Возраст не помеха - Уильям Уиллис

Серый день тянулся медленно, над обнаженным рифом завывал ветер, жалуясь низким тучам, но вот наконец вода начала прибывать. Чем выше она подымалась, тем ожесточеннее становились атаки волн на края рифа. В конце концов он исчез под водой и на ее поверхности остались только грохочущие буруны, огромные валуны и обращенная к морю полоска твердой земли. Казалось, море обрушило на нее всю свою ярость. Я взобрался на мачту — из-за брызг на палубе было почти невозможно дышать. Приблизительно через час плот начал проявлять признаки жизни. Я спустился вниз и поставил кливер и бизань, а потом и грот. Полный надежды, я ждал, но плот все не трогался с места. Я стоял на носу, где брызг было меньше, и уже подумывал, не взобраться ли мне обратно на мачту, как вдруг от могучего толчка волн о корму плот сдвинулся, нырнул носом, освободился и поплыл.

Несколько раз он задевал дном за риф, но продолжал идти, подгоняемый довольно сильным ветром и парусами, которые оказывали огромное давление на корпус. Иногда мне казалось почти чудом, что, ударяясь о скрытый под водой риф, плот все же продолжает идти. Наконец он миновал последний как будто барьер бурунов и вышел на более глубокую воду. Кое-где я еще видел под собой оазисы, поросшие водорослями и покрытые ракушками, но потом и их не стало.

Я шел по серому морю на северо-запад, и белые стены рифа за моей спиной становились все меньше. Замеры показали, что глубина подо мной четырнадцать морских саженей, но, не имея карты с обозначением глубин, я никак не мог решить, попал я уже во Внутренний канал или нет. Было уже больше трех часов дня, с юга как будто надвигалась буря. Меня одолевали сомнения: что, если я действительно уже во Внутреннем канале? Идти мне тогда на запад и сегодня же взять курс на материк или же повернуть на север и переждать ночь? Вскоре стемнеет, и, идя на запад, я рискую налететь на один из скалистых островков, разбросанных вдоль Австралийского побережья. Я решил идти на север и только утром повернуть на запад.

Я спустил грот и убрал все на ночь. На ужин я сварил два пакетика овощного супа, добавил в него крабов и креветок, а получившуюся густую смесь сдобрил большой дозой горчицы. Несколько недель назад она, к моему великому огорчению, начала плесневеть.

Когда я кончил есть, наступила ночь. Стоя у штурвала и вглядываясь в темноту, я испытывал легкую грусть и, чтобы приободриться, начал петь. Но и это не помогло. Что впереди? — то и дело спрашивал я себя. Достигну ли я наконец Австралии? Если мне повезет, я пристану к материку через день-два. Но повезет ли мне? Австралия казалась такой далекой, такой недостижимо далекой, что я почти боялся думать о ней. Произошло столько событий — с того момента, как я отошел от острова Самоа, все мои планы рушились один за другим. Я выстоял, и вот я здесь, у берегов Австралии, но это еще далеко не все. Сейчас я плыву по незнакомым водам в бурную ночь, между рифами с одной стороны и скалистыми островами — с другой.

Я подошел к борту и снова сделал замеры. Все те же пятнадцать саженей... Я вернулся к штурвалу, хотя меня клонило ко сну. Темнота, ветер, волны притупили все мои чувства. Ночь выдалась бурная и темная, за несколько ярдов не было видно ни зги. Ходят ли в этих водах суда? Фонарь был у меня под рукой, чтобы сигналом SOS остановить встречное судно и получить нужные сведения. Я чувствовал себя совершенно разбитым и спустя некоторое время закрепил штурвал, сел на палубу, прижавшись спиной к каюте, чтобы не упасть, и вскоре задремал.

