Атомная бомба - Владимир Губарев

За 1949 год комбинат должен будет выдать 36 кг плутония — количество достаточное для снаряжения еще 6 атомных бомб…»

Игорь Васильевич ошибся в своих расчетах менее чем на год. Пуск реактора состоялся 19 июня 1948 года. Но уже 20 июня произошла авария — в технологические каналы прорвалась вода. Лишь через 22 дня удалось запустить реактор вновь…

И тем не менее задолго до этих событий И.В. Курчатов делает вывод, верность которого подтверждаем и мы, когда речь заходит о «Маяке»:

— Я должен сказать, что этот комбинат является грандиозным и сложным сооружением, выполнение которого возможно лишь на определенной высокой стадии развития промышленности и под силу только великому государству.

Сон атомных великанов

«Иваны» пришли на смену «Аннушке». Так уж случилось, но атомный первенец «Маяка» доставил слишком много хлопот своим создателям. Более того, именно при освоении «Аннушки» и Игорь Васильевич Курчатов, и его ближайшие соратники, а также большинство эксплуатационников получили большие дозы: слишком много было «козлов» в каналах, разбухали урановые блочки, спекались материалы, — в общем всевозможных неприятностей хватало, и за каждый шаг в познании характера работы реактора приходилось платить дозами облучения, нерасчетными и неучтенными. Но тем не менее создатели «Аннушки» упорно шли к цели, во имя которой они жертвовали и своим здоровьем и многими годами жизни, — получению плутония для первой атомной бомбы.

«Джо-1» (американцы называли нашу первую бомбу в честь «дяди Джо» — Сталина) успешно взорвалась, а «Аннушка» в очередной раз встала на ремонт. И уже всем, а в первую очередь куратору атомного проекта Берии, стало ясно, что полагаться на «Аннушку» нельзя, а нужны мощные промышленные реакторы. Плутония требовалось много, даже очень много, а потому в Челябинске-40 как грибы начали возводиться атомные гиганты. То были «Иваны».

Первый из них заработал в марте 15 мая 1950 года.

Второй — через год.

К декабрю 1951 года в Челябинске-40 уже работало пять атомных реакторов. А еще через год в строй вступил шестой, потом еще один, и еще… В 1978 году начал действовать «Руслан» — очередной атомный богатырь, равного которому нет в мире до нынешнего дня.

Это были военные реакторы, и они обеспечивали материалами, необходимыми для создания ядерного и термоядерного оружия.

16 июня 1987 года был остановлен первый промышленный реактор.

Ветераны (некоторые из них проработали здесь все 39 лет) плакали…

Строка истории. 11 декабря 1948 года было принято решение о строительстве мощного реактора. Его шифр — «здание № 301»… Так случилось, но на эту стройку обрушились всевозможные бедствия. И самое большое из них — пожар летом 48-го года, когда лето было очень сухим.

Реактор уходил в глубь земли, котлован более 50 метров. Там, на дне уже вовсю шли бетонные работы, но темпы строительства не устраивали — нужно было быстрее… Тут же руководством принято решение: при выходе на «нулевую отметку» премия в размере четырех окладов. Ход стройки сразу же ускорился, в две смены шла укладка бетона. Однако во время сварочных работ искра попала на кучу мусора, и он вспыхнул как порох. Загорелась деревянная опалубка, и теперь уже ничто и никто не мог остановить пламя… Как и положено, сразу после пожара начались «поиски врагов народа». Пришлось провести «эксперимент»: частично воссоздали обстановку стройки, насыпали аналогичную кучу мусора и начали сварочные работы. Огонь тут же занялся, и только это спасло многих от суровой расправы… Ну а темпы строительства еще более возросли, и весной 49-го года приступили к монтажу оборудования. И уже с мая месяца первый «Иван» начал наработку плутония.

… Отец Виталия Ивановича Садовникова, нынешнего директора «Маяка», начинал работать еще на «Аннушке», а вот сыну не довелось даже постажироваться на первом реакторе. Он сразу же пришел на пульт управления «Ивана». Потом поднялся по служебной лестнице, и в конце концов достиг ее вершин, став директором реакторного завода а затем и всего комбината.

