Ты теперь моя (СИ) - Тодорова Елена

Маньяк… Мой…

— Я же тебя сейчас прямо здесь… Юля… Мурка моя… Я тебя прямо здесь… Мать твою… Не отпущу, Юлька…

Я прикрываю веки. Давлюсь бурным выдохом.

— Мне немножко страшно, — улучив возможность, честно признаюсь ему.

— Почему? Почему тебе страшно, девочка моя? Не бойся… Ты только никогда меня не бойся, родная… — сердце разрывается от его слов и тона, которым они сказаны. — Юлька… Не молчи… Юля…

Надо же, до чего мы дошли: суровый сдержанный Саульский просит меня, импульсивную балаболку, говорить. Тут бы рассмеяться. Но мне совсем не смешно.

— В этот раз так высоко падать… Так высоко… — выдыхаю прерывистым шепотом.

Он понимает. Скользнув ладонью по моей шее, прижимается к лицу своим лицом.

— Юля… Юлька… Мы же вместе. Теперь навсегда. Вместе. Юля… Я с ума схожу… Давай… Еще один шаг. Последний. Давай.

Не осознаю, но уже киваю. Часто и судорожно.

— Я так соскучилась… Рома… Так… соскучилась… Душу на куски рвет… — молочу, пока он несет меня в спальню. И тут же встрепенувшись, взволнованно бормочу: — Господи… А вдруг вернутся…

— Не вернутся.

Не случайно, значит. Позаботился, чтобы нам никто не мешал. В этом весь Саульский.

Уложив меня поперек кровати, принимается раздеваться.

— Снимай все, — требует тяжелым и сиплым голосом. — Полностью.

Благо одежды на мне немного. Стягиваю сначала трусы, затем, подцепляя трясущимися пальцами сарафан, трамбую тонкую ткань под грудь и торопливо стаскиваю его вместе с лифчиком через голову.

Я голая. Он тоже.

Время вновь застывает, когда мы, тяжело и хрипло дыша, словно одуревшие подростки, жадно рассматриваем друг друга. Я помню и не помню его тело. Это трудно объяснить. Он такой же охренительно большой и мускулистый. Литой. Красивый. Сексуальный. Но сейчас он как будто чужой. Незнакомый. И вместе с тем мой, конечно.

Он — мой.

Смотрю и себя теряю. Дышу и огнем пылаю.

Точно знаю, какими именно желаниями горю. Мне его ласкать хочется — руками, губами, языком. Чувствовать его горячую кожу. Ощущать потрясающую тяжесть тела. Ловить на себе терпкий шлейф его запаха.

Хочу… Его вот такого, откровенно возбужденного и зверски голодного. Хочу его глубоко в себя. Чтобы было, как раньше, томительно больно и восхитительно приятно.

Хочу полностью подчиниться так, как он всегда требовал. За его животную страсть любовью заплатить. Так мы сошлись. И не может быть иначе.

Матрас между моими ногами пружинит и прогибается, когда Саульский вжимает в него колено и, упираясь руками, двигается на меня. Замирает, когда наши лица оказываются друг напротив друга.

Глаза в глаза.

На пике эмоций меня душат слезы. Только бы не заплакать… Нельзя. Это все испортит. Взглядом его зову.

Опускайся. Трогай меня. Осторожно… Нет… Так, как умеешь…

Я выдержу…

Боюсь и, как всегда, спешу.

— Быстрее… Так мне будет легче.

Он приближается, а у меня кровь закипает. Сердце тормозит. Кислород в легких заканчивается. Он вдыхает мой запах. Впиваясь в губы, своим пьянящим дыханием наполняет.

Грудью на мою грудь опускается. Я дергаюсь, плыву чувственной горячей судорогой и машинально вцепляюсь пальцами в его крепкие плечи.

Чувствую… Чувствую его массивный раскаленный член между своих гостеприимно расставленных ног. Захлебываясь удовольствием, глаза распахиваю и тут же, вжимая затылок в матрас, закатываю.

— Да… Т-так-так-так… Имен-н-но так…

Саульский смотрит. Но меня это не смущает. Я больше не стесняюсь своих ощущений. Потому как знаю, что они его поднимают в ту же невесомость, где нахожусь я.

Еще чуть-чуть, и будем падать…

Мой пульс, вырабатывая нездоровую скорость, совершает очередной рывок. Слышу лишь его, когда Рома трогает меня между ног пальцами. Я бесстыдно теку, изнываю от желания.

Душой и телом обнаженная. Бесстыжая. Жаждущая. Его.

