Мадам Казанова - Габи Шёнтан

— Ты собираешься ехать в Париж?! — Я была озадачена услышанным. — Но ведь Бонапарт припомнит тебе ту встречу и разговор с ним незадолго до Аустерлица. Он не прощает подобных вещей и вряд ли позволит тебе надолго задержаться в Париже.

Однако князь Долгорукий не принял моих возражений всерьез.

— В настоящее время Бонапарт обожает всех русских, в том числе и меня. В Тильзите он меня узнал и вел себя чрезвычайно дружелюбно. Сейчас он из кожи вон лезет, чтобы сделать союз между Россией и Францией как можно более прочным. Даже если он испытывает лично ко мне неприязнь, то не захочет портить из-за этого отношения с Россией.

Я была очень рада, что князь Долгорукий едет со мной, хотя и не высказала этого вслух.

Глава десятая

«Париж — город, где даже не замечаешь погоды. Он всегда красив — и при солнце, и при дожде». Эти слова, произнесенные когда-то Наполеоном в Аяччо, пробудили мой интерес и страстное влечение к будущему императору Франции. С тех пор меня преследовали видения: мы ведем с ним шикарную жизнь, и я повсюду рядом с ним в изумительных бархатных и шелковых нарядах. И вот я наконец в Париже. Хотя с Наполеоном меня связывала теперь не любовь, а ненависть, Париж все равно оставался для меня великолепным, потрясающим городом, где даже воздух казался насыщенным каким-то особым ароматом роскошной жизни. Широкие бульвары, сверкающие лаком кареты, спешащие куда-то элегантно одетые прохожие, неповторимый шик выставленных в витринах дамских нарядов — все было именно таким, каким представлялось мне тогда, когда я не могла даже надеяться увидеть это собственными глазами. «Париж — город, принадлежащий женщинам и созданный исключительно для женщин», — еще одно давнее высказывание Наполеона. Поскольку я была женщиной, у меня были все основания считать, что Париж создан для меня.

Я приглядела подходящий для себя дом рядом с площадью Парк-Монсо. До революции это было местом амурных развлечений, а поскольку нынешние времена не особенно располагали к подобного рода занятиям, уютный особняк сдавался внаем, как обычное жилье. И меня оно идеально устраивало: три комнаты на первом этаже, две на втором и несколько маленьких комнаток для прислуги в мансарде. После того как я наняла горничную, дворецкого и повара, я могла считать себя порядком обосновавшейся в Париже. Поскольку я выступала в качестве незамужней Феличины Казанова и от меня требовалось соблюдение определенных условий, князь Долгорукий поселился в отеле на противоположной стороне улицы; таким образом, нисколько не пороча моей репутации, он был достаточно близко на тот случай, если в нем возникнет нужда.

Так или иначе, теперь я жила в одном городе с Наполеоном, дышала тем же воздухом, спала под тем же небом, но не знала, где мне найти его. Здесь в его распоряжении было множество дворцов, и никто не мог с уверенностью сказать, в каком из них он находится в данный момент. Я поехала к Тюильри, но перед этим громадным дворцом стояли гвардейцы, не пропускавшие посторонних. Тогда я отправилась в Фонтенбло и Сен-Клу, однако и там везде была охрана. Гвардейцев не было лишь возле небольшого дворца Мальмезон, где жила императрица Жозефина, однако высокая стена вокруг всей прилегающей территории и наглухо запертые ворота надежно охраняли от меня личную жизнь Наполеона.

Я стала наводить справки о своих родственниках Бонапартах — ныне императорской семье, рассчитывая на то, что кто-нибудь из них поможет мне связаться с Наполеоном. Но все они также были скрыты от простых смертных, а их роскошные дворцы надежно отгорожены от внешнего мира. Джозеф, всегда завидовавший своему младшему брату Наполеону и пытавшийся соревноваться с ним, находился сейчас в качестве послушной марионетки на троне королевства Неаполь, куда он был посажен собственным братом; в его дворце под Парижем, охранявшемся гвардейцами, никто не жил. Толстяк Луиджи, ныне король Луи, утолял свой непомерный аппетит в Голландии, а принадлежавший ему особняк в Париже стоял пустым и тоже находился под охраной гвардейцев. