Двести веков сомнений - Константин Бояндин

Слова. Фразы.

Впрочем, мысли мои были очень далеко от моей находки.

Венллен, Лето 60, 435 Д., 18-й час

Стажёры удалились — явно довольные тем, что первый в их жизни самостоятельный эксперимент по «прослушиванию» окончился удачно. Заказчики довольны, а это самое главное. Бюро оказывалось отличным полигоном, где будущие маги могли испытывать свои силы. Правда, стажёров Бюро отбирало само.

Почти никто не бывал отвергнут — кроме отъявленных лентяев.

Д. сидел и смотрел на рептилию. Взгляд его был внимательным и холодным. Обвиняющим. Кинисс молча выдерживала этот взгляд, хотя ситуация была очень непростой.

Отвратительной.

Если тот, кто подбросил кристалл, намеревался поссорить их с Д., то был на правильном пути. Бородач некоторое время сидел, поджав губы. Смотрел на стену, где уже не было изображения. Потом перевёл взгляд на Кинисс, с которой его связывали многие приключений и долгая совместная работа.

О которой прежде не мог подумать ничего плохого.

— Как это прикажете понимать? — тихо спросил он.

Кинисс молчала, понимая, что ответа не ожидалось.

— Это была запись мировых линий, — подвёл итог Д. — Я прав?

Кинисс кивнула. Действительно, на кристалле было запечатлено не обычное изображение — калька того, что видел неведомый оператор, а сразу три аспекта существования. Наложенные один на другой — то, что было принято называть мировыми линиями (объект записи оставлял множество постепенно гаснущих отпечатков — свидетельство путешествия в пространстве и времени).

— Год назад я спрашивал тебя, можно ли записывать мировые линии. Ты сказала, что нет.

Рептилия вновь кивнула.

— Ты сказала, что это невозможно. Я потерял много времени, потерял двух прекрасных агентов из-за того, что подобной записи «нельзя» было сделать! — Д. почти кричал. Таким взбешённым Кинисс его ещё не видела. — Сам едва не погиб. А сейчас ты просматриваешь запись спокойно и без эмоций. Так ты знала, что мировые линии можно записывать?!

Кинисс кивнула. Но во взгляде её не было виноватого выражения.

— Тогда объясни мне, хоть что-нибудь, — Д. поднялся из-за стола, принялся расхаживать по тесной комнатке. Два шага к стене, два шага обратно. — Кто мог сделать иакую запись?

— Многие, — голос Кинисс оставался ровным.

— Кто-нибудь из твоих сородичей?

— Это не они, — последовал немедленный ответ.

— Но они могли бы это сделать?

Неохотный кивок. Да, могли.

— И ты могла бы?

Ещё один кивок. Да.

Д. уселся напротив.

— Мне пора уходить в отставку, — произнёс он с горечью. — Как после этого работать вместе? Если неохота делиться подобными… достижениями, то научись притворяться получше.

— Я никогда не притворяюсь, — ответила хансса с достоинством. — Ты прекрасно знаешь: если я что-то скрываю, то… — она замолчала.

Д. поднял глаза и вновь встретился с ней взглядом.

— … то на это всегда есть веские причины, — завершила Кинисс.

«О которых ты никогда не узнаешь», её взгляд завершил фразу.

В такие минуты хочется биться головой об стену. Или рвать на себе волосы. И то, и другое одинаково бесполезно, но как избавиться ещё от чувства бессилия!..

Д. потемнел лицом, сгрёб подставку со злополучным кристаллом и стремительно вышел вон.

Он просматривал запись в третий раз, когда в комнату вошла рептилия, и остановилась за его спиной, положив руки на спинку кресла. Д. молча остановил изображение, «отмотал» запись назад.

Качество было превосходным. Что удивило — и даже ужаснуло — видавшего виды Д., так это то, что можно было перемещать точку зрения. Это казалось невероятным; считалось, что подобного не изобретено. Усилием воли можно было заставить неведомого оператора обходить объект съёмки — оставаясь на прежнем от него расстоянии.

Объектом съёмки был Клеммен.

Вот он входит в круг валунов, окружающий Камень Меорна… Подходит к Камню, обходит его. Всё нормально… но кто, будь оно всё проклято, мог сделать запись?! Ведь все записывающие кристаллы Клеммена не обнаружили слежки! Д. почувствовал, что вовсе не контролирует ситуацию, как прежде казалось.

Что он — не один из кукловодов, умело управляющих марионетками, а одна из марионеток. Кто дёргает за незримые нити, ведущие к его рукам, ногам и рассудку?

Запись не была непрерывной. Общая её длина не превышала получаса. Ассистенты попались дисциплинированные, сделали восемь полагающихся «прокруток» с анализом. Хорошо ещё, не просматривали запись сами — иначе скандал получится невероятный.

Было отчётливо видно, что время от времени — в особенности, когда Клеммен о чём-то задумывался — он «выпадал» из мировых линий. Этого не могло быть: от сидящего на валуне человека оставалось только «низшее», физическое изображение. Остальные два аспекта растворялись и тени окружающего мира, спроецированные на средний и высший аспект, некоторое время шли рябью. Словно Клеммен «тонул» в высших аспектах, пропадал бесследно… чтобы вновь проявиться.

— Этого не может быть, — произнёс Д. вслух. — Ты видела что-либо подобное?

— Никогда, — Кинисс отвечала совершенно искренне.

— Вот что, — Д. резко повернулся. Гнев его успел пройти, хотя холодные искорки всё ещё поблескивали в глубине глаз. — Если я попрошу тебя провести наблюдение за мировыми линиями трёх наших…

Он поднял руку, пресекая возражение, готовое сорваться с уст Кинисс.

— … и сообщить, было ли там что-нибудь подобное… ты смогла бы это сделать? Для меня?

— Да, — ответила хансса после долгого раздумья. Да, могла бы. В нарушение одного из запретов. Но как объяснить Д., что ей не удастся даже примерно разъяснить ему, во что он впутывает их всех… не нарушая очередного запрета? Не сносить ей головы, это точно. И очень скоро. А Д. обижается… знал бы он…

— Я не собираюсь следить за процессом записи. Сама запись мне не нужна, — насмешка послышалась Кинисс в его голосе. Д. в глубине души действительно оставался ребёнком, некоторые вещи прощал с большим трудом. — Мне нужно только знать, происходит ли подобное с ними.

— Хорошо, — Кинисс чуть наклонила голову. — Я постараюсь. Но знай: меня за это ждут неприятности.

Д. поднялся, некоторое время смотрел на носки своих ботинок.

— Я погорячился, — произнёс он сухо. — Мне не следовало повышать на тебя голос. Но… — не окончив, он сердито помотал головой и протянул Кинисс руку ладонью вверх.

Сухая прохладная ладонь хансса прикоснулась к его ладони.

Если это был и не мир, то, по крайней мере, перемирие.

— А за мальчишкой я прослежу сам, — произнёс Д., когда Кинисс вышла из комнаты. Он посмотрел на часы. Через полчаса Клеммен должен появиться с отчётом. Вот и отлично.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});