Амулет Самарканда - Джонатан Страуд

Над крепостной стеной пронеслось целое войско джиннов. От преследователей нас отделяла лишь дорога. Факварл спрятался за трубу.

— Нам от них не улететь!

Тут меня посетило вдохновение.

— Значит, мы не полетим. Где-то тут был светофор…

— И чего?

Вежливость Факварла дала трещину.

— Ничего. Просто поймаем попутку.

Стараясь держаться так, чтобы здание закрывало меня от преследователей, я спорхнул с крыши и полетел к перекрестку, к веренице машин, дожидающихся, пока вспыхнет зелёный свет. Я приземлился на мостовую, рядом с хвостом этой вереницы. Факварл следовал за мной по пятам.

— Ну, самое время превращаться, — сказал я.

— И во что?

— Во что-нибудь с крепкими когтистыми лапами. Поторопись — свет сейчас сменится.

И прежде чем Факварл успел возразить, я вскочил на бордюр и нырнул под ближайшую машину, стараясь не обращать внимания на отвратительный запах масла, пары бензина и тошнотворную вибрацию, усилившуюся, когда невидимый водитель прибавил оборотов. Без малейших сожалений я распростился со шкурой ворона и превратился в стигийского бесенка — они состоят в основном из шипов и сплетенных мышц. Шипы и зубцы тут же впились в грязное днище машины, и в тот же миг автомобиль задрожал, готовясь сорваться с места. Я понадеялся было, что Факварл замешкается и не успеет присоединиться ко мне, но увы: рядом со мной появился второй бесенок. Он мрачно повис между колесами, не сводя с меня глаз.

Во время пути мы почти не разговаривали. Слишком уж громко ревел мотор. Впрочем, в стигийских бесенят превращаются ради их зубов, а не ради языков.

Целую вечность спустя автомобиль остановился. Водитель покинул машину и куда-то отошёл. Воцарилась тишина. Я со стоном ослабил свои хитроумные захваты и тяжело хлопнулся на гудрон дороги. Меня подташнивало от всяческих высокотехнологичных запахов[71]; к тому же меня ещё и укачало. Факварл чувствовал себя не лучше. Мы, не сговариваясь, превратились в двух матерых, слегка потрепанных котов, прихрамывая, выбрались из-под машины, пересекли лужайку и нырнули в густые заросли кустов. И там мы наконец смогли расслабиться, приняв свои излюбленные облики.

Повар тяжело опустился на пень.

— Я тебе это припомню, Бартимеус! — выдохнул он. — Ну и мука! Мне никогда ещё не бывало так паршиво!

Мальчишка-египтянин ухмыльнулся.

— Но ведь сработало, верно? Мы в безопасности.

— Я шипом бензобак проткнул! И теперь весь в этой дряни! У меня уже начинает лезть какая-то сыпь…

— Хватит ныть.

Я осторожно огляделся сквозь завесу листвы. Дорога, домики на две семьи, изобилие зелени. Вокруг никого не было — лишь на ближайшей аллейке маленькая девочка играла в мячик.

— Мы в каком-то пригороде, — сказал я. — Предместья Лондона. А может, и подальше.

Факварл лишь проворчал нечто невнятное. Я осторожно взглянул в его сторону краем глаза. Он вновь принялся изучать рану, нанесенную Базтуком. Выглядела она скверно. Факварл явно ослабел.

— Даже с этой раной я вполне в состоянии справиться с тобой, так что давай, иди сюда. — Повар сопроводил эти слова нетерпеливым взмахом руки. — Мне нужно сказать тебе кое-что важное.

Я послушно уселся на землю, скрестив ноги, как это любил делать Птолемей. Но уселся на некотором расстоянии от Факварла. От него разило бензином.

— Во-первых, — сказал Факварл, — я выполнил свою часть сделки: без сомнений могу заявить, что я спас твою шкуру. Теперь твоя очередь. Где Амулет Самарканда?

Я заколебался. Лишь жестянка, валяющаяся где-то на дне Темзы, помешала мне в этот миг назвать имя и личный номер Ната. Да, правда, я в долгу перед Факварлом — но своя рубашка ближе к телу.

— Послушай, — начал я. — Ты только не подумай: я очень тебе признателен за помощь. Но для меня всё это не так просто. Мой хозяин…

— Явно уступает в могуществе моему. — Факварл нетерпеливо подался вперёд. — Бартимеус, напряги свои жалкие мозги и хоть чуть-чуть пошевели извилинами. Лавлейс очень хочет получить Амулет обратно. Он настолько сильно этого желает, что приказал мне с Джабором вломиться в тайную правительственную тюрьму, чтобы спасти такого ничтожного раба, как ты.

— Да, это очень мило с его стороны, — не мог не признать я.

— Ты только представь себе, насколько это было опасно — и для нас, и для него. Он рисковал всем. Уже одно это о многом говорит.

— Но зачем ему Амулет? — перебил его я, решив, что пора брать быка за рога.

— Этого я не могу тебе сказать. — Повар побарабанил кончиками пальцев по крылу носа и понимающе улыбнулся. — Но зато я могу сказать, Бартимеус, что в твоих интересах присоединиться к нам. Наш хозяин далеко пойдёт — если ты понимаешь, о чём я.

Я фыркнул.

— Все волшебники так говорят.

— Далеко пойдёт в самое ближайшее время. В считанные дни. Но для этого ему позарез нужен Амулет.

— Возможно. Но что выиграем мы от его успеха? Я уже не раз слыхал подобную болтовню. Волшебники используют нас, чтобы укрепить свою власть, а потом просто берут и снова накладывают на нас узы подчинения. Нам-то какая с этого польза?

— У меня есть план, Бартимеус…

— Конечно-конечно! У нас у всех есть планы! Но все они не отменяют того простого факта, что я по-прежнему связан моим изначальным заданием. И наказание…

— Наказание можно перетерпеть! — Факварл раздраженно мотнул головой. — Когда ты смылся с Амулетом, Лавлейс так мне всыпал, что моя сущность до сих пор ещё не до конца восстановилась! Но правде говоря, само наше существование здесь — не пытайся извиняться, Бартимеус, я же знаю, что тебе на меня глубоко плевать! — всего лишь цепь наказаний, и не более того. Ничего не меняется, кроме треклятых волшебников! Стоит одному из них сдохнуть, как тут же появляется другой, выкапывает твоё имя из пыльных книжек и снова тебя вызывает! Они приходят и уходят, а мы все страдаем.

Я пожал плечами.

— По-моему, мы уже как-то об этом беседовали. Кажется, в Великом Зимбабве?

Запал Факварла угас. Джинн кивнул.

— Может, и так. Но я ощущаю перемены, и ты тоже должен их ощущать, если ты не ослеп и не оглох. Упадок империи всегда влечет за собой неспокойные времена: начинаются волнения, волшебники грызутся между собой из-за всякой чуши и тупеют от роскоши и власти… Мы с тобой не раз это видали. Подобное стечение обстоятельств предоставляет нам великолепное поле деятельности. Наши хозяева обленились, Бартимеус, — они предоставляют нам больше свободы.

— Это вряд ли.

— Лавлейс именно таков. Да, он силен, с этим не поспоришь — но он безрассуден. Ещё с тех самых пор, когда он впервые вызвал меня, его бесит, что он как министр недостаточно влиятелен. Он из кожи вон лезет, лишь бы превзойти великих волшебников прошлого, потрясти мир своими достижениями. И в результате он носится со своими связями в кулуарах власти, как собака с протухшей костью. Он тратит всё своё время на бесконечные интриги и заговоры, на непрестанные попытки одержать верх над соперниками… он просто не в силах остановиться. Впрочем, не он один. В правительстве полно таких, как Лавлейс, и некоторые ещё опрометчивее его. Да ты знаешь этот тип: когда волшебники ставят на кон так много, они обычно долго не живут. Рано или поздно они допустят ошибку, и вот тогда-то придёт наш черед. Рано или поздно мы получим возможность отыграться.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});