Краски времени - Виктор Липатов

КАК СВЕТЛЫЙ ЛЕНЬ И КАК ЗАГАДКА

…Вы достигаете удивительной силы и убедительности. "Пыланье" юга выражено как ни у кого.

А. Бенуа — М. Сарьяну

Мартирос Сергеевич Сарьян (1880 — 1972) — Герой Социалистического Труда, народный художник СССР, действительный член Академии художеств СССР, лауреат Ленинской и Государственных премий. Жил в городе Ереване.

Они вернулись из странствий в Армению молодыми. Сорок один и двадцать пять — возрасты, которым равно свойственно нетерпение дерзания. Они вернулись в свою Армению, ставшую советской. "Маленький печальный Ереван, — напишет потом Сарьян, — начал улыбаться и вскоре засиял как солнце". Они вернулись на родину, чтобы не оставлять ее никогда. Чувство большее, чем дружба, соединило судьбы уже зрелого мастера Сарья-на и молодого поэта Чаренца — любовь к своей земле, искусство, революция.

В 1923 году Сарьян написал портрет Чаренца. В том же году он создал картины о своей любимой, ставшей свободной Армении. Звучит хорал о вольном отчем крае. Горы — гигантский орган — дарят музыку полуденной тишине, зеленым садам и полям, древнему монастырю, синей реке. Слыша эту музыку, танцуют на крыше армянского дома женщины. "Горы" — синеватые, мягко-зеленые, зеленые с синеватым отливом, ярко-пестрые и огненно-красные — расстилаются до горизонта, подступают к селению, к желтому полю, которое пашет пахарь… Сарьян, сын крестьянина, написал мирный край и мирный труд; землю, празднично засиявшую всеми красками под солнцем радости и свободы.

"Я привкус солнца в языке Армении родной люблю…" — так сказал Чаренц.

Сарьян нарисовал его в гимнастерке. Нарисовал солдатом, отстоявшим свободу.

"Поэт всегда с людьми, когда шумит гроза" — эти слова Брюсова предпослал Чаренц своему "Красному сонету". Поэт вошел в грозу гражданской войны под знаменем цвета Революции. Он был среди тех, кто защищал Царицын. Сражался против дашнаков. Ранее слагавший песни бледнопечальной девушке, в горниле этой борьбы становится, как сам писал, солдатом, трибуном, большевиком. Поднимался в атаку, ходил в разведку, слагал стихи и поэмы о том, что пришли "неистовые, как гроза…".

Он был среди неистовых. Он — "красный поэт". И сонет у него красный, и "красные вихри пошли по всем дорогам…", и год — красный…

Сарьян очень любил Чаренца и его стихи.

Он написал портрет, сложный по своему содержанию, как сложен был сам Чаренц.

1923 год для них обоих — год радости, надежд, окры-лений. На фотографии того времени Сарьян, ученик великих русских художников Серова и Коровина, уже признанный мастер — он полон искристой энергии и уверенного ожидания. У него живые, знающие, быстрые глаза. Он не только пишет картины, но и принимает самое деятельное участие в создании художественного музея.

Чаренц возвращается в Ереван известным поэтом — в Москве выходит двухтомник его стихов. В 1923 году он заканчивает роман "Страна Наири", сатиро-драмати-ческую поэму "Кавказ — Тамаша", откликается на болезнь Ленина стихотворением "Я и Ильич"… Большой интерес вызывает его доклад "Современная русская поэзия…".

Сарьян нарисовал поэта-солдата, чья "песнь летит стрелой к заре грядущих дней"; нежного лирика, хранящего "любовь-ожог в груди…". Мужественного человека. У него волевое, крепкой лепки лицо. Он принял решение, он не отступит, он размышляет. Напряженная и жесткая складка у губ… Он ясен, как светлый день, и он — загадка. Египетская маска цвета обожженной глины брошена художником на ковер, как смятенная судьба, как лицо трагедии; страдальчески изломаны брови, замкнута линия скорбного рта, вечный вопрос застыл в широко распахнутых глазах. Сарьяну всегда нравились мудрость и навеки застывшие чувства масок.

Чаренц как будто не обращает внимания на маску. Он упрям и провидящ. Уже не заявляет: "Я скоморох", но еще не избыл сверхочарования поэзией железа и пара; "электричества блеск волшебный" для него в ту пору равен свету восходящего солнца. Но в том-то и была волшебная сила Сарьяна-мастера, Сарьяна-художника, что он, может быть, знал Чаренца лучше, чем поэт сам себя. Сарьян показал его незастывшим, движущимся, меняющимся. "Мы сейчас уже не там, где были минуту назад, секунду назад". Так говорил художник. Он запечатлел на полотне поэта, уходящего от сумятицы юности и приходящего к постоянству зрелых размышлений. Двадцать шесть Чаренцу, а на портрете дашь ему больше.

