Гулящая - Панас Мирный

- Как здоровье вашей кумы? - спросила Наталья Николаевна у Проценко.Никак не соберусь к ней!

- Это потому, что долго собираетесь.

Она хотела что-то сказать.

- А может, ты, Наташа, угостишь все-таки нас? - перебил ее отец Николай.

- Если вы не поднесете, я и пить не стану! - прибавил Довбня.

- Отчего же? - спросила она.

- У женщин рука легкая... Вот и рюмка идет легче, не становится колом! - пошутил Довбня.

- О, у меня рука тяжелая... Вы ее еще не знаете! - ответила попадья, сжав руку в кулачок и подняв его вверх. На свету кулачок краснел, как яблочко.

- Ваша? Вот эта! - воскликнул Довбня, глядя на ее кулачок, как кошка на мышку.- Ну-ка, разожмите, я погляжу,- сказал он, подходя к попадье.

- Что вы там увидите? Разве вы знахарь?

- Знахарь.

Попадья разжала кулачок и протянула руку Довбне. Он осторожно взял ее за пальчики и, наклонившись, стал рассматривать тонкие линии на ладони.

- Долго мне жить? - сверкая глазами, спросила попадья.

- Сто лет! - воскликнул Довбня, прикрывая ее ладонь своей жесткой рукой. Подержав немного, он приник к ней ухом.- Прижмите покрепче! - сказал он.

- Вы и в самом деле, как знахарь! - прощебетала она.- Что же вы там услышите?

Довбня ничего не ответил - он слушал. Потом поднял голову, снова положил попадье на ладонь свою руку и, глядя ей прямо в глаза, улыбнулся. Кровь, пульсируя у нее под тонкой кожицей, трепетала под его жесткой рукой: он слушал, как бьется она, точно мышка, щекочет ему ладонь.

Попадья чему-то засмеялась звонко и радостно. Поп весело подпрыгнул и крикнул:

- Магарыч! Магарыч!

Один только Проценко стоял грустный и пристально глядел то на Довбню, то на попадью. Он видел, как загорались ее глаза, как покрывалось румянцем бледное лицо... Сердце у него вдруг забилось, заныло.

- Колдун! колдун! - кричал поп, бегая по комнате и радуясь, что Довбня развеселил Наталью Николаевну.- За это надо выпить! Ей-богу, надо выпить!

- Что же вы там услышали? - пристала к Довбне Наталья Николаевна, когда он убрал руку.

- Поднесите! - показал Довбня на бутылку.

Попадья мигом схватила рюмку, налила и поднесла Довбне.

- Капельку! Одну капельку! - просил тот, отстраняя рюмку.

Попадья отхлебнула с полрюмки и тут же долила. Довбня залпом выпил рюмку.

- Всем! всем поднести! - орал поп, хлопая в ладоши.-Ура-а-а!

Наталья Николаевна бросила на него недобрый взгляд.

- И вам, Григорий Петрович, поднести? - стрельнув глазами на Проценко, спросила она.

- Всем! всем! - глухо сказал Довбня.

- Мне чуточку. Я не пью,- отнекивался Проценко.

- Надо делать, как знахарь велит! - с улыбкой ответила попадья. Водка уже бросилась ей в лицо, ударила в голову, в глаза; она слышала в ушах веселый шум.

- Не все то правда...- начал было Проценко, беря рюмку.

- Или не всякому слуху верь! - перебил его Довбня.

Проценко бросил на него презрительный взгляд.

- Вы и в самом деле, как колдун, разговариваете. Мне даже страшно делается! - сказала попадья.

Тем временем Проценко, отпив из рюмки, сморщился и поставил ее на стол.

- А мне? - сказал отец Николай.

- Только этого не хватало! Ты что, мало на крестинах выпил? - крикнула на него попадья.

- Всем! всем! - басом прогудел Довбня.

Попадья налила рюмку попу; тот не только всю выпил, но и донышко поцеловал.

- Мир! мир! - закричал Довбня.

- Что же вы услышали? - допытывалась у него попадья.

- А вам хочется знать?

- Конечно, хочется.

- И вы не рассердитесь, если я скажу правду?

- Только не врите!

- Зачем врать? Слушайте же...

Все насторожились.

- Нет, давайте еще по рюмочке опрокинем! - сказал Довбня.

У попадьи глаза разгорелись, как угли, лицо пылало; только под глазами темнели круги. Она мигом схватила рюмку и бутылку и поднесла Довбне и мужу. Проценко не захотел пить; он смотрел на Довбню, который ходил по комнате: ноги у него заплетались; на глаза упала прядь волос; он ничего не замечал. Видно, его уже разобрало.

- Теперь, чур, не сердиться! - повернулся Довбня к попадье.

- Никола! Признавайся, как на духу...- И он стал шептать что-то попу на ухо.

Поп засмеялся, а у Проценко дыхание захватило в груди... "Ну, теперь пойдет катавасия!" - подумал он, переводя взгляд на попадью; та, весело сверкая глазами, пристально смотрела на Довбню.

- Признавайся: давно? - громко спрашивал Довбня.

- Да ну тебя, не выдумывай! Не надо... Давай лучше выпьем! отмахивался поп.

- Не хочешь признаваться? А я бы тебя обрадовал!

- Ну, а если давно, так что тогда будет? - сверкая глазами, спросила попадья.

- Сын будет!..- брякнул Довбня.

- Браво-о! Браво-о! - крикнул поп и бросился обнимать Довбню.

Попадья застенчиво улыбнулась, потупилась и украдкой взглянула на Проценко; тот стоял и мрачно смотрел, как поп расцеловывается с Довбней.

- Нам весело, а тебе грустно? - тихо спросила Наталья Николаевна, подбежав к нему.- Вот видишь, какой он хороший! - громко прибавила она, показав глазами на Довбню.- Весельчак, балагур. Не чета тебе - ну, что ты, точно язык проглотил!

Проценко еще больше насупился.

- Ну, будет, перестань!.. Ты сердишься? - спросила она и, наклонившись, сказала ему на ухо: - Что, если Довбня угадал?!

Проценко заметил, как дрожат у нее руки и горят глаза, как пылает она вся; ему показалось, что она готова броситься ему на шею. Он отскочил от нее, и, подбегая к попу, сказал:

- А знаете, что говорит Наталья Николаевна?

- Григорий Петрович! - крикнула попадья, топнув ногой.- Рассержусь!.. Ей-богу, рассержусь!

- Наталья Николаевна говорит...- начал Проценко.

Попадья, как кошка, прыгнула к нему и обеими руками закрыла ему рот. Тонкие пальчики так и впились ему в губы.

- Наталья Николаевна говорит... выпить еще по одной,- крикнул Проценко сквозь ее пальцы.

- Правильно! правильно,- басом гудит Довбня.

- Можно выпить! надо выпить! - гогочет поп.

- И я! И я! - кричит Проценко и, налив себе полрюмки, выпивает.

Довбня и поп не заставили себя ждать и выпили по полной.

Всем стало так легко, так весело. В комнате поднялся шум, гам, хохот. Поп просил Довбню задать тон на лаврскую аллилуйю; а тот, слоняясь по комнате, заводил жука; Проценко сидел в уголке зюзя зюзей и сверкал глазами; попадья бегала по комнате, бросалась то к одному, то к другому, то и дело толкала в бок Проценко, щипала ему руки.

- Давайте играть в носки! - крикнула она и бросилась за картами.

Вот она уж и карты сдала.

- Ходите!

- О-о, спать хочу! - крикнул поп и, пошатываясь, поплелся в другую комнату.

Гости, увидев это, схватились за шапки.

- Куда же вы? Пусть себе спит, а вы посидите,- просила попадья.

- Пора! пора!

Довбня выпил еще на дорогу и, ни с кем не прощаясь, пошел через кухню.

- Не ходите туда! Я вас проведу другим ходом,- крикнула вслед ему попадья.

Довбня недоумевающе поглядел на нее, махнул рукой и, накинув на плечи пальто, вышел. Проценко она повела другим ходом.

- Отчего ты сегодня был так невесел? - спросила она в прихожей, прижимаясь к нему.- Голубчик мой!..- раздался жаркий поцелуй.- И выпало мне на долю век с немилым коротать! - жаловалась она, прижимаясь к нему. Когда же ты теперь придешь? Приходи поскорее, а то я, кажется, с ума сойду!

Проценко молча вырвался из ее горячих объятий. Он сам не знал, почему она показалась ему сегодня противной... Эти щипки, эти ласки, эти разговоры про сына... нет, сегодня на него как ушат холодной воды вылили. Он выпил лишнего, чтобы забыться, развеселиться, а от этого у него только туман в голове. Как гвоздь, засела у него в голове одна мысль, как жало, вонзилась в сердце - поскорее отвязаться от этой назойливой бабенки! Выбежав во двор, он невыразимо обрадовался холодному ветру и быстрым шагом пошел вперед. Посреди двора он наткнулся на Довбню, который чего-то топтался на одном месте.

- Кто это?

- Да это я!..- крикнул Довбня, присовокупив к этому возгласу такое крепкое словцо, что Проценко зашикал на него.- Рукав никак не найду. Уж не оторвал ли его кто? - спросил Довбня, силясь напялить пальто.

Проценко засмеялся, помог Довбне одеться, взял его под руку и повел со двора.

Время было позднее - далеко за полночь; в темном небе ни единой звездочки, ни единой искорки,- густая непроглядная тьма; холодно, туман с изморосью; на улице тихо и глухо; только мутные шары редких фонарей желтеют в темноте, а вокруг них зияет черная бездна.

- Куда это мы идем? - спросил Довбня, останавливаясь посреди улицы.

- Как куда? Домой! - ответил Проценко.

- Зачем? Я не хочу домой!

- А куда же? - спрашивает Проценко.

- Хоть к черту в болото, а домой не хочу!

- Почему?

- Почему?.. Ох, брат! - вздохнул Довбня, валясь на Проценко.- Ты ничего не знаешь, а я знаю... И все тебе расскажу, все... Ты видел у нас девку Марину?.. Черт его знает: подвернулась, брат, под пьяную руку... ну... пропади она пропадом!.. А теперь проходу не дает... Говорит: женись на мне, а то повешусь или утоплюсь... Вот какие дела!.. Видал, куда гнет?.. Плетями меня, шельму, драть надо! Казацкими нагайками пороть!..- воскликнул Довбня, топнув ногой так, что вода из лужи брызнула им в лицо.- Какой это черт плюется? - спросил он, утираясь.- А все-таки она, брат, хороша! прибавил он и так похвалил Марину, что Проценко замутило.