Вдали от обезумевшей толпы - Томас Гарди

- Есть у тебя деньги?

- Ни гроша.

- Великий боже! Какая досада, что я не могу тебе дать побольше! Вот возьми... Ах, да тут сущие пустяки! Это все, что у меня осталось. Понимаешь ли, у меня нет ничего, кроме того, что я получил из рук жены, и сейчас я не могу у нее попросить.

Женщина не отвечала ни слова.

- Слушай. У меня всего минута, - продолжал он. - Куда ты идешь так поздно? В кэстербриджский Дом призрения?

- Да. Я надумала пойти туда.

- Незачем тебе туда тащиться... Впрочем, постой. Да, пожалуй, только на эту ночь. Больше ничего не могу придумать... Проклятая судьба! Переночуй там и пробудь завтрашний день. Понедельник я свободен и в понедельник утром, ровно в десять, мы встретимся с тобой за городом на Кэстербриджском мосту. Я принесу все деньги, какие удастся раздобыть. Ты ни в чем не будешь нуждаться... Уж я позабочусь об этом, Фанни. Я сниму тебе где-нибудь комнату. Ну, до свидания. Я - скотина, знаю. Но... до свидания!

Добравшись до перевала, Батшеба обернулась. Женщина уже стояла на ногах, и Батшеба видела, как она отошла от Троя и неверными шагами стала спускаться с холма, миновав верстовой столб, третий от Кэстербриджа. Трой быстро подошел к двуколке, уселся рядом с женой, взял у нее из рук вожжи и, не проронив ни слова, хлестнул лошадь и перевел ее на рысь. Он казался взволнованным.

- Ты знаешь, кто эта женщина? - спросила Батшеба, пытливо вглядываясь ему в лицо.

- Знаю, - отвечал он, смело выдерживая ее взгляд.

- Я так и думала. - И Батшеба с вызовом поглядела на него. - Кто же она?

Трой сообразил, что его откровенность не принесет пользы ни одной из этих женщин.

- Она мне чужая, - ответил он. - Я знаю ее только в лицо.

- Как же ее зовут?

- Откуда мне это знать?

- Мне думается, ты знаешь.

- Думай что угодно! Чтоб тебе... - Фраза закончилась ловким ударом кнута, который ожег бока Крошки, после чего лошадь пустилась бешеной рысью. Больше не было сказано ни слова.

ГЛАВА XL

НА КЭСТЕРБРИДЖСКОЙ ДОРОГЕ

Довольно долгое время женщина шла вперед. Походка ее становилась все более шаткой, и она напрягала зрение, всматриваясь в уходившую вдаль пустынную дорогу, еле различимую в вечернем полумраке. Наконец она совсем ослабела и стала с трудом волочить ноги. Увидав ворота, за которыми стоял стог сена, она открыла их, опустилась на землю и сразу же забылась крепким сном.

Когда женщина пробудилась, вокруг нее темнела безлунная и беззвездная ночь. Тяжелый панцирь облаков закрывал небо, не оставляя ни единого просвета, а вдалеке над Кэстербриджем, светлело зарево, которое казалось тем ярче, чем гуще был окрестный мрак. На это тусклое, мягкое сияние и устремила взгляд женщина.

- Ах, если бы мне только туда добраться! - прошептала она. Повстречаться с ним послезавтра. Помоги мне, господи!.. А может, к тому времени меня уже не будет в живых...

Из глубин мрака донесся звон, - часы в соседней усадьбе слабо и приглушенно пробили один раз. После полуночи бой часов как будто теряет силу и полноту звучания, переходя в жидкий фальцет.

Вслед за тем где-то далеко в темноте блеснул огонек, два огонька, которые стали быстро вырастать. По дороге катилась коляска, и вскоре она проехала мимо ворот. Вероятно, там сидели какие-нибудь запоздалые гуляки. Луч фонаря на мгновение осветил скорченную фигуру женщины, и лицо ее отчетливо выступило из тьмы. Это было молодое лицо, но уже как бы тронутое увяданием, контуры были мягкими и округлыми, как у ребенка, но отдельные черты слегка заострились и утончились.

Путница поднялась на ноги, очевидно, в ней воскресла решимость, и она стала осматриваться. Вероятно, дорога была ей знакома, она зорко оглядела изгородь, медленно проходя мимо нее. Но вот впереди что-то неясно забелело, то был второй верстовой столб. Протянув руку, она нащупала на его поверхности цифру.

- Еще два! - вздохнула женщина.

Она прислонилась к столбу, не упуская возможности хоть минутку передохнуть, потом встрепенулась и двинулась дальше. Некоторое время она шагала довольно бодро, потом ноги у нее стали по-прежнему подкашиваться. Это произошло близ уединенной рощицы, где кучи белых щепок на усеянной листьями земле доказывали, что днем дровосеки здесь вязали хворост и плели решетки для изгородей. Теперь нельзя было уловить ни шороха, ни вздоха ветерка, ни шелеста ветвей, и она остро чувствовала свое одиночество. Женщина заглянула через калитку, открыла ее и вошла в ограду. У самого входа лежали вязанки хвороста и валялись рассыпанные сучья и палки различной длины.

