Возвращение «Викинга» - Петер Жолдош

После того, как мы наловили рыбы на ужин, я говорю Ного:

— Давай разломаем кровлю хижины и разведем костер.

Ного смотрит на меня с удивлением. Как так?

— Разведем костер, пожарим рыбу, а завтра сделаем новую крышу… Пристанем к берегу и сделаем новую.

До Ного, наконец, доходит смысл моего предложения. И он кивает головой, растягивая губы в улыбке. Ему тоже нравится жареная рыба. И жареное мясо нравится больше, чем сырое.

— Потом будем купаться! — говорит Ного мечтательно. — А завтра сделаем другую крышу. Эта старая.

Крышу надо было бы сменить не только ради костра. С потолка на наши головы, в лицо, в глаза все время сыплется труха. Это раздражает. Приятно будет хоть на несколько дней, помимо всего остального, запастись и запахом свежей зелени.

Ужин был обильным. Поджаренная на вертеле рыба была настолько вкусна, что мы, пожирая ее, не могли остановиться. Кости тут же выбрасывали в воду. Я долго приучал Ного к чистоте и гигиене, теперь он сам удивляется, как это он мог раньше бросать кости под ноги. Я смотрю на ноги туземца. Грубые, мозолистые, с толстыми наростами, они за полтора месяца безделья и купаний преобразились, так что я уже не знаю, как он будет ступать по камешкам да по колючкам. Благодаря обилию рыбы в реке мы не знали, что такое голод. Обильная еда, отсутствие физических нагрузок привели к тому, что мы здорово растолстели. Однажды я сказал Ного, что нам следовало бы утром и вечером заниматься гимнастикой. Он посмотрел на меня очень серьезно и сказал, что не знает, что это такое, но лучше не надо. Ему было так хорошо, что любая перемена, в чем бы она ни состояла, нарушала привычный распорядок, а это уже плохо, даже если хорошо.

Нет прекраснее зрелища, как наблюдать наступление сумерек в хорошую погоду. Солнце уже спряталось за вершинами западных гор, зеркало воды потемнело. Закат окрасил полнеба в багровые тона. Я сижу на краю плота, любуюсь закатом, совершенно забыв о том, что я не на Земле.

Ного внимательно смотрит на ближние берега:

— Завтра мы будем кушать птиц и яйца! — низко над водою у берега пролетают стаи птиц.

Между тем в небе, как по волшебству, происходит смешение красок. По мере того, как тускнеют алые краски заката, с востока надвигаются сумерки, в которых господствуют цвета от зеленовато-голубого до темно-синего. Тьма сгущается в ущельях, заполняя их чернотой. На восточной, темной стороне неба появляются крупные звезды. Постепенно гаснут и угли нашего костра; иногда вдруг вспыхивает запоздалым огоньком тоненькая веточка и тут же гаснет. Мы укладываемся спать.

Во сне я чувствую, что должен проснуться. Кто-то сильно трясет меня за плечо, то ли Дэйв, то ли Ного. Но я никак не могу разорвать паутину сна:

— Оставь, Дэйв, — бормочу я сквозь сон, — не мешай спать!

Затем сон оставляет меня в одно мгновение. Душа учуяла опасность. То, что во сне представлялось мне болтанкой «Викинга», приводняющегося на чужой планете, в действительности было болтанкой плота на озере, которое вдруг взбеленилось. Я резко сажусь. Нас окружает ночной мрак. В небе светятся крупные звезды. Что же происходит? Плот вздрагивает подо мною. Если с вечера мы не ощущали его движения, то сейчас он несется с сумасшедшей скоростью. Очнувшись от сна, отмечаю, что наш плот стремительно проносится по реке, зажатой узкими берегами. Белая пена светится на глыбах обрывистых берегов. В уши лезет всепоглощающий шум падающей воды. После неподвижной озерной тишины мы попали, что называется, в ад. Как это могло произойти? Понимаю, что наш удел в такой обстановке — бессилие и надежда на удачу. Перед нами выпрыгивает скала, громадина наплывает на нас из темноты ущелья. С падающим сердцем слышу и чувствую, как плот врезается с треском в глыбу, его разворачивает и несет дальше, а меня бросает с одного конца плота в другой. На четвереньках ползу на середину бревен и думаю, что густая тьма впереди готовит нам новые удары, несет нас на следующую скалу. Трещат бревна, трещат связки, нас обдает потоками бурлящей воды. Я обеими руками цепляюсь за опоры хижины.

— Ного, ты где? — кричу, пытаясь хоть что-нибудь различить в темноте.

— Я здесь! — голос Ного доносится откуда-то сзади. Он подползает ко мне. Удар следует за ударом. Сколько таких ударов может выдержать наше утлое сооружение? Бревна под нами вздрагивают, как живые, и стараются расползтись в разные стороны. Слышен треск обрывающейся лозы. Крайнее бревно встает на дыбы и ускользает во тьму. Вскоре такая же участь постигает второе бревно, третье… Это, наверное, конец.

Плот под нашими распластанными телами катастрофически уменьшается в размерах. Во мне нарастает страх неминуемой смерти. Быстрее бы наступал рассвет! Это невыносимо; как медленно движется время! Небо кажется более светлым. И звезды бледнеют. Продержаться хотя бы еще час, а там хоть будет видно, что с нами происходит. Темные стены ущелья раздвигаются. Течение воды становится не таким бешеным. Она словно пытается отдышаться после дикой схватки со скалами. Шум ущелья еще отдается в ушах, а где-то впереди появляется новый звук. Странный звук — ровный, трепетный, стеснительный. Непонятно, где он рождается: в воздухе, в воде, среди скал? Ного тоже прислушивается. Слух у него, надо полагать, получше моего:

— Что это?

Ного мотает головой. Не знает. Плот покачивается на воде. Ну и тряску мы пережили, черт бы ее подрал! Думаю, еще одно-два столкновения — и наш плот рассыпался бы на отдельные бревна. Неизвестный звук доносится издалека. Он напоминает мне что-то знакомое… Точно! Так гудят дюзы ракетных двигателей! Наш плот тихо движется по успокоенной реке, а то, что осталось позади, кажется дурным сном.

Что же это за звук! Такое впечатление, что дрожит воздух, и река, и плот на реке, и наши тела на плоту… Все дрожит, как линия высоковольтной передачи. Влажные скалы, громоздящиеся на берегу, с достоинством слушают таинственный звук, и ни один камень не срывается по их крутым стенам.

Плот еле заметно начинает поворачивать влево. С левой стороны открывается вид на широкую долину. Туда же заворачивает и наша река. Течение снова убыстряется. Мои мышцы непроизвольно напрягаются. Я жду подвоха, только не знаю, от чего. Хорошо бы пристать к берегу. Я прошу Ного, чтобы он вытаскивал жердь, на которой держалась кровля. Я берусь за другую… Быстрее, Ного! Река опять набирает скорость. Наш плот не выдержит еще один такой участок, в котором каждая скала на берегу норовит встретить суденышко лоб в лоб. Жерди коротковаты, до дна не достают. Пытаюсь грести жердью, как веслом. Глядя на меня, Ного делает то же. За излучиной течение относит нас к противоположному берегу, и мы проплываем в шести-семи метрах от скал. Скорость течения переваливает за пределы разумного, но кому это, кроме нас, несчастных путников, доставляет страдания!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});