Козырные тузы - Джордж Мартин

Когда он покончил с едой, было 1:17. «Управился меньше чем за сорок пять минут», — подумал он и вспомнил старый фильм с Джеймсом Когни о Джордже Коэне и песенку «Сорок пять минут от Бродвея». Автобус, который в эту минуту отходил от здания Портовой администрации, через сорок пять минут должен был оказаться в Байонне, но по воздуху он долетит быстрее. Десять минут, максимум пятнадцать, и он дома.

Вот только зачем?

Он выключил радио, опять вставил в магнитофон кассету Спрингстина и перематывал ее до тех пор, пока снова не нашел «Славные деньки».

* * *

Во второй раз дела пошли значительно лучше.

После школы она поступила в «Рутгерс», рассказала ему Барбара в тот вечер за пивом с мясными сэндвичами в «Хендриксонс». Она получила лицензию на преподавание, два года прожила с одним приятелем в Калифорнии и вернулась обратно в Байонну, когда они расстались. Теперь Барбара работала учительницей в детском саду и в бывшей школе Тома, как это ни забавно.

— Мне нравится, — сказала она. — Ребятишки — это чудо. Особенно пятилетки.

Том чувствовал себя счастливым просто оттого, что сидит рядом с ней и слушает ее голос. Ему нравилось, как блестели ее глаза, когда она говорила о детях. Когда она наконец закончила, он задал ей вопрос, который мучил его все эти годы.

— Скажи, Стив Брудер тогда все-таки пригласил тебя на наш выпускной?

Она скорчила гримаску.

— Нет. Этот сукин сын пошел туда с Бетти Мороски. Я проревела целую неделю.

— Он просто идиот. Господи, да она тебе и в подметки не годилась.

— Может, и не годилась, — горько усмехнулась Барбара, — но зато давала всем направо и налево, а я — нет. Ладно, наплевать. Расскажи лучше о себе. Чем ты занимался все эти десять лет?

Было бы очень заманчиво рассказать ей о Черепахе, о жизни в холодных небесах и в городских трущобах, о бесчисленных опасностях, о его славе и заголовках газет. Он мог бы похвастаться тем, как ловил Большую Обезьяну во время всеобщего отключения электричества шестьдесят пятого года, рассказать, как спас жизнь и рассудок доктору Тахиону, мог бы с небрежным видом сыпать громкими именами героев и антигероев, тузов, джокеров и знаменитостей всех мастей. Но все это было частью той, другой жизни и принадлежало тузу, который обитал внутри бронированного панциря. Так что он мог предложить Барбаре лишь Томаса Тадбери. Рассказывая ей о себе, он впервые осознал, как уныла и пуста была его «настоящая» жизнь.

Первое свидание перетекло во второе, второе — в третье, и вскоре они уже встречались регулярно. Это ухаживание нельзя было назвать самым захватывающим в мире. В будни они ходили в кино — в «Де Витте» или в «Ликеум», а иногда просто смотрели вместе телевизор и по очереди готовили ужин. По выходным они выбирались в Нью-Йорк, смотрели бродвейские постановки, когда могли себе это позволить, допоздна засиживались в ресторанчиках в китайском или итальянском квартале. Чем больше времени Том проводил с ней, тем отчетливее понимал, что без нее уже не сможет жить дальше.

Оба они любили красное вино, пиццу и рок-н-ролл. В прошлом году Барбара побывала в Вашингтоне вместе с маршем протеста против войны во Вьетнаме, и он тоже был там (внутри своего панциря, разумеется — броня была разрисована символами мира, а роскошная блондинка в джинсах и маечке на тоненьких лямках сидела на его панцире и подпевала антивоенным песням, гремевшим из динамиков). Барбара подружилась с Джиной и Джоуи, а ее родители, похоже, ничего не имели против него. Она обожала бейсбол и была ярой противницей «Янкиз» и горячей поклонницей «Бруклин Доджерс» — как и он. В октябре она сидела рядом с ним на трибуне стадиона «Эббеттс Филд», когда Том Сивер своей подачей принес «Доджерс» победу над оклендской «Эй» в седьмой, решающей игре серии. А месяц спустя он разделил с ней горечь сокрушительного поражения «Макговерн». У них было столько общего!

Но насколько именно — Том понял лишь в День благодарения, когда она пришла к нему на обед. Он отправился на кухню — открыть вино и помешать томящийся на плите соус для спагетти, а когда вернулся, увидел, что она стоит у книжного шкафа и листает «День дикой карты» Джима Бишопа.

— Должно быть, ты очень интересуешься этой темой, — сказала она, кивнув в сторону книг.

Его подборка, посвященная дикой карте, занимала почти три полки. У него было все: все жизнеописания Джетбоя, избранные речи Эрла Сэндерсона, мемуары Арчибальда Холмса, «Шик диких карт» Тома Вольфа, автобиография Циклона, записанная Робином Муром, «Полный альманах тузов» и еще много всего в том же духе. Включая, разумеется, все когда-либо выходившие публикации о Черепахе.

— Да, — сказал он, — она меня всегда… э-э… интересовала. И эти люди тоже. Я хотел бы когда-нибудь познакомиться с человеком с дикой картой.

— Ты уже с ним знаком, — сказала она с улыбкой.

— Как знаком? — Том был смущен и ошарашен. Неужели он чем-нибудь выдал себя? Или это Джоуи рассказал ей? — Это ты о ком?

— О себе, — проговорила Барбара. Должно быть, в глазах у него промелькнуло недоверие. — Знаю, по мне этого не скажешь. Я не туз и не кто-нибудь еще. Вирус мне ничего не сделал, насколько можно судить. Но он у меня есть. Мне тогда было всего два года, так что я не очень хорошо помню. Мама говорила, что я чуть не умерла. Я, должно быть, была настоящей страшилой. Наш доктор сначала решил, что у меня свинка, но мое лицо все продолжало и продолжало распухать, пока я не стала похожа на баскетбольный мяч. Тогда он направил меня в клинику «Гора Синай». В то время там работал доктор Тахион.

— Угу, — пробормотал Том.

— В общем, я выкарабкалась. Опухоль спала всего через пару дней, но меня продержали там целый месяц, делая всякие анализы. Это действительно оказалась дикая карта, но с таким же успехом я могла заразиться и ветрянкой — последствия были бы те же. — Она усмехнулась. — Папа ушел с работы, и мы переехали в Байонну, где нас никто не знал. Тогда все как с ума посходили с этой дикой картой. Я и сама узнала об этом только тогда, когда пошла в колледж. Мама боялась, что я не удержусь и разболтаю о нашем скелете в шкафу.

— Ну и как, разболтала?

— Нет. — Барбара покачала головой. Вид у нее стал странно серьезный. — Я не рассказывала об этом ни одной живой душе. До сегодняшнего вечера.

— А мне почему рассказала? — спросил Том.

— Потому что я тебе верю, — ответила она спокойно.

Ему очень хотелось признаться ей во всем. Потом, каждый раз, вспоминая о том вечере, Том ругал себя за то, что так и не посмел. Кто знает, как все могло бы сложиться?..

Но когда он уже открыл рот, чтобы признаться, чтобы рассказать ей о телекинезе, о Черепахе и о тайне, которую хранила свалка, время словно вдруг повернуло свой бег, и Том вновь очутился в школьном коридоре — стоял напротив нее и отчаянно хотел пригласить ее на выпускной, но почему-то не мог. Он слишком долго хранил свой секрет. Язык отказывался ему подчиняться. Так и не выдавив из себя ни слова, он обнял ее и пробормотал:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});