Подарок ко дню рождения - Барбара Вайн

– Дермот – он был на моей совести. Как только я узнал, что он будет жить. Ты ведь не думал, что у меня есть совесть, Роб?

На такие вопросы я не отвечаю.

– Теперь расскажи мне, как было на самом деле.

Айвор рассмеялся. Это был не совсем смех, он больше напоминал сухой лающий кашель. Мой шурин на мгновение прикрыл глаза рукой и улыбнулся.

– Я хотел узнать, в каком он состоянии, сможет ли когда-нибудь рассказать полицейским, что это я был тем «тайным организатором», которого они ищут. К тому времени, когда я узнал, что мне нечего опасаться, я уже познакомился с Шоном и его старой мамой и собирался дать им денег, но было уже слишком поздно, черт подери.

– Значит, в этом была капелька совести, – заметил я.

Тут он произнес фразу, которую, возможно, сам придумал, хотя это прозвучало как цитата:

– Когда политик становится «газетным материалом», он уже не годится для политики.

Айвор вызвал такси, и они вдвоем вернулись на Глэнвилл-стрит в шесть часов утра. Журналистов там не было, но они явились к семи часам. Они напали на Айвора, когда он, наконец, вышел из дома, и довели до слез Джульетту, когда та решила одернуть шторы. Она думала, что журналюги разобьют окно, но этого не случилось; они фотографировали ее сквозь стекло.

Нашу утреннюю газету принесли после того, как Айвор с Джульеттой уехали. Не Джерри Фернал, а Филомена Линч и Шила Атертон дали интервью. Никто из них не говорил о попытке похищения. Бесхитростная миссис Линч, бедняжка, мать вероятного преступника и убийцы и развалины-инвалида (все это расписали в газете), рассказала, каким замечательным другом был мистер Тэшем для ее сына Дермота. Когда он услышал, что Дермот стал «калекой», то приехал навестить их вместе со своей невестой, мисс Киз, и предложил ее сыну пенсию, которую и платит с тех пор. Он такой щедрый человек, очень добрый и хороший, искренний. Что касается мисс Киз, то она славная девушка.

Шила Атертон рассказала, что ее дочь работала няней у мистера Джеральда Фернала, потому что тот потерял жену и нуждался в том, чтобы кто-то присматривал за его маленьким сыном, Джастином. Его жена Хиби была «очень близкой подругой» Джейн. Они вместе учились в университете. Она погибла при аварии. Да, она думает, что это была та самая авария, которая произошла где-то в Лондоне 18 мая 1990 года, и, кажется, водитель погиб. Но, возможно, погиб другой мужчина из этой машины. «Цветной мужчина» – так она назвала Ллойда, и я удивился, что газеты напечатали эти слова.

Если пристально вчитываться, как это делали мы с Айрис, можно было заметить, что связующим звеном между всеми этими событиями и Айвором было то, что у них с Джульеттой Киз завязался роман после того, как погиб ее бывший любовник Ллойд Фриман, и что он платил пособие (нечто вроде пенсии по инвалидности) водителю разбившейся машины, в которой Ллойд Фриман был пассажиром. Понимали ли сами журналисты, что они ищут?

Они продолжали писать об этом всю среду, в основном повторяя одно и то же и печатая множество фотографий. Айвор днем ездил в министерство и в Палату общин на голосование. В прошлом он всегда ходил на работу и с работы пешком, но теперь это стало невозможно. Благодаря фотографиям люди его узнавали; репортеры следовали за ним по пятам, стремясь сделать новые снимки на завтра, а многие остались у дома, чтобы поймать Джульетту, если та осмелится выйти на улицу. Бросать им вызов было страшно, потому что они окружали Джульетту и совали камеры прямо ей в лицо. То, что она так красива и исключительно фотогенична, не помогало. Полагаю, она раньше была не слишком хорошей актрисой или у нее не было профессионального агента, потому что, несомненно, если бы он у нее был, она непременно пробила бы себе дорогу в Голливуд. Возможно, Джульетта была просто такой милой и, как ни странно, скромной. На каждой фотографии, которая появлялась в печати, она выглядела идеально. Ни на одной из них она не казалась неловкой, никаких морщинок от напряжения или в гневе надутых губ. Только на одной она казалась огорченной, и на ее лице были слезы, но даже в таком виде она больше всего походила на олицетворение Мельпомены.

Однако почему так упорствовали журналисты? Почему продолжали писать об этом? Ничего нового не появилось, хотя прошло уже два дня. Айрис сказала, что, по ее мнению, у них есть некая информация, которую невозможно опубликовать, не найдя надежный источник. Вот над этим они сейчас и работают, чтобы было на кого свалить ответственность. В пятницу после обеда Айвор поехал в Рамбург вместе с Джульеттой. Это был храбрый поступок: сначала пришлось пробраться сквозь толпу репортеров и фотографов к машине. Потом он рассказал мне, что самым трудным было провести Джульетту.

