Мост в белое безмолвие - Леннарт Мери

Если в эстонской литературе встречаются утверждения, противоположные тем, которые я выделил разрядкой, то они объясняются незнанием существа дела или основываются на его произвольном толковании.

Георг Форстер не участвовал в третьем плавании капитана Кука, но он перевел и отредактировал отчет Кука и его преемника Кинга. Благодаря посредничеству Форстера прапрадеды Йорелё и Канилу предстают перед на-{252}ми такими, какими они были 10 августа 1778 года. Это достойное внимания зрелище:

"Войдя в залив, мы увидели на его северном берегу селение и многочисленных жителей, причем появление наших кораблей вызвало у них явное беспокойство и недоверие: можно было разглядеть туземцев, уходящих в глубь страны с узлами за спиной. Я решил высадиться вблизи их жилищ и сделал это в сопровождении нескольких офицеров, на трех шлюпках, снабженных оружием. Неподалеку от деревни нас встретили 30-40 человек в полной боевой готовности. Они были вооружены алебардами, луками и стрелами. Когда мы приблизились к берегу, трое из них вышли нам навстречу и, сняв шапки, отвесили глубокие поклоны. Мы ответили им столь же учтиво, но нам не удалось убедить их подождать на берегу, пока мы сойдем с лодок, они удалились немедленно, как только шлюпки подошли к берегу. Я последовал за ними без спутников и без оружия. С помощью знаков, с которыми я к ним обращался, я добился того, что они остановились и приняли от меня кое-какие безделушки, за которые они дали мне две лисьих шкуры и два моржовых клыка.

Они вели себя крайне недоверчиво и настороженно, знаками давая понять, что остальным нашим людям не следует подниматься к селению: когда я попытался положить одному из них руку на плечо, он отскочил назад на несколько шагов, а когда я делал шаг вперед, они отступали назад. Они были готовы в любой момент пустить в ход свои копья, а люди, стоящие на холме, всем своим видом показывали, что поддержат их стрелами. Мне и нескольким моим спутникам все же удалось неприметно войти в соприкосновение с ними. Бусы, которые я им роздал, внушили им некоторое доверие к нам, так что они уже не проявляли беспокойства, когда еще несколько наших людей присоединилось к нам, и постепенно между нами завязалась торговля... Но ни один предмет, полученный ими, не повлиял на них настолько, чтобы они уступили нам копье или лук, - наоборот, это оружие они держали в постоянной готовности, не выпуская из рук, за исключением тех из них, которые угостили нас пеньем и танцами, но и они положили оружие так, чтобы в любой момент его можно было схватить, причем безопасности ради они попросили нас сесть на землю.

Их стрелы были снабжены наконечниками из кости и {253} камня, но очень немногие наконечники были зазубрены, а некоторые были округлые и тупые. Мне трудно сказать, для какой цели они были предназначены, разве что для охоты на мелких животных, чтобы не нанести ущерба шкуре. Луки их похожи на те, что мы видели в Америке, а также на эскимосские. Копья и алебарды были стальные или железные, европейской или азиатской работы. Они были с величайшим старанием украшены резьбой и инкрустацией из бронзы или из какого-то белого металла. У этих людей, столь рьяно охранявших от нас свои луки и стрелы, на ремешках из красной кожи, переброшенных через правое плечо, висели копья, а колчаны на левом плече были полны стрел. Некоторые колчаны были удивитeльнo красивы. Изготовленные из красной кожи, они были оторочены красивой каймой и всячески изукрашены.