Минуту-другую странница неподвижно стояла в напряженной позе, которая означает, что движение лишь приостановилось, но не замерло совсем. У нее был вид человека, который прислушивается либо к звукам внешнего мира, либо к мыслям, проносящимся у него в голове. Внимательно приглядываясь, можно было бы заключить, что она поглощена именно последним. Более того, как вскоре обнаружилось, она изощряла свою изобретательность в той области, в какой подвизался Жаке Дроз, остроумный конструктор автоматических заменителей человеческих конечностей.

Ощупывая руками груды сучьев при слабом свете зарева, женщина выбрала два крепких сука. Они были прямые, длиной в три-четыре фута и заканчивались развилкой в виде буквы V. Она села на землю, обломила тонкие верхние веточки, а палку прихватила с собой. Выйдя на дорогу, она подставила себе под мышки по палке на манер костылей, испробовала их прочность, потом опасливо оперлась на них всей своей тяжестью - крайне незначительной - и выбросила вперед свое тело. Женщина смастерила себе подпорки.

Костыли отвечали своему назначению. Теперь на дороге только и слышно было, что шелест шагов да постукивание палок. Путница уже давно миновала третий верстовой столб и стала напряженно вглядываться в даль дороги, словно ожидая увидеть следующий. Костыли, хотя и были ей в помощь, все же имели рабочий предел. Машина приводится в движение энергией, а сама не может ее вырабатывать, и общая сумма усилий не уменьшилась, только упор приходился теперь на туловище и на руки. Она выбилась из сил и еле-еле продвигалась вперед. Наконец она пошатнулась вбок и упала.

Она лежала на дороге, как ворох тряпья. Прошло с четверть часа. Утренний ветерок лениво потянул над равниною, и зашуршали сухие листья, всю ночь лежавшие неподвижно на земле. Женщина сделала отчаянное усилие, поднялась на колени и встала на ноги. Опершись на костыли, она попыталась сделать шаг вперед, потом другой, третий; теперь она пользовалась костылями, лишь как палками. Она медленно спускалась с Меллстокского холма, сока не увидала еще один верстовой столб, а вслед за ним - чугунную ограду. Она дотащилась до первого столба ограды, ухватилась за него и начала оглядываться по сторонам.

Теперь в Кэстербридже уже были различимы отдельные огоньки. Приближалось утро, и можно было если не рассчитывать, то надеяться повстречать какую-нибудь повозку. Она стала прислушиваться. Не доносилось ни единого звука, говорившего о жизни, кроме самого заунывного и зловещего из звуков - лая лисицы, три глухих ноты раздавались каждую минуту, словно мерные удары погребального колокола.

- Меньше мили! - пробормотала женщина. - Нет, больше, - добавила она после некоторой паузы. - Отсюда миля до городской ратуши, а Дом призрения на другом конце Кэстербриджа. Еще миля с небольшим, и я буду там. - Минуту спустя она снова заговорила: - Пять или шесть шагов на ярд, верней, шесть. Мне надобно пройти семнадцать сот ярдов. Шестью сто - шестьсот. И еще на семнадцать. О, помоги мне, господи!

Держась за перекладину изгороди, она продвигалась вперед, сперва хваталась одной рукой, потом другой, затем наваливалась на перекладину всем телом и подтягивала ноги.

Женщина не была склонна к монологам, но крайнее напряжение душевных сил сглаживает индивидуальные особенности у слабого, обостряя их у сильного. Она продолжала все тем же тоном:

- Мне верится, что через пять столбов я дойду до конца, и у меня достанет на это сил.

Поведение этой женщины показывает, что наполовину притворная и выдуманная вера лучше полного отсутствия веры.

Она насчитала пять столбов и задержалась у пятого.

- Я пройду еще пять, если поверю, что желанное место у пятого столба. Мне это под силу. Миновала еще пять столбов.

- Нет, оно еще на пять дальше. Прошла еще пять.

- И еще на пять. Миновала и эти столбы.

- У этой вот каменной ограды кончается мой путь, - сказала она, увидав огороженную столбами насыпь, пересекавшую Фрум.

Она дотащилась до каменной ограды. Продвигалась она с неимоверным трудом, и каждый вздох, вырывавшийся у нее из груди, казался последним.

- Сейчас огляжусь, - проговорила она, опускаясь на землю. - Ну, вот, я вижу, мне остается меньше, чем полмили.

Самообман, который она все время прекрасно сознавала, дал ей силы пройти полмили, что было бы невозможно, представь она себе сразу все это расстояние. Эта уловка доказывала, что женщина в силу какой-то таинственной интуиции постигла парадоксальную истину: иной раз слепота вернее приводит к цели, чем предвидение, близорукость оказывается плодотворней дальновидности и для успешной борьбы скорее требуется ограниченность, чем глубокомыслие.