Мировой Ворон - Смит Э. Дж.

Юноша уклонился от одного из кинжалов и ударил предплечьем по запястью противника, но одновременно уйти от второго не смог — слишком мало было места. Второй кинжал вонзился ему в бок, глубоко погружаясь в тело. Алахан взвыл от боли и ударил одного из убийц кулаком в лицо, но нападавшие вдвоем навалились на него, и он упал на пол.

В воздухе беспорядочно мелькали руки и ноги. Кинжал торчал у Алахана из бока, прошивая все тело острой болью, но силы пока не оставили юношу. Его били кулаками, пинали ногами, ударяли головой о каменный пол, но он успешно уворачивался от очередного лезвия.

— Придержи–ка его, — рявкнул тот, что с кинжалом.

Алахану двинули локтем в живот, выбив из него дух, растянули его на полу, и он увидел, как прямо ему в лицо метит носок сапога, а потом перед его глазами полыхнули звезды. Затем с грохотом вылетела дверь спальни, и на пороге появился Тимон Мясник.

Берсерк снял ремни с головы, и на ней пульсировали багровые вены, а изо рта у него шла пена. Глаза у него были выпученные, угольно–черные, из множества мелких ран на голом чудовищном торсе струилась кровь. Он держал за обмякшую руку тело убитого им воина и тащил его за собой, словно ребенок любимую игрушку. Отвисшие губы причмокивали, с них капала слюна.

— Варорг!

Берсерк ворвался в комнату и запустил мертвое тело в стену. В коридоре на полу виднелись еще трупы.

Алахана снова пнули, но юноша отказывался сдаваться. Ему удалось избежать третьего удара кинжалом, но теперь его пригвоздили к полу, а боль в боку медленно высасывала из него силы.

— Прикончи этого слабака, — пропыхтел один из убийц.

Другой взял Алахана в удушающий захват, они боролись на полу, и Алахан пытался вдохнуть, не сводя взгляда со своего друга–берсерка. Тимон держал в руках боевой топор, а его сжатые кулаки были размером с голову обычного человека. Он налетел на того из мужчин, что держал в руках нож, не обратив внимания на лезвие, и сбил его с ног мощным ударом кулака. Убийца вонзил кинжал ему в руку, когда берсерк напал на него, а потом перед падением успел воткнуть лезвие ему в бедро. Но Тимон даже не вздрогнул, будто вовсе не заметил ран.

Из двери повалили вооруженные воины Тиргартена, и единственный оставшийся в живых убийца, который все еще держал Алахана в захвате, вполголоса выругался.

— Лучше отпусти, — прорычал Алахан.

— Заткнись, сопляк.

Тимон опустился на колени рядом с упавшим воином и мерными ударами кулака размозжил тому голову. Череп треснул с глухим звуком, брызнула кровь — очевидно, что выжить после такого человек не сможет. Берсерк поднялся, вибрируя от ярости, на фоне света от горящих в коридоре факелов. В комнату вбежал Трикен Ледяной Клык с группой воинов, заляпанных свежей кровью, и захват вокруг шеи Алахана немного ослаб.

— Назад! — рявкнул убийца, выпучив глаза от страха. — Не подходите, или я сломаю ему шею!

Трикен положил ладонь на плечо Тимону, и тот пропустил его вперед. Несмотря на боевое безумие, владевшее берсерком, он мгновенно успокоился. Рык затих, а веки чуть опустились.

— Отпусти его, — спокойно произнес Трикен, пригладив кровавое пятно на густой рыжей бороде.

Захват еще немного ослаб, и Алахан, несмотря на боль в боку, смог освободить одну из рук и вцепился убийце в лицо, надавливая большим пальцем на глаз. Воин заревел от боли, а Алахан откатился в сторону.

— Друг Алахан! — воскликнул Тимон, бросаясь ему на помощь.

Трикен рукоятью топора вырубил орущего от боли неудавшегося убийцу. Из глаза у того уже начала струиться кровь.

— Отведите его к Кроу! — крикнул Трикен, когда увидел на боку Алахана глубокую рану от кинжала. — Быстро!

* * *

Уже второй раз старый отец Кроу вытаскивал Алахана с того света. И второй раз именно Тимон спас ему жизнь и доставил к жрецу.

