Палач. Нет милости к падшим - Александр Ачлей

И вот, не имея более сил терпеть такую неопределенность, на прием к королю напросился его главный помощник, который, кстати, более других и крал. Он специально выбрал момент перед обедом, так как знал, что король был не дурак поесть, а у них в королевстве, слава Богу, было что поесть, недаром Неаполь считается родиной пиццы, моцареллы и кофе эспрессо. Но более всего славен был сей город своей пастой, а по-нашему, макаронами, которые в огромном количестве и разнообразии здесь производились и в таком же количестве и разнообразии здесь же и поглощались. Capellini, Vermicelli, Spaghetti, Maccheroni, Bucatini, Tagliatelle, Fettuccine, Lasagne — все это делалось из лучших сортов твердой пшеницы, готовилось в огромных котлах, заправлялось неописуемо вкусными томатными и сливочными соусами, посыпалось самыми изысканными сырами.

Главный помощник вошел в зал, где обедал наш герой, и увидел поистине душераздирающую сцену: король сидел над большим блюдом его любимых спагетти, заправленных соусом из морских гадов и оливкового масла с чесноком и базиликом, и тихо, очень жалобно плакал. Слезы, подобно крупным бриллиантам (в соответствии с его королевским саном, понятно, нельзя было плакать стразами), скатывались по его небритым щекам, могучие плечи воина нервно вздрагивали, голова раскачивалась из стороны в сторону. В общем, зрелище не для слабонервных.

Главный советник упал на колени и возопил:

— О ваше величество! Ну, скажите, наконец, что вас гложет? И я все сделаю, чтобы вы вновь обрели счастье!

— Увы, мой преданный друг, никто не в силах мне помочь. Смотри! — Он захватил правой рукой изрядную порцию спагетти с соусом, поднял руку высоко над головой, подставил лицо под свисающие, словно длинные волокна, макаронины, пытаясь поймать ртом их скользкие от масла концы. При этом соус капал на его глаза и нос, на его белую батистовую рубашку и камзол.

— Ну, и что тут странного? — удивился главный советник. — У нас все так едят спагетти. Другого способа пока еще никто не изобрел…

— Вот именно, не изобрел! — угадав его мысли, прорычал владыка южной части Апеннинского полуострова, а также островов Сицилия, Сардиния и Корсика (хотя, по поводу Корсики есть сомнения).

— Всякий раз, когда я ем спагетти, а ем я их каждый день, ты знаешь, я пачкаю белые батистовые рубашки, которые мне подарила моя любовь, мой ангел, моя несравненная Стефания, ну, ты понимаешь, о ком я говорю. Я не могу их не надевать, так как это ее убьет. Но средства, которое могло бы вернуть им первоначальную белизну, не существует. Лучшие алхимики в моей лаборатории работают над изобретением чудо-мыла, способного отбеливать мои рубашки. Но с каждым днем я все более убеждаюсь в том, что все их усилия тщетны. Я не могу отказаться от спагетти, лучше умереть. Я не могу отказаться от моей возлюбленной, которая поставила вопрос ребром: „Или я, или макароны!“ — бедный король вытер жирные пальцы о накрахмаленное кружевное жабо своей сорочки и зарыдал.

„Слава Богу, теперь понятна причина его депрессии“, — подумал Главный советник, а вслух сказал: — Государь! Коль нет возможности изобрести отбеливатель, может, следует придумать такой способ поглощения пасты, который бы исключал саму возможность запачкаться?

Мысль была настолько неожиданной и революционной, что монарх встрепенулся, в его глазах блеснул лучик надежды, он расправил свои богатырские плечи, вытер стекающий по губам жирный соус рукавом и сказал:

— Если ты придумаешь такой способ, то будешь осыпан всеми возможными милостями и прославлен в веках!

— Дайте мне три дня, Ваше Величество, и я надеюсь, что смогу вновь сделать своего господина счастливым, — главный советник низко поклонился королю и вышел из залы. После этого он, не откладывая дела в долгий ящик, побежал к себе во дворец, где на кухне работал сметливый малый из Кампогалльяно, некий Лучано Куоги, который всякий раз придумывал что-нибудь необычное, доставляя окружающим больше хлопот, чем радости.

— Послушай, Лука, — начал главный советник, — мне срочно нужно придумать способ поедания спагетти…

— Да он давно уже придуман: руками — и в рот.

— Не перебивай, когда разговариваешь со старшими. Нужен такой способ, чтобы можно было есть наши длиннющие спагетти, не задирая голову и не пачкаясь. Задача ясна?

— Ну, не знаю… — начал тянуть волынку Лучано.

— Если сделаешь, то соглашусь на твой брак с Деанной, дам приданого воз и денег столько, чтобы хватило и на собственный дом, и на собственную мастерскую, — советник выпалил все это разом, тут же пожалев, что так много наобещал.