Срывай…

Вскрикиваю от удовольствия, когда Саульский, размазывая вязкую влагу, мягко нажимает пальцем на пульсирующий узелок сверхчувствительной плоти.

— Юль… — тяжело и хрипло выдыхает. Встречаю его взгляд. — Сейчас не закрывай глаза.

Усиливая нажим, ласкает меня жадно и пошло. С протяжным стоном выдыхаю и застываю, пытаясь не терять фокус.

Но вот он направляет к моему входу член, и я машинально моргаю под его напряженным эмоционально-интенсивным взглядом.

— Рома… — пищý с выраженным беспокойством.

Он спешно заполняет меня. Одним жадным толчком. И мы оба вскрикиваем. Я — громко и звонко, Саульский — рычаще и низко.

Замирает неподвижно, давая нам обоим подстроиться. Я слежу за дыханием и стараюсь расслабиться, но только и могу, что концентрироваться на том, как чувствую его в себе — большого, горячего и твердого.

Да, мне сладко и больно. Сильнее и выше, чем прежде бывало, потому что сейчас между нами еще и звериная тоска. Безумный голод, который уже на старте парализует наши тела яркими вспышками наслаждения.

Пытаясь в очередной раз вдохнуть, разбиваюсь мышечной дрожью, словно пораженная мощным электрическим разрядом.

— Сейчас будет очень жестко и быстро, Юль…

— Давай… Я готова…

— Потом…

— Хорошо-хорошо…

Едва он начинает двигаться, захлебываюсь оборванным стоном острого удовольствия.

— Кричи, мурка… Кричи так, чтобы сердце болело…

И я кричу. Но себя не слышу и не чувствую. Только его — своего Саульского. Его громкое и тяжелое надрывное дыхание. Его необузданную силу и подавляющую власть. То, как разительно ласково он прижимается ртом к моей шее. Мне сходу жарко до испарины становится. А он жадно слизывает эту влагу, прикусывает кожу и просто целует. Помнит, что мне нравится. Чувствует, как реагирую.

У меня вновь дикая дрожь по телу несется. Я ее не контролирую. Я ничего не контролирую. Ничего. Абсолютно. Без всяких границ в его власти.

И он двигается, двигается… Сначала на первых толчках медленно, совсем не так, как обещал. Затем по нарастающей, ритмичнее и размашистее. Его так много во мне… Так много… Боль и удовольствие неразделимы. Горячими волнами захлестывают.

Мы оба мокрые. Звенящие и шипящие от напряжения, словно оголенные высоковольтные провода.

— Пожалуйста… Ромочка… — молю, размазывая влагу по его плечам. — Пожалуйста…

Не мучай долго… Ты же обещал… Я не выдержу… Так много я не выдержу…

Саульский понимает. Подтягивает мои колени выше. Резко и глубоко толкается — на всю длину.

Я вскрикиваю. Он замирает.

— Нет… Нет… Не останавливайся…

— Юля… Мурка моя… Мурочка… Юля… Моя мурочка…

Я задыхаюсь. С каждым новым толчком то жмурюсь, то, напротив, широко глаза распахиваю. Стону, хныкаю, трясусь, издаю непонятные звуки… Он всем телом наваливается, а мне все мало! Отчаянно притискиваю его к себе. С конвульсивной дрожью бедрами сжимаю. Терзаю руками налитые мощью мышцы. Царапаю, местами буквально до крови раздираю. Кусаю, безумными поцелуями кожу раздражаю. Кончиками пальцев собираю на его коже мурашки. Судороги в сильном теле ловлю. Впитываю надсадные и хриплые мужские стоны. Упиваюсь частичкой своей власти. От нее еще больше пьянею! Потому что он, большой и нерушимый, со мной хладнокровие свое теряет.

— Еще… Ромочка… Еще… Рома…

Разбиваюсь. Немым криком расхожусь. Голос с хрипом прорезается только, когда меня уже разноцветными бликами ослепляет. Оглушающее, одуряющее, взрывное это наслаждение. Из реальности выпадаю…

Его за собой, конечно же, увлекаю.

Саульский надсадно выдыхает и отпускает себя. Поймав мои первые спазмы, сильнее меня раскрывает и, что называется, догоняется — яростными и быстрыми толчками. А потом, с протяжным рычащим стоном резко назад подается и щедро орошает мои трясущиеся бедра горячими брызгами спермы.

Больше я ничего не вижу, не слышу, не чувствую… Дыхание постепенно выравнивается, сердцебиение скидывает обороты. Тело на исходе разрывных ощущений мелко-мелко дрожью вибрирует.

Нужно попросить Рому подняться, сходить в душ и сменить белье…