Крестоносец - Бен Кейн

понятно?

Толмач перевел. Сафадин ответил без раздумий:

— Понятно. Малик-Рик — прирожденный воитель. Ты тоже, судя по виду. Если Аллах даст нам время, я послушал бы рассказ о вашей дружбе.

Смягчившись, я кивнул:

— С удовольствием поведаю о ней.

Сафадин повернулся к де Шовиньи и спросил через толмача:

— Вы приехали испросить еще птицы, чтобы накормить ваших оголодавших соколов?

Де Шовиньи рассмеялся:

— Не сегодня.

Я знал, о чем они говорят. При первых переговорах Ричард, стремясь наладить хорошие отношения с сарацинами, попросил мяса птицы, чтобы подкормить ослабевших за время путешествия соколов. И пообещал, что, как только птицы окрепнут, он поднесет их в дар Саладину. Хитроумный султан ответил, что мясо птицы очень полезно для больных, разгадав истинную причину просьбы.

Мы углублялись в лагерь, поддерживая беседу. Оказавшись вместе с де Бетюном позади остальных, я мог без помех изучать врагов в их родной среде. К моему удивлению, турки, в свою очередь, весьма любопытствовали насчет меня. Не было ни издевок, ни насмешек, но люди указывали руками и переговаривались между собой.

— Хотел бы я знать, что они о нас говорят? — спросил я у де Бетюна.

Он хмыкнул:

— Вот нечесаные безбородые дьяволы, которые никогда не моются.

— Правда?

Было видно, что он не шутит.

— Так утверждает Сафадин. По его словам, кое-кто из нас способен отличить кусок мыла от камня, но таких не много.

— С этим трудно поспорить, — сказал я, припомнив густой дух, который обдавал меня в палатке де Дрюна, да и любой другой, стоило сунуть в нее голову. — Какие еще толки о нас идут среди этого подлого народа?

— Мы мерзкие и грязные, потому что едим свинину. — Де Бетюн понизил голос и добавил: — А еще потому, что не делаем обрезание и не моемся после соития.

Я издал возглас, в котором смешались удивление, веселье и толика смущения.

— Так и сказал?

— Да.

— Тогда удивительно, что он снизошел до разговора с нами.

— По его словам, он способен видеть сквозь различия. Сафадин хорошо образован, это вовсе не узколобый фанатик. Он, кстати, не отказывается от вина, которое сарацинам употреблять запрещено. — Де Бетюн подмигнул и похлопал по фляжке, притороченной к седлу. — Это от него.

— А что Саладин? Тоже любит вино?

Де Бетюн покачал головой:

— Трудно найти человека более трезвого. И более безжалостного. Но при этом он вежлив и благороден. Сам увидишь.

Шатер у Саладина был больше, чем у Ричарда. Его охраняли могучие, вооруженные копьями воины в отполированных шлемах. Почти дворец, только со стенами из ткани. Оружие у нас не отобрали, но, когда мы направились в прямоугольный зал для приемов, рядом шли десять стражников. Мое волнение росло.

Хотя я знал от де Шовиньи и де Бетюна, что Саладин не такой великан, как Ричард, я все равно поразился, насколько же он низок и невзрачен! К тому же полноватый, краснолицый, с короткой седоватой бородкой и, похоже, слепой на один глаз. Второй глаз наблюдал за нами все время, пока мы не остановились шагах в десяти от султана и Сафадин не представил нас зычным голосом. Саладин был одет в белый халат с длинными рукавами, перехваченный поясом. Такую одежду носили все сарацины, только у него она была расшита золотом. На боку висела кривая сабля в простых кожаных ножнах. Голову венчал тюрбан из тонкой белой шерсти, на ногах — сафьяновые сапоги.

Само собой, у нашего хозяина имелся собственный толмач, добродушного вида мужчина средних лет. Саладин поприветствовал нас. Переводя его длинную речь, толмач перечислил все титулы и звания господина, от чего у меня голова пошла кругом. Аль-Малик аль-Насир Салах ад-Дин, Абу аль-Музафар Юсуф ибн Айюб — неудивительно, подумал я, что мы, христиане, называем его просто Саладином.

На наш поклон Саладин ответил кивком. Перемолвившись несколькими фразами с султаном, доставленный нами пленник покинул комнату. Слуги обнесли нас кубками с пенистым сладким напитком. Я уже познакомился с шербетом на Сицилии и с удовольствием отхлебнул. Сафадин, подойдя к брату, зашептал ему что-то на ухо. Взгляд Саладина остановился на мне, и он заговорил.

— Ты еще один придворный рыцарь Малик-Рика? — спросил у меня переводчик.

— Имею честь, — гордо ответил я.

Саладин снова перевел взгляд на де Шовиньи. Тот витиевато, словно медоточивый законник, поблагодарил нашего хозяина за радушный прием и передал наилучшие пожелания от Ричарда. Саладин осведомился о здоровье короля и обрадовался, что тот поправился, — кажется, вполне искренне. По щелчку его пальцев откуда-то из недр шатра появились ведерки со льдом и блюда с фруктами: гранатами, инжиром, сливами. Как нам сообщили, они предназначены для Ричарда, чтобы не допустить возвращения недуга.

Последовал очередной обмен благодарностями и любезностями. То, что говорят про сарацин, — правда, подумал я. Их сношения с чужеземцами — это танец со своими фигурами и своей музыкой. Как хорошо, что посольство возглавляет де Шовиньи, а не я, подумалось мне. Вскоре он завел разговор про Акру:

— Гарнизон храбр, эти отважнейшие в мире солдаты — настоящее украшение своего народа. Но они страдают от голода и усталости. Город обречен. Вопрос лишь в том, когда он падет, но, скорее всего, речь идет о считаных днях. — Помолчав, де Шовиньи добавил: — Все это, разумеется, вам известно. Мы перехватываем гонцов, которые выбираются из города вплавь или на маленьких лодках через захваченную нами бухту, но не всех. Еще мы замечали летящих голубей.

Когда это перевели, Саладин обратился к толмачу.

— Вы лучше заботитесь о своих соколах, нежели король Филипп, — произнес тот. — Это хорошо.

— Стараемся как можем, — ответил де Шовиньи и с улыбкой поклонился.

Мы с де Бетюном тоже развеселились. Незадолго до нашей высадки лучший белый сокол Филиппа охотился близ стен Акры. Вместо того чтобы вернуться к сокольничему, птица села на крышу одного из домов и попала к врагу. Филипп пока что не смог возвратить своего любимца и, по слухам, очень расстраивался.

Пока толмач переводил, лицо Саладина оставалось непроницаемым, но когда заговорил де Шовиньи, султан обратился в слух.

— Месток и Каракуш просят мира, — сказал наш посол. — Они боятся, что, если город будет взят штурмом, все его обитатели погибнут.

И снова задержка. Странно было слышать правильно произнесенные имена начальников гарнизона. Я попытался воспроизвести их в голове, но не преуспел. «Месток» и «Каракуш» проще ложились на язык.

Толмач выслушал ответ Саладина, затем перевел:

— Вероятно, у начальников есть основания для страха.

Эти слова повисли в воздухе. Де Шовиньи пробормотал что-то де Бетюну.

Саладин — умелый переговорщик, решил я про себя. За последние сто лет Иерусалим брали дважды: