Парикмахерия - В Бирюк

Может, обойдётся? Живут же они. Хозяйства у них - устоявшиеся, народу прохожего толпами - нет. "Родные" блошки "пришлых" блох не пустят. Может как-то потихоньку-полегоньку? Тихой сапой, маленькими шажками? Как-нибудь... милосердно? Нет, ну правда: снова ломать, напрягать людей, снова захлёбываться в этом во всём... в потоке негативных эмоций, в злобе и ненависти окружающих... Напрягать душу свою... Да что я, зверь лютый?! Лучше как-то по-доброму, как-то благостно... Иван-милостивец... Звучит...

И вновь повторю я: и милость моя - смерть ваша, аки и ярость моя. Не ищите у меня милости. Ибо и она - мука ваша. Даже лишь увидевший меня, лишь на одной со мной земле воздух вдохнувший - обречен. Ибо пришёл я, здесь я уже. И оттого видно стало, что снисхождение, о коем молите, есть гибель ваша. Вас и детей ваших. Гибель глупая, мучительная, бестолковая. Не ищите пощады - не будет её!

Нет, ну что за жизнь! Ну ни на минуту отойти нельзя! Какой идиот сказал, что в средневековье жизнь была спокойной? Проблемы создаются не количеством людей, а степенью их близости. В третьем тысячелетии всё просто: появилось дурное настроение, съездил в другой город, прямо на перроне набил первому попавшемуся морду - и быстренько назад. Эмоциональная разрядка, никакого стресса. И никто не найдёт. А здесь и искать не надо - все на одном пяточке крутятся. Ты ему в морду плюнул - он в драку лезет. Бумеранг-с, однако. Причём не тупая австралийская палка, а со всеми вывертами высшего пилотажа, свойственными человеческой психике в замкнутом пространстве.

В воротах заимки нас встретил Кудряшок. "Коленопреклонённый". На ногах стоять он не может, но может, как оказалось, шустро ползать на коленках. Что он и исполнил. Дабы упредить, предупредить и донести. Об измене, воровстве, разбое и гражданских беспорядках. Имевших место быть на вверенной ему территории, которые он, с риском для жизни и исключительно уповая на милость благородного господина, то есть меня конкретно, пресёк на корню и задавил в самом зародыше. Не щадя живота своего. И других частей тела. "Гражданские беспорядки" стояли раком в сарае. В виде привязанной за шею к поперечной лаге отсутствующего пола и с выкрученными за спину руками Кудряшковой жёнки. Как сообщил нам "коленоходный страж правопорядка", воспользовавшись отсутствием всех остальных жителей заимки, Кудряшкова жёнка решила убежать. Наличие двух коней в усадьбе делало этот план вполне реальным. Однако преисполненный ревностного долга и горящий неизбывным желанием сыскать милость мою...

-- Кудряшок! Хватит! Ты мне попрошайку папертную не изображай. Давай по делу.

Ага. Заставить вора говорить по делу... Только пыткой с калёным железом. Но смысл понятен: баба допустила одну ошибку - предложила присоединиться к побегу своему венчанному мужу.

-- Ну, дура, сказывай - как дело было.

Зарёванное, мокрое от слёз, опухшее от рыданий и от душащего ремня на шее, лицо несовершеннолетней "дуры". Бритая голова с подсохшими порезами от бритья и свежими ссадинами от "оказания сопротивления при задержании". Порванная в нескольких местах и задранная на спину рубаха. Которая не сколько "прикрывает наготу нежного девичьего тела", сколько интригует: что, и там, под оставшимися лоскутами ряднины такие же по всему этому телу коллекции синяков разной степени давности и цветности?

Ремень я ослабил, но ничего кроме бесконечного "у-у-у" не услышал. И вряд ли услышу в обозримом будущем. Поскольку - "Преступление и наказание". Попытка побега - преступление. И плевать, что она формально - свободная женщина. Здесь женщина свободной не бывает никогда. Есть муж, отец, свёкор. Хозяин. Или просто хозяин - владетель. Эта "дама" - замужем. И уйти со двора не спросившись у мужа - не может. Не имеет права. А он, по его словам - возражал. И как отягчающее обстоятельство идёт то, что она, вполне следуя супружескому долгу и клятвам венчального обряда, попыталась не только сама от неволи спастись, но и своего, по "браку, совершаемому на небесах" супруга вытащить. Преступление, поскольку, опять же с его слов - против его воли. Юная, ослабевшая от бурной групповой любви нескольких последних дней и ночей, девушка чуть ли не силком тащила к свободе здорового и обезноженого парня. За что и поплатилась. И ещё... поплачется.

Есть куча этических систем, в которых действия этой женщины можно описать как выполнение высшего долга, или проявление героизма, или как неотъемлемое право личности на свободу выбора, совести и перемещений. Но для меня, здесь и сейчас, это попытка конокрадства, это попытка своеволия моей холопки, "орудия говорящего". А поскольку решать мне, то и закон здесь - мой. И если это моя личная мания величия, то воспринята она как непреложная истина уже несколькими.

И ещё одна мелочь. От которой у меня снова уши горят. Очередной прокол имени третьего тысячелетия. Нельзя оставлять не усмирённого невольника рядом с конями. Чисто моя ошибка. Были бы мобильники - я бы сообразил и аккумуляторы вынуть. Как делает охрана американских посольств в европейских странах. И автомобильные ключи в замке зажигания не оставил бы. Но кони... Не подумал. А слуги мои верные, советники премудрые... даже и не заикнулись. Хоть бы кто подсказал.

Ага, много ты, Ванюша, чужих советов слушаешь. Косу делать - кузнеца похоронили. Избы ладить - опять только по твоему, вошек выводить - всем бороды долой. Чуть что - пришибу, зарежу... Народ-то и опасается лишний раз голос подать. А ты сам... как был здесь - бессмысленный... Ну, может, самую малость... А гонору-то...

Мда, если бы она с Кудряшком сбежала бы да среди людей про дела мои по-рассказывала.... Или, вернее, сам Кудряшок навёл бы... Кони были бы наименьшей из моих потерь. Ивашко, похоже, это уже сообразил:

-- Слышь, Кудряшок, а ты чего с ней не побежал? Бросил бы господина и... на конях вы бы далеко уйти могли.

-- Да ты ж, Ивашко, слышал, как я господину говорил. Искренне раскаялся я. И свет ангельский в душе моей возжёгся. Как с господином-то, с бояричем Иваном свет Акимычем поговорил. Речи его укоризненные всю-то мерзость прежнего моего бытия высветили. И вот, устремилось сердце моё к искуплению, к искреннему служению господину нашему бояричу Ивану. А когда сия предерзкая бабёнка силком меня тащить стала, да краями дальними прельщать, разгорелось сердце моё на сию изменщицу и, хоть и слаб я ныне, и калечен в ногах своих, но исхитрился воспрепятствовать сему злодеянию и на злодейку узы крепкие наложил...

-- Ага. И не только узы. У бабы все ляжки семенем заляпаны. С утра - мытая была. А кроме тебя мужиков на заимке не оставалось. Чего, так разгорелось, что и донести не смог? Не дотерпел? Слуга верный, духом просветлённый. Ты лучше прямо скажи - идти тебе с такими ногами - некуда. Прежним своим подельникам - ты такой и даром не нужен. Кормить бездельника они не будут. Придавят ненароком. А здесь... господин-то добр. Может, и поживёшь чуток.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});