И многие другие предметы, а особенно их одежда, выполнены с таким мастерством, подобное которому мы никак не ожидали встретить у народа, живущего в таких высоких широтах. Все американцы 1, которых мы видели прежде, отличались невысоким ростом, лица у них круглые, с выдающимися скулами. Этот же народ, среди которого мы сейчас находимся, рослый и длиннолицый, и кажется, что он принадлежит совсем к другому племени. Мы не видели ни детей, ни стариков, за исключением одного лысого старика, и только он был без оружия. Все эти люди были среднего возраста и, как на подбор, здоровые и сильные. У старика на лице была черная отметина, у других мы ничего подобного не видели. У всех уши были проколоты, и некоторые носили в ушах стеклянные бусы. Это было почти единственное их украшение, они ничего не продевали в губы, отличаясь и этим от виденных нами американцев". Дальше Кук описывает их одежду: головной убор, доха, штаны, сапоги и перчатки - последние конечно же для защиты от стрел. "Все это изготовлено из исключительно красиво отделанных шкур оленя или морской коровы". Говоря о морской корове, Кук имеет в виду не то легендарное, описанное Стеллером млекопитающее, чье вкусное мясо, молоко и ценная шкура дали основание для столь непоэтичного названия и для еще более непоэтичного их уничтожения, а моржа. Не стоило бы особенно распространяться на эту тему, {254} если бы за этим не скрывалось одно из немногих финно-угорских заимствований в английском языке. На страницах дневника Кук выражает свое удивление: "Я не понимаю, почему это животное (morsk) стали называть морской лошадью..." Мы-то понимаем: потому, что "seahorse" и "morsk" фонетически очень похожи. "Морж", как известно, слово лапландского происхождения. Если в ранней эстонской литературе это животное с могучими слоновыми бивнями несколько неожиданно именуют морской лошадью, то это всего-навсего языковой бумеранг, который, совершив полный оборот вокруг земного шара, вернулся на берега Балтийского моря. А теперь возвратимся обратно с неба на землю. "Их зимние жилища отличаются от летних. Зимние имеют куполообразный свод, и пол в них несколько ниже уровня земли. Я обследовал одно такое жилище, имевшее овальную форму, общая его высота равнялась примерно двадцати футам, свод же начинался с высоты двенадцати футов 2. Каркас состоял из дерева и китовых ребер, размещенных, весьма удачно и соединенных между собой кусками поменьше из этого же материала. На этот каркас накладывается грубая и прочная трава, которая потом засыпается землей, так что снаружи это жилище кажется маленьким холмиком. Вдоль двух длинных и одной короткой стороны кладутся подпорные стенки из камня высотой в 3 или 4 фута 3. Со второй короткой стороны делается наклонная насыпь, которая ведет к входу - дыре, проделанной в кровле. Пол в таком жилище дощатый, под ним нечто вроде подклети, в которой ничего, кроме воды, я не увидел. В торцовой части таких земляных жилищ я видел сводчатое помещение, которое я счел кладовой. С жилым помещением она соединена темным проходом, а воздух поступает туда через отверстие в потолке. И хотя дыра эта на уровне земли, по которой мы ходили, находясь снаружи, все же нельзя сказать, что кладовая помещается полностью под землей, потому что один ее торец примыкает к откосу холма... и сложен из камня. Сверху возвышается нечто вроде караульной будки или дозорной башни, сложенное из костей больших рыб". В этом строении мы безошибочно узнаем свайный амбар, древнейшую постройку охотничьих племен Северной Евразии, границей {255} распространения которых на западе были Финляндия и Эстония. За этим у Кука следует описание летнего жилища и вешал, причем подчеркивается, что вешала для сушки рыбы сделаны из китовых костей. Море - основной источник, откуда чукчи черпают себе питание. Этот вывод Кука полностью относится и к береговым чукчам. "Страна эта казалась исключительно бесплодной, мы не видели здесь ни деревьев, ни кустов. Дальше к западу мы приметили гряду гор, покрытую недавно выпавшим снегом.

Поначалу мы приняли эту страну за часть острова Алашка, отмеченного на карте Штелина. Но очертание берега, а также положение и размеры противоположного американского побережья, заставили нас сделать заключение, что это страна чукчей, то есть восточная оконечность Азии, открытая Берингом в 1728 году".

Если бы мы вместе с Куком окинули взглядом "противоположное американское побережье", то увидели бы, как за горами и лесами, на другом конце материка, сражается длинноволосый юноша, которому едва исполнился двадцать один год. Отвоевав свое, он приедет в Эстонию, построит в Тарту главный университетский корпус, закажет профессорский мундир и на дверях своей квартиры прикрепит медную пластинку с надписью: "Проф. Др. Иоганн В. Краузе".

Через двенадцать лет здесь стал на якорь бывший астроном Кука Биллингс, на службе Российской империи возведенный в ранг капитана, а позднее удостоенный звания коммодора, при том, что "дух Кука, по всей видимости, не витал над ним". Эти язвительные слова Сауэра вполне справедливы, во всяком случае, в отношении всего, что касается мореплавания. "До сего времени господин Биллингс с упрямой самоуверенностью отклонял предложения капитана Сарычева и суждения всех других офицеров, отважившихся высказать собственное мнение". Теперь, летом 1791 года, твердолобый Биллингс решил пересечь Чукотку пешком, несмотря на всю опасность подобного путешествия и на противодействие спутников. Этот трудный переход заслуживает признания не только из-за его спортивного духа, а и потому, что был собран богатый этнографический материал. Но Биллингс так ни разу и не увидел берега, для описания которого он, собственно, и был сюда направлен.