Разбудил меня рев бурунов. Я вскочил на ноги. Передо мной с грохотом вздымалась белая стена прибоя. Я высвободил штурвал, хотя отлично понимал, что это уже совершенно бесполезно. Толчок штурвала чуть не сломал мне руку. Я снова сел на риф... Волны, подобно кузнечному молоту, быстро ударяли одна за другой в мой левый борт. Под напором этой атаки плот накренился на правый борт. Я схватился за веревку, которой было прикручено каноэ, чтобы иметь за что удержаться, если меня снесет или плот разобьет, хотя понимал, конечно, что у меня очень мало шансов остаться в этом случае живым. И откуда только взялся этот риф? Только потом я понял, что ветер и течение отнесли меня обратно к Большому Барьерному рифу.

Больше часа я висел на снастях и глядел, как из темноты возникают буруны и разбиваются о плот, пока они его не повернули и он не освободился. Прибой поднял его, и я снова поплыл. Море стало намного спокойнее, вскоре забрезжил рассвет. День обещал быть опять облачным. Замеры показали, что подо мной семь саженей глубины.

Несколько раз я подымался на мачту, но нигде не видел бурунов и только в одиннадцать часов утра заметил справа, в двух милях от плота, белую линию. Впереди было чистое море, и я продолжал идти прежним курсом. Позднее такая же линия появилась по левому борту, но впереди, как и раньше, простиралась чистая вода. Я решил, что иду между двумя рифами, но примерно через час увидел, что впереди они смыкаются. Поворачивать уже было некуда, пришлось плыть вперед. Я старался держаться ближе к правому рифу, мне казалось, что там волны меньше, и наконец, выбрав наиболее благоприятное место, пошел на риф. Плот ударился о скалу, несколько минут царапался о поверхность, а затем свободно прошел на два-три фута выше ее. Я старался обходить многочисленные валуны и короткие линии бурунов, и мне это удавалось, хотя шверты были подняты.

Так я плыл час за часом всего лишь в нескольких футах над кораллом, все время видя под собой те же изумительные краски и причудливые формы. Время от времени я натыкался на глыбы, но всякий раз мне удавалось освободиться. Бурунов нигде не было, только примерно в миле от меня с обеих сторон виднелись едва заметные белые линии, которые я принял за внешние стороны рифа. Солнце начало садиться. Успею ли я до темноты пройти риф и избежать вторичной атаки волн во время прилива? Мне казалось, что теперь плот уже не выдержит. На рифах сломались три моих шверта, причем швертовые колодцы вырвало вместе с частью палубной обшивки.

Через два часа я пересек край рифа и вышел на чистую воду. Судя по зыби, я находился во Внутреннем канале. Солнце садилось, небо предвещало еще одну бурную ночь. Дул зюйд-тень-ост. Я решил на этот раз выруливать на запад, чтобы меня снова не снесло на риф.

XVI

Мною овладело полное безразличие — энтузиазма, энергии, жизнелюбия как не бывало. Слишком тяжело, видно, пришлось в плавании, а последние дни на рифе доконали меня. Сейчас я был самый обычный моряк, который всматривается в темноту, одолеваемый одним-единственным желанием — благополучно довести свое судно до берега и самому высадиться на сушу. Перемена произошла во мне прошлой ночью, после того как я миновал первые два рифа и вошел во Внутренний канал. Стоя у штурвала, я думал о том, что утром достигну Австралии и мое плавание закончится. Я совершенно отчетливо представлял себе, как все это произойдет: вот австралийцы, спокойные, дружелюбные люди, симпатизирующие мне, всходят на борт и приветствуют меня. Эта картина возникла передо мной с такой яркостью, что стала как бы явью. Правда, временами я переставал ее видеть, но в минуты опасности она снова и снова возникала перед моим взором. Первый раз она появилась, когда, проснувшись, я обнаружил, что плот уже почти среди бурунов последнего рифа. Вот тут-то я и увидел австралийцев. Они только что ступили на борт, чтобы приветствовать меня, и толпились вокруг. Я даже рассердился, что они не поспешили мне на помощь и предоставили одному выкарабкиваться из беды. И потом это видение возвращалось каждый раз, когда мне предстояло сделать что-нибудь из ряда вон выходящее.