Палач. Нет милости к падшим - Александр Ачлей

— Ассимиляция — это закономерный результат общественного развития. Вы же образованный человек. Нельзя повернуть исторические процессы вспять.

— Если нельзя, но очень хочется, то можно. Так говорят. Мой народ живет в этих местах тысячи лет. Я благодарен своим предкам за то, что они заселили эти места. Вы еще Алазанской долины не видели: мягкий субтропический климат, роскошные леса, жирная земля, никаких комаров или гнуса — рай! Говорят, когда Помпей увидел эту землю, он воздел руки к небу, благодаря богов за то, что позволили ему увидеть эту неземную красоту.

— Здесь и Помпей бывал?

— Он пришел сюда с большим войском после разгрома Армянского царства в надежде, что местные племена ему покорятся. Но первый же бой сбил спесь с великого полководца: когда его солдаты стали собирать на поле брани тела своих соратников, они к своему ужасу увидели, что убитые вражеские воины — сплошь женщины. Если здесь так воюют женщины, то что будет, когда за дело возьмутся мужчины? И Помпей ретировался. Правда, согласно легенде, свой след все же оставил.

— И какой же?

— Это, скорее всего, красивая легенда. Во время той битвы, первой и последней, в плен к римлянам попала одна из амазонок, которую звали Меседей. Помпей был сражен ее дикой красотой, пленительной грацией, утонченностью повадок, незаурядным умом, изысканностью манер, пугающей гордостью. Старый полководец, много повидавший на своем веку, без памяти влюбился и оставил ее при себе. Человек он был незаурядный, просвещенный. Великолепный собеседник и рассказчик, он со временем пленил сердце юной красавицы, которая ответила ему взаимностью. Они были вместе до тех пор, пока не пришло время возвращаться в Рим. Меседей прекрасно понимала, что там она будет для всех чужой, да и любовь к своей Родине, наверное, была сильнее привязанности к Помпею. Она вернулась в Мамрух. Да, да, именно так называлось ее родное поселение, уж не знаю, город это был тогда или нет. Через какое-то время у нее родился сын, которого она назвала Мишлеем. От него и пошел наш род, впоследствии давший имя нашему родовому селению Мишлеш. А в подтверждение этой легенды приводят тот факт, что в самом Мамрухе до сих пор есть площадь Помпея и дворик Помпея, которые были так названы, потому что там и стоял дом Меседей. Там она воспитывала потомка гордого римлянина, что, однако, самому ему симпатий со стороны местных жителей не прибавило. До сих пор злым собакам в Мамрухе дают кличку «Помпей». Так что, уважаемый гость, нам очень не хочется ассимилироваться с тюрками, и мы, а за свой род я отвечаю, готовы пойти на любые жертвы, лишь бы Россия опять восстала из пепла и разрешила наши неразрешимые проблемы. Мы поэтому и с Московией окончательно не разрываем связи, так как не хотим перерезать последнюю пуповину, связывающую нас с русскими. Но вы уклонились от моего вопроса по поводу кольца, — Али пристально посмотрел на Труварова, и тому ничего не оставалось, как рассказать о древнем предании.

— А можно его поближе рассмотреть? Нет, снимать не надо. Этого лучше не делать. Я и так все увижу.

Труваров протянул ему руку, безымянный палец которой украшал массивный старинный перстень.

— Здесь не хватает одного камня, — указал Али на дефект.

— Да, но именно в таком виде кольцо было передано нашему роду. Куда и при каких обстоятельствах подевался недостающий камень и что это был за минерал — я не знаю.

— Зато я, по-моему, знаю. — Али, расстегнув ворот рубахи, снял с шеи неказистый кожаный мешочек, извлек на свет темный, неправильной формы камень и протянул его изумленному Труварову. — Попробуйте, может, подойдет.

Глава XXXV

Италия

По прилету в аэропорт Мальпенса Дин сразу же набрал телефон Луиджи:

— Ciao Luigi![1] — он не представился, так как не сомневался, что по характерному акценту тот сразу же его узнает.

— Din? Madonna! Che piacere sentirti! Da dove chiami?[2] — Луиджи был искренне рад звонку.

— Sono a Milano. Appen' arriavato. Senti. Но bisogno del tuo aiuto.[3] — Дин сразу же перешел к делу.

— Sai che sono sempre alia tua disposizione. Dimmi cosa successo?[4]

— Preferirei di parlare non per il telefono.[5]

— A! Questi terribili russi. Segreti da per tutto. Va bene. Senti, se per te va bene domani pomeriggio posso venire da te e discuttere quello che vuoi,[6] — эта привычка итальянцев называть всех выходцев из бывшего СССР русскими всегда забавляла Дина. Он много раз пытался объяснить Луиджи, что в России не все граждане — русские, но это было абсолютно недоступно его пониманию, тем более, что выговорить сложную национальность Дина, цахурец, он вообще был не в состоянии по причине полного отсутствия в итальянском соответствующих звуков.