На «пятаке» реактора, то есть в самой середине центрального зала, Виталий Иванович начинает свой рассказ об этом атомном гиганте:

— Это первый крупный промышленный реактор по наработке оружейного плутония. Первая установка «Анна» была небольшой, на ней отрабатывалась технология, а реактор АВ-1 уже очень мощная установка. Рядом были возведены АВ-2, АВ-3…Это были одинаковые реакторы, и задачи у них были одни и те же… Мы стоим с вами на геодезическом нуле, и это называется «нуль-аппарата». Все конструкции реактора уходят вниз на глубину до 54 метров и вверх на 32 метра. Ну а вокруг нас 2001 рабочая ячейка. Это огромное сооружение не только по размерам, но и по насыщенности всевозможной аппаратурой, механизмами, кабелями, агрегатами, приборами… Те уровни мощности, на которые он был рассчитан, в процессе эксплуатации были увеличены в три с половиной раза. По сути дела, «Иван» заменил три плутониевых реактора. То есть возможности аппарата были использованы в полной мере, и это сэкономило огромные средства. При взгляде на прошлое и его оценке мы обязаны об этом помнить… И этот реактор со всеми сооружениями проработал 39 лет и был оставлен по решению Правительства, хотя мог еще несколько лет и действовать. В свое время говорили, что первый «Иван» будет работать до 2000 года. Однако ситуация в мире изменилась, прошла «перестройка», да и плутония в стране оказалось столь много, что неясно, куда его использовать.

Строка истории. Из воспоминаний В. Белявского: «в зиму 49-го произошла крупная авария при строительстве 150-метровой трубы на объекте «Б». К этому сооружению в буквальном смысле было приковано внимание всех. Люди задирали головы вверх, любовались тепляком, который временами уже прятался в облаках. И вот однажды мы с ужасом увидели, что тепляк угрожающе наклонился набок. Почти лег. Несколько человек из него упало и, конечно, разбилось насмерть. Толь— ко один повис на руке, зажатой металлоконструкциями. Подняли туда хирурга, и он, рискуя жизнью, отпилил несчастному руку, но зато спас жизнь…»

— У нас были очень тесные контакты с учеными, в частности, с Институтом атомной энергии, — продолжает свой рассказ Виталий Иванович Садовников. — И это позволяло поддерживать реактор в очень хорошем состоянии. И прежде всего — в безопасном! За всю историю жизни «Ивана» сколь ни будь крупных и серьезных аварий на нем не случалось. И не только на этом реакторе, но и на всех аппаратах, что действовали на комбинате «Маяк». Более того, мы ни разу даже близко не подходили к «чернобыльскому варианту», хотя, повторяю, у нас реакторы были уран-графитовые и очень большой мощности. Я не буду останавливаться на подробном анализе аварии в Чернобыле, хотя у меня и есть на этот счет своя точка зрения, отмечу лишь одно: авария там была рукотворная! Замечу, что были специалисты, которые уезжали от нас на ЧАЭС, и мы расставались с ними легко, потому что по каким-то параметрам они нас не устраивали… А там люди от нас считались лучшими кадрами! Кстати, именно из «Маяка» выросли очень многие руководители отрасли — как известно, здесь работал и легендарный ныне министр Ефим Павлович Славский, на наших реакторах начинали те, кто потом уезжали в Томск и Красноярск. И это естественно, потому что Челябинск-40 был первенцем, и на нем «отшлифовывались» все грани атомной промышленности страны. Да, к сожалению, это доставалось очень дорогой ценой и стоило жизни тысячам людей, но первопроходцы всегда платили самую высокую цену…

Строка истории. Из воспоминаний Н. Корнеева: «Если говорить схематично, то заполнение реактора графитом может показаться задачей довольно простой. Сначала укладываешь один ряд строго по размерам графитовых кирпичей; потом, поднявшись на метр выше, — второй, потом — третий, и так до тех пор, пока не заполнится весь реактор. Поскольку высота кирпича приличная — один метр, дело вроде бы должно продвигаться быстро. Но, во-первых, от кладки требовалась идеальная чистота. Боже сохрани оставить что-нибудь между кирпичами. Маленькая, едва видимая соринка и та считалась недопустимой. Поэтому в реактор заходили с ног до головы в белом и едва ли не ежедневно переодевались во все новое. А каждый кирпич, прежде чем положить на место, тщательно обсасывали вакуумом. Во-вторых, требовалась идеальная точность. Ведь графитовые блоки были не простыми. Уложенные в ряд, они образовывали огромную плиту с двумя тысячами каналов. И эти каналы должны пронизывать реактор от верхнего ряда до нижнего строго по отвесу, даже миллиметровых уступов на стыках кирпичей быть не должно. Представляете, что значит идеально выдерживать 2000 осей, при высоте реактора около трех десятков метров? Поэтому, с одной стороны, старались укладывать блоки как можно быстрее, с другой — никогда не забывали о точности. Страх сделать неправильно жил в нас постоянно. И еще в нас постоянно жил страх уронить что-нибудь в канал. Уронишь — тюрьма. В кладке не должно быть ничего постороннего. Чтобы полностью оградить себя от случайностей, приделали к отверткам и другому мелкому инструменту, способному провалиться в каналы, металлические кольца…»