Чаренц, испытывающий себя, ускоряющий время, вопрошающий жизнь и- себя. Кажется, откроются его уста и скажет он много красивых, сильных, вещих слов. Что и произошло, как предсказал художник, — впоследствии назвали Чаренца "одним из самых талантливых, выдающихся поэтов…".

Сарьян нарисовал его в гимнастерке — он знал, что Чаренц останется солдатом всегда. Он уронил в его мужественное лицо, смоделированное тенями — отсветами гимнастерки, зернышко сомнения — понимал Чаренца-мыслителя; показал его чистым и бескорыстным, каким всегда остается большой поэт: "…Душа — это все, что имею…"

Чаренц — на фоне ковра, коричневые цветы словно звезды на синем небе, и вспоминаешь строки: "Я — звездный поэт…"

Это один из лучших портретов Сарьяна, показавший образ земного звездного поэта. Портрет впитал краски армянской земли: гимнастерка цвета весенних лугов, желто-коричневые полосы фона — цвета солнечных полей; маска цвета терракоты, характерного для древне-армянских строений, ковер — синева неба… Яркая цветовая гамма создает психологическое напряжение, рассказывает биографию поэта и пророчит… Не зря сравнивали Сарьяна с Матиссом и Сезанном.

Пройдет время, Сарьян напишет очень много картин. Станет варпетом: мастером, учителем. Крупнейшим мастером живописи, повелителем чистого и жаркого цвета. Народ Армении при жизни возведет ему памятник — на улице Московян стремительно поднимется гордое здание музея Сарьяна. Проходишь его залами, слушаешь тишину и видишь свет. Картины рассказывают о любви человека к своей родине и к жизни…

Стоит на высокой горе арка со стихотворной строкой — памятник Чаренцу. Сарьян часто бывал там.

Чаренц никогда не умирал для Сарьяна. Пыль времени мгновенно заносит лишь временщиков. А Сарьян написал поэта таким, каким тот и был, — вечным. Почему? Вот как Сарьян отвечал на этот вопрос: "Человек — он весь в делах своих. Ни в чинах, ни в звании, ни в орденах, только в делах своих рук, своего ума. Только то, что ты сделаешь для людей, о тебе и будет напоминать потомкам".

Сарьян говорил, что народ бессмертен. А поскольку и он и Чаренц были верными сынами своего народа — кистью и словом живописали биение его сердца и высокие движения его души, — бессмертны и они. Никогда не умирают хорошие художники, хорошие поэты, хорошие люди.

ХУДОЖНИКИ О ХУДОЖНИКАХ

ЕВГЕНИИ КИБРИК о А. Н. САМОХВАЛОВЕ

Александр Николаевич Самохвалов — фигура особенная в нашем искусстве, и в первую очередь тем, что он один из немногих, кто создал первые образы новых, советских людей, не только запечатлев черты их внешности, но, больше того, воспев их, увековечив. Поэтическое и радостное, влюбленное восприятие новой, советской эпохи отличает все творчество Самохвалова.

Есть нечто общее в характере творчества Самохвалова и Дей-неки, прежде всего то, что новое в их искусстве не только в темах и сюжетах, но и в форме, отчетливо тяготеющей к монументальности, вернее, к значительности, передающей чувство людей революционной эпохи, захваченных сознанием исторической исключительности совершающегося на их глазах с их участием.

Особенным я называю Самохвалова и потому, что его художественная одаренность имеет универсальный характер, выходя даже за пределы многообразия форм изобразительного искусства, в которых он проявил себя широко и оригинально, создав удивительно много и в области станковой и монументальной живописи, и в книжной иллюстрации, и в театре, и в прикладном искусстве, и в скульптуре малых форм.

Он обладал и литературным даром в области художественной прозы и поэзии.

Может быть, именно эта универсальность натуры позволила ему создать свой стиль как некую оригинальную концепцию, естественно выражавшуюся во всем, что он делал: сразу узнаешь Самохвалова и в рисунке, и в живописи, и в пластике, и в декоративных мотивах — во всем, чего касалась творческая рука художника.

Так говорить можно только о большом художнике, оригинальном и сильном, поющем своим голосом.

Все живое имеет своих родителей, своих предков, историю своего происхождения, что полностью относится и к искусству. Эта интереснейшая книга, написанная самим художником, позволяет понять обстоятельства и историю его формирования и те импульсы, которые эти обстоятельства сообщили таланту будущего мастера.