— A Verona?[7] — Дин сразу же назвал именно этот город не только из соображений конспирации и близости Вероны к Венеции, но еще и потому, что с этим местом были связаны самые яркие воспоминания молодости.

— Perche' no? La vicino ad Arena c'e' un buon caffe' con la musica classica che ti piace tanto. Domani alle 7 del pomeriggio sono la.[8]

— D'accordo. Allora, a domani?[9] — Дину это место было хорошо известно, поэтому он сразу же согласился.

— Ciao amico.[10]

Не было никаких сомнений, что умный итальянец обо всем догадался, и завтра в точно оговоренное время будет ждать его в назначенном месте. Но это будет только завтра, а сейчас ему хотелось встряхнуться после утомительного рейса, тем более, что он терпеть не мог летать. Лана нетерпеливо ожидала его на выходе из аэровокзала, он подошел, взял ее багажную сумку и сказал:

— Ну что! Поедем сразу в Верону, или ты хочешь немного поболтаться по модной столице Европы?

— Я здесь уже много раз, как ты выразился, «болталась», — не без кокетства ответила Лана, — шопинг меня не прельщает, смотреть здесь, кроме Дуомо, нечего. А вот в Вероне я никогда не была. Поэтому, если не возражаешь, сразу и поедем.

— Замечательно. Там устроимся в хорошей гостинице, и я накормлю тебя настоящей пастой! — Дин уже предвкушал удовольствие от грядущего ужина.

— Я не ем мучного, ты же знаешь.

— Паста — это не мучное! И от нее не толстеют. Это я тебе гарантирую. Да и потом, на мой взгляд, тебе бы не помешало слегка поправиться, — это он сказал, явно не подумав, но тут же спохватился, — Шучу!

Беззаботно болтая о пустяках, они направились к стойке агентства по прокату машин и через три часа были в Вероне. В гостинице быстро приняли душ и, несмотря на поздний час, вышли на улицу в поисках уютного ресторанчика, где можно было бы насладиться всеми прелестями пребывания в этом волшебном городе. Дин заказал две порции настоящих итальянских спагетти и после того, как увидел бесплодные попытки Ланы накрутить их на вилку, просветил ее, что лучше это делать с помощью ложки.

— Смотри! Все гениальное просто. Вилка в правой руке, ложка — в левой. Легким движением отделяешь немного спагетти от основной массы, потом, зацепив их вилкой, упираешься ею в ложку и накручиваешь ровно столько, сколько сможешь уместить во рту. А уместить ты сможешь много! — Он опять неудачно пошутил, но такое дурашливое настроение у него было сегодня. Лана это чувствовала и не обижалась, всецело отдавшись освоению нового для себя искусства поедания итальянских блюд.

— Кстати, ты знаешь, что простая на вид четырехзубцовая вилка, которой ты так неумело пользуешься, была изобретена исключительно благодаря спагетти? Эта весьма занимательная история, и если не возражаешь, а с набитым ртом возражать крайне сложно, я ее тебе расскажу, — он с удовольствием осушил бокал своего любимого «Кьянти» и поведал Лане, которая никак не могла справиться со своей порцией, следующую историю:

«Давным-давно, в некотором царстве, в некотором государстве, а на самом деле в Неаполитанском королевстве, жил-был король. Был он в достаточной степени мудр, бодр и добр, а также красив, весел, щедр, храбр и богат, впрочем, как и полагается властителю одной из самых значимых стран Европы, столицей которой был город Неаполь (ясное дело, не Урюпинск же), живописно раскинувшийся между огнедышащим Везувием и мореплещущим заливом. В те времена он по достоинству считался одним из самых красивых городов континента и по своему великолепию соперничал с Парижем, Лондоном и Веной. Короля любили подданные и уважали соседи, его гостями были великие художники, музыканты и поэты, самые знойные красавицы Юга и холодные богини Севера домогались внимания и любви этого баловня судьбы, а он все больше грустил, тосковал, печалился и даже иногда, по неподтвержденным данным, плакал. Хотя здесь удивляться нечему, так как в те далекие времена способность мужчины проливать слезы свидетельствовала в первую очередь о его открытой душе и храбром сердце, а не о преступной слабости, как сегодня. Поэтому мужики без стеснения плакали, плакали и плакали… Н-да, отвлекся, извини… Итак, наш сюзерен, который имел, казалось бы, все, что нужно для счастья, в последнее время грустил. Чего только не предпринимали первые министры и глава его администрации: и экскурсию на новейшем военном корабле, где ему дали самому покрутить штурвал и пострелять из пушек; и полет на воздушном шаре, во время которого он самолично бросал тяжелые камни в специально для этого установленные мишени; и балы, и маскарады, и театрализованные представления, во время которых лучшие артисты со всего мира пытались как-то развеселить его (говорят, там был даже один китаец), и цирк с дикими зверями, иллюзионистами, клоунами и полуодетыми акробатками — все тщетно. Король продолжал все глубже погружаться в депрессию, чем не на шутку встревожил своих придворных, которые почему-то решили, что недовольство хозяина может быть как-то связано с тем, что они слишком много воруют.