Мой шурин немного подумал, потом бросил:

– Нет, самым трудным было удержаться и не двинуть в челюсть парню из «Сан». Это красивое выражение, правда? Его еще кто-нибудь употребляет?

Мне лишь осталось сказать, что он правильно поступил, и в тот момент я почувствовал себя ханжой. Еще более смелым поступком было встретиться лицом к лицу с избирателями в Морнингфорде, а Айвор сделал это в субботу. Он провел прием как обычно. Кто-то спросил у него, почему он платит пенсию человеку, который пострадал из-за неосторожного вождения. Такие вопросы не должны задавать избиратели, которые приходят к своему члену парламента за помощью, но Айвор на него ответил, или, правильнее, он сказал, что против Дермота Линча не было выдвинуто никаких обвинений, поэтому нельзя сказать, допустил он неосторожность или нет. К тому времени Айвор уже видел воскресные газеты или одну из них, самую главную. Она опубликовала сенсационное сообщение. На первой странице было помещено интервью с женщиной, которая назвалась подругой Хиби Фернал, но пожелала остаться неизвестной.

Я сказал, что Айвор видел эту газету, но не прочитал статью внимательно. В Рамбург-хаус регулярно приносили «Таймс», а этот таблоид мой шурин купил уже после того, как припарковал свою машину на Маркет-сквер в Морнингфорде. Он краем глаза оценил заголовок, фотографию Хиби и прочел первую строчку одного из абзацев. Потом его представитель спустился по лестнице поздороваться с ним, и ему пришлось пройти сквозь строй ожидавших его людей.

Можно предположить, что Джерри Фернал отказался беседовать с журналистами, как и его жена Пандора. Когда я увидел газету и прочел статью, то меня охватила необоснованная надежда (как чувствительного отца), что сын Хиби, Джастин, еще слишком мал, чтобы понять то, что в ней написано, и что никто ему никогда этого не расскажет.

Айвор вернулся в Рамбург-хаус. На тот вечер и следующий день у него не было запланировано никаких дел, поэтому он решил вернуться в Лондон в воскресенье утром. К тому времени он уже дважды прочел интервью анонимной женщины с журналистом, сидя в своей машине, припарковав ее у ворот фермы на тихом участке проселочной дороги. Она говорила о развратности Хиби, о том, что та тратила деньги своего трудолюбивого мужа на «других мужчин». Хиби не проявляла должной заботы о своем ребенке, сообщала она, бросала его ради свиданий с любовником «два или три раза в неделю» и часто возвращалась домой «на рассвете». Любовник подарил ей жемчужное ожерелье стоимостью в семь тысяч фунтов, а она сказала мужу, что купила его в одном из универмагов. Имя Айвора не упоминалось – она его не знала, – говорила только, что любовник Хиби был «важным человеком в правительстве», хотя в то время он им не был. Айвор прочел это интервью три раза. Когда он снова дошел до того места, где говорилось, как часты были его встречи с Хиби, то вслух произнес: «И надо же было так повезти».

Стоял прекрасный, теплый для октября день. Айвор видел еще не вспаханные поля ячменя, белые от цветущих ромашек. Я говорю это не для того, чтобы расцветить свой рассказ. Так он описывал мне то, как сидел в автомобиле и снова и снова перечитывал это интервью.

Айвор не показал газету Джульетте или матери. Он был английским джентльменом старой школы, несмотря на свои шокирующие сексуальные пристрастия, и считал правильным оградить близких от любых неприятностей, если это в его силах. Конечно, они должны узнать об этом, и это произойдет достаточно скоро, но не сегодня, не в такой прекрасный день. Они с Джульеттой отправились на ланч, а потом долго гуляли по владениям Рамбург-хауса, через поля к реке и обратно проселочными дорогами, минуя деревню. Я хорошо знаю этот маршрут, мы с Айрис и с новорожденной Надин ходили по нему много раз.

В какой-то момент этого вечера, готовясь к отъезду, Айвор, наверное, прошел в кладовую в глубине дома и забрал то, что ему нужно было взять с собой в Лондон утром.

Пока мой шурин сидел в своей машине по дороге домой из Морнингфорда, Шила Атертон, мать Джейн, находилась в квартире дочери, где и нашла дневник Джейн под половицей. Я знаю, что это произошло именно тогда или, по крайней мере, в то самое утро, потому что она назвала Джульетте дату и время своей находки, когда прислала ей копию. Бедная миссис Атертон ходила по однокомнатной квартире и заметила, что одна из половиц немного отстает. В квартире Джейн не было ковров, только самодельные половички, Шила сдвинула в сторону один из них, подняла незакрепленную половицу и нашла дневник, скрепленные вместе листы формата А4.