— Ты знаешь, почему ранены воюют между собой? — спросил Кроу. — Потому что Рованоко — бог Хаоса. Если тебе попадется жрец Ордена Молота, с уверенностью заявляющий, будто знает, что ценит наш бог превыше всего, он будет несколько самонадеян. Сила, честь и свобода — вот наши главные ценности. Но которая из них главнее — об этом ведутся постоянные споры. Во Фредериксэнде всегда превыше всего чтили честь. Здесь, в Тиргартене, мы главной ценностью считаем свободу. А люди Медведя считаются только с силой. Нельзя назвать кого–то из нас более правым, ведь никто из нас по–настоящему не ошибается. Рованоко же не вмешивается в наши споры, словно не хочет остановить разногласия между нами.

Алахан лежал на каменном столе, вокруг него горели свечи, а в воздухе плыл сладкий аромат благовоний.

— Ранены будут вечно сражаться за то, что считают правым делом, — продолжил Кроу. — Но происходящее сейчас — не просто очередное обострение споров. Конфликт разжигают извне. — Жрец усмехнулся про себя, смешок больше походил на тихое ворчание. — Почему–то меня совершенно не волнуют наши внутренние распри — с тех пор как Рулаг захватил власть в Джарвике, у нас было с десяток стычек с его ублюдками, — но сейчас в дело замешана каресианская ведьма, и уж этого–то я стерпеть не могу. Не думай, будто новые религиозные убеждения Рулага — его собственные. Он не сам отвернулся от Рованоко. Его оттолкнули от нашего бога.

Юный вождь сел на столе и потер рукой бок. От глубокой раны остался только небольшой шрам, но болела она гораздо хуже, чем выглядела. Врач и пациент находились где–то в чертогах Летнего Волка, в комнате без окон, куда не мог проникнуть холод. Все стены занимали полки со странными предметами и старыми свитками. Еще в комнате был рабочий стол, заваленный бумагами, и едва тлеющая жаровня. Странный кабинет, очень подходивший характеру старого жреца Кроу.

— Значит, зеленые пытались меня убить? — задумчиво спросил Алахан.

— Судя по всему, они отправили на дело не лучших своих людей и план тоже составили наспех, видно, просто на всякий случай — ведь с Халлой у них ничего не вышло.

Алахан раздумывал, случайно или намеренно Кроу постоянно его оскорбляет. А если намеренно — то из–за дурного характера или он испытывает его в надежде, что Алахан вовремя распознает в речи попытку уязвить его гордость?

— Почему ты постоянно надо мной издеваешься? — спросил юный вождь прямо, снова откидываясь на спину.

Кроу улыбнулся, и кожа его собралась морщинками. А потом снова опала, и он прищурился.

— Я сбиваю с тебя спесь, ожидая, когда же однажды ты станешь достоин своего имени. — Жрец снова хихикнул, будто довольный своей шуткой. — Замечал ли ты, чтобы я когда–нибудь разговаривал в таком тоне с твоим отцом?

Алахан нахмурился.

— Отец всегда говорил о тебе с большим уважением.

— Потому что, когда он стал достоин своего имени, я перестал над ним подшучивать. Я старый человек и на своем веку повидал много вождей. И я не хочу больше следить за языком. Твоя семья многое дала Фьорлану. Считаешь, ты дашь ему больше, если я буду с тобой нянчиться?

Алахан неожиданно подумал о сестре. Он всегда говорил, что позаботится о ней. Обещал и ей, и отцу. Кроу никогда не видел Ингрид, но Алахан с удовольствием предвкушал их первую встречу. Волчонок порвет старого жреца на куски детской хитростью и наивными вопросами. Она спросит его про бороду, а если жрец будет ей грубить — найдет способ поквитаться с ним. Алахану не досталось тонкого чувства юмора сестры. Он всегда был более напряженным, серьезным, больше волновался обо всем. Он был старшим. Наследником своего дома. Лучше бы Рованоко сделал Ингрид своей избранницей…

— Я всего лишь человек, — ответил Алахан. — Такая ранняя гибель моего отца — всего лишь несчастный случай. Ему бы по сей час сидеть на троне верховного вождя. А я бы тогда жил во Фредериксэнде и присматривал за Ингрид. И флот драккаров был бы все еще на плаву… А Вульфрик стоял бы сейчас у этих дверей и спрашивал, все ли со мной в порядке.

— Мечтать легко, — заметил Кроу. — Принять реальность гораздо труднее.

— Жизнь тоже штука нелегкая, — ответил Алахан. — И смерть кажется самым простым решением из всех возможных.