— Хорошо! Сколько у меня времени? — Лука уже видел себя хозяином собственного дела, владельцем хорошенького поместьица, в общем, настоящим сеньором.

— Два дня, не больше, — соврал предусмотрительный советник.

— Ладно, по рукам!

На следующий день он принес заказчику четырехзубцовую вилку собственного изготовления. На нее легко наматывались безразмерные спагетти, превращаясь в аккуратные клубочки, которые можно было отправлять в рот, не рискуя запачкаться».

— Браво, маэстро! — Лана захлопала в ладоши. — Я в восторге. И от самой истории, и от рассказчика. А еще?

— «Еще» будет завтра. А сейчас пора спать, — Дин подозвал официанта и попросил счет.

— Ты действительно собираешься спать?

— Самым натуральным образом. Приду в номер, быстро разденусь и плюхнусь в кровать.

— Но…

— И никаких но, если ты не хочешь потом возиться со старым инфарктником. Не надувай губки, тебе это не идет. Мы должны хорошенько выспаться, потому что утром я отведу тебя в самое романтичное в мире место. О'кей?

— А вечером?

— А вечером я буду занят. Мне надо кое с кем встретиться.

— Тебе невозможно ни в чем отказать, — Лана поняла, что выяснять подробности бессмысленно, взяла его под руку, и они вышли из ресторана.

— Давай немного прогуляемся. Я покажу тебе старую Верону, если вспомню, конечно. — Дину не хотелось сразу идти в гостиницу, тем более что ужин получился чересчур плотным. Он повел Лану узенькими мощеными улочками и вскоре понял, что заблудился, но продолжал шутить, развлекая ее историями из прошлой жизни вперемешку с не всегда приличными анекдотами. Настроение было приподнятым, на душе — радостно, в голове — легкий хмель, в глазах — блеск, в сердце — любовь.

И тут на тебе! В конце слабо освещенного переулка возникли три темных силуэта. Дин осекся на полуслове и почувствовал, как напряглась Лана. Бежать было некуда. Кричать, честно говоря, не хотелось: это казалось глупым и неуместным. Лучше сделать вид, будто ничего не происходит. Но когда компания приблизилась, стало ясно, что они «попали». Дорогу преграждали атлетически сложенные молодые люди, явно африканского происхождения, поведение которых не оставляло никаких сомнений — неприятностей не избежать.

— Cazzo! Che bella![11] — эти слова развеяли последнюю надежду Дина на мирный исход назревающего конфликта.

Глава XXXVI

Труваров и Тимофеев

Труваров взял в руки темный опал неправильной формы и вставил его в перстень. Он идеально подошел, не оставляя никаких сомнений в том, что именно там и должен был находиться. Поймав недоуменный взгляд Евгения Викторовича, Али сказал: «Этот камень передавался в нашем роду самым достойным мужчинам, и мой дядя, живущий в Махачкале, пару лет тому назад дал его мне. Он — великий человек, создавший для моего народа письменность и учебники, настоящий просветитель, ученый, муалим. Ему уже много лет, и силы его покидают. Не знаю, почему он выбрал именно меня, но у нас не принято об этом спрашивать. Важно другое — он сказал, что, согласно преданию, это камень из кольца Помпея, и рано или поздно он должен быть возвращен хозяину. Когда и как он объявится — неизвестно. Но это будет истинный господин, царь, на котором благословение Всевышнего! Что ж. Видимо, он имел в виду вас. А теперь давайте спать. На рассвете встанем и спокойно, часа за четыре дойдем до дома Рамазана». Не дожидаясь ответа гостя, Али расстелил на каменном полу что-то типа коврика, затем вышел из грота на улицу, откуда донеслись звуки льющейся воды. Труваров догадался, что Али совершил очистительное омовение перед намазом. Так оно и было: вернувшись в убежище, Али встал на заранее подготовленное место и начал молиться:

— Во имя Аллаха Всемилостивого и Милосердного! Хвала Аллаху, Господину миров, Всемилостивому и Милосердному Распорядителю Судного Дня! Я предаюсь лишь Тебе, О Всевышний, и лишь у Тебя прошу помощи и поддержки! Направь мои деяния и мысли по праведному, предначертанному Тобою пути, и не дай мне ступить на дорогу шайтана! Я благодарю тебя, мой Повелитель, за то, что именно мне было уготовано исполнить то, что завещали мои предки. Дай, Аллах, сил и мудрости этому человеку для выполнения своей миссии, Тобою предопределенной. Помоги ему, Владыка миров, сделать счастливыми нас и наших близких. Ибо на все есть только Твоя воля! — Монотонные звуки мусульманской молитвы постепенно ввели Труварова в состояние своеобразного транса. Перед его мысленным взором возникали чудесные картины, на которых шапка Мономаха венчала заснеженные вершины гор, а орлы несли в своих цепких когтях скипетр и державу. Вскоре его сморил сон.