Изнанка. Том 2 - Самат Бейсембаев

хлеба — да, я рад этому, а больше о чем и мечтать можно? Да и зачем вообще мечтать, когда и без этого хорошо. Мечтает лишь несчастливый; а я счастливый. Вот вы все чего-то хотите, и тогда думаете, счастливым станете. Нет, говорю тебе, что люди жизнь не поняли, да. От того и страдают. Без своего места говоришь? Мое место там, где я. Чем проще, тем счастливее — вот оно мое кредо жизненное, да. Мечтает лишь несчастливый…а я…я счастливый…да.

— Возможно оно и так, возможно оно и так, — не стал я вступать в полемику, откинувшись общими фразами, будучи не согласен с ним. Как это так не строить планы и никуда не стремиться? Я же не животное какое довольствоваться тем, что природа послала. Если солнце жарко голову печет, я буду не тень дерева искать, а крышу делать. Впрочем, дело каждого свое; мое дело бороться за себя до конца.

— Что расселись, уродливые бездельники? Собирайте свои манатки. Мы выдвигаемся, — бросил нам Тимотиос, и шагнул дальше сказать это же и другим.

— Кажется, ты ему нравишься.

— Да он просто влюблен в меня, — буркнул я, вставая с места.

— Я вообще-то без шуток. Ты, кажется, ему правда нравишься, да. Он, как бы, обращается с тобой, как и ранее, только вот тон его немного изменился, да: смягчился что ли. Да и это брошенное про уродов и бездельников — ну, не всерьёз же, да. Были в этих словах, опять же, что-то такое, что не поддается простому раздражению. Думаю, он просто не хочет признавать свою неправоту. Рурку про тебя, скорее всего, такое говорил, а тут ты теперь аж первый разведчик, да, и вообще башка наш тебя ценить по-особенному стал, давай не будем уж это отрицать.

Я снова, не изменяя своей привычке, ничего не ответил, уйдя в размышления. Не знаю, на счет нравился я ему или нет, но на счет одного Колпак был точен однозначно: человек не умеет быть неправым, не научился; готов на все пойти, но только в глазах собственных, как он считает, сохранить гордость, иначе в ином случае ему ж придется ею поскупиться.

Тронулись мы в путь, не спрашивая куда: Колпак видимо по своим философским воззрениям; что же до меня — лень мне было идти узнавать, когда можно немного подождать и узнаешь само собой.

«Хм, что-то новенькое», — подумал я, когда увидел, что мы приближаемся к городу. Думал идем-то на очередную зачистку очередной деревни.

— В городе мы пробудем пять дней, — обратился ко всем Рурк. — Сейчас с Тимотиосом сходим и возьмем наш расчет за работу. Каждый получит свою долю. Отдыхайте, гуляйте, через пять дней на рассвете жду вас у главных ворот. Кто не придет — значит, что ж, у него теперь своя дорога. И постарайтесь не обнаружить нож в сердце в какой-нибудь таверне и не очутиться в канаве.

Прождали мы их недолго; в кармане у меня оказался мешочек звонкого. Меньше чем у других, но оно и понятно — присоединился я к ним позже. Стоит отметить, что были среди нас и потери, и по договору вся их доля не распределялась по остальным, а переходила к Рурку. Не самая продуманная система, потому что будь наш башка, назовем это, немного недальновидным, то он мог бы незаметно для других пару человек и убрать, как-либо подставить, чтобы присвоить себе их долю. Благо он был не таким. С другой стороны, если бы доля распределялась по остальным, то тут подставы стоило бы ожидать вообще отовсюду. Сложно; очень сложно. Вообще возможно ли построить систему, не имеющую изъян? Наверное, нет, потому что всегда изъяном любой системы является человек. Сложно; опять все сложно.

— Ну, куда путь держим? — повернулся ко мне всем корпусом Колпак, держа в одной руке свой мешочек, намекая на великий кутеж.

— Есть предложения? — тем временем, подкинул я свой мешочек в руке. Если призадуматься на секундочку, ведь это мои первые собственные заработанные деньги. Сокровенные. И даже, говоря откровенно, не знаю, как на них реагировать. Однозначно могу сказать, что рабочая карьера идет вверх: теперь уже не просто за еду. Самое что интересное, я не имею представления по меркам этого города и мира в целом, какой суммой я располагаю. Как скажем, такой базовый вопрос, сколько мне необходимо еще работать, чтобы накопить на свое жилище — было сложно предположить. Тут само собой возник вопрос — «а на что и нужно ли вообще мне сейчас копить?». Четкого плана будущего у меня нет. Невольно вспомнил слова Колпака и, скажу откровенно, частично сейчас с ним согласился. Пока живу той жизнью, которой живу, и меня все устраивает. А значит что? — можно пойти и покутить, так сказать. Иногда полезно отпустить мыслями жизнь и отдаться течению; но только иногда.

— Давай сходим,… посмотрим арену, — взял предложение я на себя.

Мы шли ручьем по узким улочкам, огибая приставал, клянчащих монету, и, несмотря на светило в небе, уже пьяных местных, пока, наконец, не оказались у входа арены. Внешне она очень напоминала ту, в которой я проводил свое время в качестве потехи публики, и воспоминание об этом зудом прошлось по спине. Прошли внутрь; через коридоры вышли на саму арену и тут меня, выражу самую банальную фразу, но она как ничто другое здесь подходило, будто громом поразило: эта та самая арена… та самая. Я все время приезжал с другой стороны, входил с другого места; с места для бойцов и знал только ее изнутри. Узнал каждую стену, каждую мачту, каждый парус для создания тени, каждый отсек, этот песок. Логические цепи начали выстраиваться в голове с лихорадочной скоростью: та арена, значит тот самый город, найти тот путь и пройти по нему, выйду к нужной мне вилле, найду нужных людей и… совершу возмездие. Первый раз я въезжал в этот город не в том состоянии, чтобы все запомнить; передвигался исключительно одним путем, будучи в закрытой карете; бежал в полной темноте, да и не было там возможности до созерцания местного градостроительства. «Надо идти прямо сейчас… нет, это вызовет подозрение и лишнее внимание… поведение… будто я впервые в этом городе… придерживаться того же поведения… дождаться ночи… провести разведку… быть стремительным — не значит быть опрометчивым… все выверить… попыток может больше и не будет… но сперва избавиться от внимания Колпака… напиться… будто бы» — рой пчел проносился в голове. С этого момента вся реальность вокруг превратилась в запрограммированное, и внимание отвернулось к мыслям, делая