Александр Македонский. Гениальный каприз судьбы - Геннадий Левицкий

Из трех остальных одного спросили, как может человек превратиться в бога, и софист ответил, что человек превратится в бога, если совершит нечто такое, что невозможно совершить человеку. Другому задали вопрос, что сильнее — жизнь или смерть, и софист сказал, что жизнь сильнее, раз она способна переносить столь великие невзгоды. Последнего софиста Александр спросил, до каких пор следует жить человеку, и тот ответил, что человеку следует жить до тех пор, пока он не сочтет, что умереть лучше, чем жить.

И тут царь обратился к судье и велел ему объявить приговор. Когда судья сказал, что они отвечали один хуже другого, царь воскликнул:

— Раз ты вынес такое решение, то умрешь первым.

На это софист возразил:

— Но тогда ты окажешься лжецом, о царь: ведь ты сказал, что первым убьешь того, кто даст самый плохой ответ.

Александру понравились ответы философов. Он богато одарил их и отпустил. Так повезло далеко не всем. Однако царь не мог убить всех индийцев; не по своей доброте, великодушию или царской снисходительности, а потому, что его войско было лишь маленькой лодкой в безбрежном индийском море, причем лодкой довольно ветхой и уже давшей течь. Катастрофа была неминуема.

Между тем состояние войска Александра, несмотря на одержанные победы, было весьма плачевным. Вот как характеризует его Диодор Сицилийский:

Воинов погибло много, а окончание войн не предвиделось. У лошадей от непрерывного пребывания в пути постирались копыта; оружие в большей части своей уже никуда не годилось; эллинская одежда изорвалась, и солдаты вынуждены были одеваться по-варварски, они только укорачивали индийские плащи. Случилось как раз, что в течение 70 дней неистовствовала буря, удары грома раздавались один за другим, молнии били без промаха.

Александр, по словам Курция Руфа, был уже не столь уверен в успехе грандиозного мероприятия.

Ему казалось, что людям, заброшенным почти на край человеческого обитания, найти и преодолеть грань мира нелегко. С другой стороны, из-за жажды славы и ненасытной страсти к подвигам он ничего не считал для себя ни недоступным, ни слишком отдаленным. Иногда он, правда, сомневался, захотят ли его македонцы, прошедшие столько земель, состарившиеся в боях и лагерной жизни, следовать за ним через реки, преодолевать трудности природы, не предпочтут ли они пользоваться добычей, которой они уже отягощены, а не утомлять себя в погоне за новой. У него и его воинов не одинаковые стремления. Он лелеет в душе завоевание всего мира и находится только у начала своего дела, воины же, утомленные трудностями похода, ожидают любой, лишь бы быстрой пользы, после того как опасность миновала.

Чтобы поднять упавший ниже некуда дух солдат, Александр разрешил им разграбить ближайшие города и селения. Диодор рассказывает:

Пока войско занималось собиранием добычи, Александр созвал солдатских жен и детей, велел выдать каждой хлебный паек на месяц, а мальчикам выплатить каждому сумму, соответствующую жалованью его отца. Когда солдаты вернулись, нагруженные множеством награбленного добра, он созвал всех на собрание и произнес обдуманную речь относительно похода на гандаров.

Все уловки Александра были бесполезны, войско не хотело и не могло воевать. Особенно испугало македонян намерение Александра переправиться через Ганг.

Плутарх рассказывает о страхах македонян:

Они слышали, что эта река имеет тридцать два стадия в ширину и сто оргий в глубину и что противоположный берег весь занят вооруженными людьми, конями и слонами. Шла молва, что на том берегу их ожидают цари гандаритов и пресиев с огромным войском из восьмидесяти тысяч всадников, двухсот тысяч пехотинцев, восьми тысяч колесниц и шести тысяч боевых слонов.

В последней надежде Александр собрал совет военачальников. Те понимали ситуацию, но не решались высказать вслух то, о чем думал последний воин в обозе, — это могло для них стать смертным приговором. Лишь престарелый больной Кен (он умрет через несколько дней после совета) решился взять на себя тяжкий груз.

— Ты покорил, о царь, величием подвигов не только врагов, но и своих воинов, — устами Курция Руфа произнес Кен. — Мы выполнили все, что могли взять на себя смертные. Нам, измерившим моря и земли, все известно лучше, чем местным жителям. Мы стоим почти на краю света. Ты же хочешь идти в другой мир и проникнуть в Индию, неведомую самим индам, хочешь поднять с укромного ложа людей, живущих среди зверей и змей, и своей победой осветить больше земель, чем освещает солнце. Этот замысел достоин твоего гения, но он не по нашим силам. Твоя доблесть все будет возрастать, а наши силы уж на исходе.

Посмотри на наши обескровленные тела, пробитые множеством ран с гниющими рубцами на них. Оружие наше притупилось, не хватает средств защиты. Мы надели персидские одежды, потому что нельзя подвезти наших; мы уподобились чужеземцам-варварам. У многих ли есть панцири? У кого остались кони? Прикажи выяснить, многих ли из нас сопровождают рабы, что у кого осталось от добычи. Всех победившие, мы во всем нуждаемся. И мы страдаем не от излишества: оружие войны мы израсходовали на войну же. И такое прекраснейшее войско ты хочешь голым бросить против зверей?

— Не веди солдат против их воли, — передает речь престарелого полководца Квинт Флавий Арриан. — Если у них нет желания сражаться, они у тебя не будут такими, как раньше. Возвращайся сам на родину, повидайся с матерью, уладь эллинские дела, приведи в отцовский дом твои многочисленные и великие победы. И тогда уже вновь снаряди поход, если пожелаешь, на индов, живущих на востоке; если пожелаешь, к Эвксинскому морю или же против Карфагена и ливийских земель, лежащих за Карфагеном. Твое дело будет — вести людей. Другие македонцы и другие эллины пойдут за тобой: молодежь вместо стариков, полные сил вместо обессиленных; люди, которые не испытали, что такое война, и поэтому не боятся, а хотят ее в надежде на будущее. Они пойдут за тобой, разумеется, с особенной охотой, видя, что твои прежние сподвижники ушли неизвестными бедняками, а вернулись на родину богатыми и прославленными людьми.

Царь, если что хорошо, так это смирение в счастье. Тебе, такому вождю, ведущему такое войско, нечего бояться врагов, но божество может послать нечто неожиданное, и человеку тут остеречься невозможно.

Когда Кен окончил речь, многие из присутствующих даже плакали, и Александр понял, что не найдет единомышленников даже среди своих полководцев. Раздосадованный царь распустил совет. Оставалось последнее средство — обратиться непосредственно к воинам. Но и солдатам были чужды размышления Александра о будущих великих победах и сказки о несметных сокровищах.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});