Той ночью они вместе уснули, но никогда не проснулись. Не совсем. Утром пятнадцатого мая глаза открыла Странность. Странность, сам ужас. Странность, усмешка дикой карты над их отношениями. Странность, мучительница. Исчезли навсегда социальный работник по имени Пэтти, начинающий черный художник по имени Эван и озлобленный молодой адвокат Джон. Джокертаун поглотил их, как и тысячи других джокеров.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});