На грани выживания - Кайла Стоун

разрывалось от неистовой привязанности каждый раз, когда Шарлотта обхватывала его палец своей крошечной ладошкой или, когда ЭлДжей хихикал, выдувая пузырь из своего идеального розового ротика.

За последние две недели кашель ЭлДжея уменьшился. Благодаря молоку Ханны, домашней смеси и чесночному сиропу от кашля Молли, он набрал фунт и стал полнеть.

Впервые он выглядел здоровым. Сын Линкольна процветал в Фолл-Крике.

Как Лиам и надеялся, родители Джессы тоже. Голодный, осунувшийся вид исчезал с их лиц, сменяясь чем-то живым и цветущим.

Эвелин отличалась резкостью и бесцеремонностью, в то время как ее муж был мягче, добрее и нежнее. Он рассказывал удивительные истории с искрометным чувством юмора, которое все ценили. Эвелин привнесла свои медицинские навыки, а Тревис добавил острый ум и готовность учить.

Они с энтузиазмом помогали там, где это необходимо, и никогда не жаловались. Бруксы прекрасно вписались в их коллектив.

Наблюдая за ними троими, его грудь расправлялась, как будто какой-то сломанный кусочек внутри него снова собирался воедино.

«Ради тебя, Линкольн, — подумал Лиам с болью. — Я привел их домой, Джесса».

Звонкое хихиканье Шарлотты вернуло его в реальность. Хвост Призрака, машущий совсем рядом с ними, совершенно очаровал обоих малышей. Озорной кот Локи не менее очарован ими и постоянно бьется об их маленькие пинающиеся ножки, к удовольствию ЭлДжея.

Тор и Один спали у камина, а Валькирия бродила по дому, подозрительно обнюхивая ноги людей. Как обычно, Хель, пушистая белая правительница подземного мира, вершила суд на холодильнике.

Лиам наслаждался компанией больше, чем думал. Но все же чего-то не хватало.

Его взгляд то и дело останавливался на Ханне, которая, как и Бишоп, порхала среди группы, ее голос звучал весело и оживленно, она наклоняла голову, слушая рассказы Тревиса или смеясь над редкими шутками Рейносо.

Они не разговаривали весь вечер. Несколько раз Лиам ловил ее неуверенный, полный боли взгляд. Душевная боль в глазах Ханны его убивала.

Лиам мог выдержать пулю — да что там, он выдерживал несколько пуль, — но причинять страдания любимой женщине было для него невыносимо.

Прошлой ночью он все испортил. Внутренне он корил себя за то, что слишком поспешил, за то, что вел себя как идиот и открыл свой большой чертов рот.

Ханна одним махом расправилась с его защитными барьерами и склеила кусочки его разбитого сердца.

Возвращение к жизни причиняло боль. Как будто его замороженные, переохлажденные конечности оттаивают, колют и жгут, когда онемение уходит, а острое великолепное тепло проникает внутрь.

Но эта боль того стоила.

Ханна показала ему проблеск того, какой осмысленной может быть жизнь, какой может быть любовь.

Он хотел этого. Хотел ее.

Лиам жаждал большего, но он готов принять все, что Ханна ему даст. Ей нужно это знать. Несмотря ни на что пока Лиам живет и дышит, он будет рядом с ней.

Как только гости разойдутся по домам, он поговорит с ней. Ему нужно придумать, как сказать это вслух, не показавшись полным идиотом. Будь он проклят, если потеряет Ханну из-за собственной тупости.

Еще раз проверив окна и двери — снаружи никакого движения, небо черное как смоль, ни одной звезды, — Лиам прошел на кухню. Вкусный запах свежеиспеченного хлеба смешивался с пряным фасолевым супом.

— Давно не видел Квинн. Она хорошо себя чувствует? — спросил он Молли, пытаясь отвлечься.

Последние несколько дней Квинн не появлялась на утренних тренировках, что на нее совсем не похоже.

— Где этот ребенок? — пробормотала Молли, помешивая суп на дровах и в десятый раз выглядывая в окно. — Я жду ее уже несколько часов.

Раздался стук в дверь. Лиам напрягся, мгновенно насторожившись.

Молли оглянулась, как бы удивляясь, что Квинн все еще нет дома, чтобы ответить, отложила деревянную ложку и потянулась за своей тростью, прислоненной к кухонным шкафам рядом с ее верным «Моссбергом».

— Я разберусь, — остановила ее Ханна. — Вы и так делаете достаточно, Молли.

Ханна вытерла руки о полотенце и прошла через гостиную, перешагивая через кошек, которые пытались обвиться вокруг ее лодыжек.

Бишоп, уже стоявший у окна гостиной и наблюдавший за главным входом в дом, оглянулся на Лиама, кивнув. Кто бы ни подошел, он не представлял угрозы.

Лиам все равно держал одну руку на своем «Глоке».

Открыв дверь, Ханна с улыбкой отступила назад.

— Привет, Джонас. Рада тебя видеть.

Из кухни донеслось ворчание Молли.

— Наконец-то! Думала, что больше никогда не увижу свою внучку. Она все выходные отлынивала от работы. Пришла как раз к ужину, как я вижу. Надеюсь, ты захватила с собой оленя или хотя бы дикую индейку или двух.

Ханна пригласила Джонаса внутрь и отошла в сторону. Джонас вытер ноги о входной коврик. Он был одет в толстовку «Old Navy» под армейской зеленой холщовой курткой и потертые джинсы. И он пришел один.

Его взгляд метался по комнате, на губах играла вежливая улыбка.

— Привет, мисс Молли, мисс Ханна, мистер Коулман, пастор Бишоп. Похоже, я пропустил вечеринку.

Молли помахала тростью.

— Вы двое, тащите свои задницы сюда, и я покажу вам вечеринку! У меня куча посуды, которая не хочет мыться сама.

Джонас нахмурился, его брови сошлись в замешательстве.

— Я зашел узнать, не хочет ли Квинн потусоваться и поиграть в «Монополию». Но от ужина я точно не откажусь. Если вы не возражаете, я отнесу его маме.

С раздраженным ворчанием Молли зашаркала в гостиную.

— Что за чушь ты несешь, парень? Квинн торчит с тобой и этой Уитни уже три дня подряд.

На лице Джонаса промелькнуло недоумение.

— Что? Нет, это не так. — Он взглянул на Лиама. — Она сказала, что не может пойти с нами на охоту, потому что у нее слишком много тренировок.

Лиам покачал головой.

— Она не тренировалась по утрам последние три дня. И на групповой тренировке по безопасности после обеда не появлялась.

Молли поговорила в замешательстве:

— Последние несколько ночей она провела у Уитни. Ей требовался перерыв, чтобы снова почувствовать себя подростком. Она собиралась отмечаться, но я подумала, что Квинн в безопасности. Она была с тобой.

— Нет, — повторил Джонас, все еще озадаченный. — Последний раз я видел ее четыре дня назад, когда мы копали туалет для Чилсонов на Третьей улице.

Выражение лица Молли стало жестким, но глаза выдавали ее растущее беспокойство.

— Простите за мой французский, пастор Бишоп, но где, черт возьми, Квинн?

Все уставились друг на друга в ошеломленном молчании.

— Она могла сбежать? — спросил Тревис.

Молли решительно покачала головой.

— Нет. Ни за что. Только не моя Квинн.

Долгое время никто ничего не говорил.

— Что если… что если кто-то