Постижение Петербурга. В чем смысл и предназначение Северной столицы - Сергей Ачильдиев

<…> Зато следующий день был днём ликования. Реяли везде праздничные флаги; столица была задрапирована красным. Это по обычаю.

Le roi est mort, vive le roil

Вместо десяти градусов мороза, что показывал термометр первого марта, наступила оттепель. С крыш лились потоки талой воды. Всё золотилось на солнце. Траура нигде не было видно. Население точно возродилось. Точно все ждали чего-то радостного, неизбежного» [10. С. 118].

Массовое помрачение рассудка коснулось в том числе крупнейших деятелей искусства. Уже с 1870-х годов «героический образ» революционера стал едва ли не одним из главных в прозе, поэзии и особенно в живописи. Дошло до того, что на петербургской выставке передвижников, проходившей в тот самый день, когда от рук революционеров-народовольцев погиб Александр II, Николай Ярошенко вывесил свою картину «У Литовского замка», на которой была изображена стоящая у стен «русской Бастилии» девушка-революционерка. Полотно сняли только после того, как глубокое возмущение этой акцией выразил великий князь Михаил, брат убитого императора.

На протяжении нескольких десятилетий многие представители почти всех слоёв общества открыто сочувствовали самому крайнему экстремизму. Характерно, что это сочувствие было помножено ещё и на веру в то, что Россия — какая-то особенная, не такая, как все прочие страны, и жить она должна принципиально по-иному. К примеру, Николай Анциферов вспоминал, как в начале ХХ века «эсеры с Михайловским и Лавровым в голове говорили, что… герои поведут за собой толпу. Террор приблизит революцию. Нам, русским, не нужно ждать роста производительных сил, мощных кадров промышленного пролетариата. У России особенная стать» [1. С. 101–102]. Нередко эта эпидемия обретала откровенно уродливые, карикатурные формы. Александр Вертинский писал в мемуарах: «Время было такое, что если гимназист пятого класса умирал, например, от скарлатины, то вся гимназия шла за его гробом и пела: “Вы жертвою пали в борьбе роковой!”» [5. С. 51].

Между тем ничего поразительного в этой эпидемии не было. Интеллигенция, как бы ни противостояла она российским порядкам, всегда тоже жила не по законам, а по понятиям — о высшей справедливости, государственных и народных интересах, плохом и хорошем начальстве, причудливо понимаемой нравственной целесообразности.

Со своей стороны, и местная власть, народ тоже существовали в несвободной стране и тоже — поскольку политическая жизнь фактически отсутствовала — не имели никакого политического опыта, а потому, получая из рук интеллигенции далеко не лучшие идеи, даже из них зачастую выбирали худшие образцы.

Иначе говоря, виновны были все — и те, кто предлагал новое будущее, и те, кто делал выбор в пользу того или иного варианта.

Однако наибольшая вина, несомненно, лежала на власти, потому что, если власть в государстве всесильна, то лишь она устанавливает все правила игры, выступая одновременно и главным судьёй и главным игроком.

Параллельные заметки. Причин Октябрьской трагедии множество — объективных и субъективных, прямых и косвенных, основных и второстепенных… Но одну всё же назову, тем более что упоминания о ней, особенно в последнее время, крайне редки.

Приход большевиков к власти и установление ими длительного кровавого режима — во многом следствие социально-политического запаздывания в историческом развитии России. Началось всё, пожалуй, с неудачи декабрьской революции 1825 года. В результате крестьяне были освобождены лишь через 36 лет, да к тому же без земли и в общине, то есть остались опять-таки в кабале. А самодержавие пало ещё позже, спустя 92 года. Таков непреложный урок истории: всё надо делать вовремя. При отложенных преобразованиях в сознании нации складываются такие сильные негативные особенности мировосприятия, которые даже правильное действие искажают до уродливости.

* * *

Может показаться, будто автор в этом очерке слишком удалился от основной темы. Сам ведь заявил, что в действительности отечественная интеллигенция рождалась вовсе не только в Петербурге, что вызревала и развивалась она повсюду, от обеих столиц до самых до окраин. Так стоило ли после этого заниматься столь подробными изысканиями особенностей этого социокультурного феномена?

Стоило! Именно Петербург, как ни один другой город России, под влиянием интеллигенции в корне изменил свою сущность. Из имперской столицы он превратился в столицу интеллигентскую, причём единственный во всей стране.

Литература

1. Анциферов Н.П. Из дум о былом: Воспоминания. М., 1992.

2. Бенуа А. Мои воспоминания: В 2 т. М., 1990.

3. Берлин И. История свободы. Россия. М., 2001.

4. Булгаков С.Н. Героизм и подвижничество (Из размышлений о религиозной природе русской интеллигенции) // Вехи; Интеллигенция в России: сборник статей 1909–1910. М., 1991.

5. Вертинский А.Н. Дорогой длинною… М., 1991.

6. Витте С.Ю. Воспоминания: В 3 т. М., 1960.

7. Вяземский П.А. Старая записная книжка. СПб., 2012.

8. Гершензон М.О. Творческое самосознание // Вехи; Интеллигенция в России: Сборник статей 1909–1910. М., 1991.

9. Гиппиус З. Дневники. Воспоминания. Мемуары. Минск, 2004.

10. Гнедич П.П. Книга жизни: Воспоминания, 1855–1918. М., 2000.

11. Гордин Я.А. В сторону Стикса: Большой некролог. М., 2005.

12. Горький М. Несвоевременные мысли. Заметки о революции и культуре. М., 1990.

13. Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: В 30 т. Л., 1972–1990.

14. Жуковский В.А. Собрание сочинений: В 4 т. М., 1960.

15. Искандер Ф.А. Государство и совесть // Судьба российской интеллигенции. СПб., 1999.

16. Каган М. Град Петров в истории русской культуры. СПб., 1996.

17. Каган М.С. Образованные люди с больной совестью // Судьба российской интеллигенции. СПб., 1999.

18. Катаев В.Б. Боборыкин и Чехов (К истории понятия «интеллигенция» в русской литературе) // Русская интеллигенция: История и судьба. М., 2000.

19. Кони А.Ф. Собрание сочинений: В 8 т. М., 1969.

20. Кураев М. Нужна ли России интеллигенция в XXI веке? Петербург. Интеллигент. Филистер // Феномен Петербурга. СПб., 2001.

21. Лейкина-Свирская В.Р. Русская интеллигенция в 1900–1917 годах. М., 1981.

22. Лихачёв Д. Заметки и наблюдения. Из записных книжек разных лет. Л., 1989.

23. Лихачёв Д.С. Избранное: Мысли о жизни, истории, культуре. М., 2006.

24. Лихачёв Д.С. Интеллигенция — интеллектуально независимая часть общества // Судьба российской интеллигенции СПб., 1999.

25. Лихачёв Д.С. О русской интеллигенции // Лихачёв Д.С. Избранные труды по русской и мировой культуре. СПб., 2006.

26. Мельгунов С.П. Как большевики захватили власть. «Золотой немецкий ключ» к большевистской революции. М., 2007.

27. Никитенко А.В. Моя повесть о самом себе // Никитенко А.В. Записки и дневник: В 3 т. М., 2005.

28. Розанов В.В. О себе и своей жизни. М., 1990.

29. ТолстойЛ.Н. Собрание сочинений: В 20 т. М., 1961–1965.

30. Федотов Г.П. Судьба и грехи России: В 2 т. СПб., 1991.

31. Чернышевский Н.Г. Полное собрание сочинений: В 16 т. М., 1939–1953.

32. Шмидт С.О. Этапы «биографии» слова «интеллигенция» // Судьба российской интеллигенции. СПб., 1999.

33. Янов А. Россия против России: Очерки истории русского национализма, 1825–1921. Новосибирск, 1999.

Трансформация образа

Ах!любовью болезненно-страстной

Я люблю этот город несчастный!

Пётр Якубович

Почему петербургская интеллигенция на исходе XIX века вдруг полюбила свой город?

В 1884 году Семён Надсон, молодой подпоручик расквартированного в Кронштадте Каспийского полка, вышел в отставку и переехал в столицу, чтобы целиком посвятить себя творчеству. Тот год стал переломным в судьбе начинающего поэта. Но что во сто крат важней, благодаря Надсону этот год во многом стал переломным и для петербургской литературы. Именно в 1884-м поэт опубликовал поистине удивительное стихотворение:

Дитя столицы, с юных днейОн полюбил её движенье,И ленты газовых огней,И шумных улиц оживленье.Он полюбил гранит дворцов.И с моря утром ветер влажный,И перезвон колоколов,И пароходов свист протяжный.

……………………………………………

Он научился находитьВезде поэзию — в туманах,В дождях, не устающих лить.В киосках, клумбах и фонтанахПоблёкших городских садов,В узорах инея зимою,И в дымке хмурых облаков,Зажжённых [зимнею] зарёю… [17. С. 239–240].

Так спустя полвека после гимна, который Пушкин сложил Петербургу во вступлении к «Медному всаднику», отечественная словесность вновь объяснилась в любви северной столице.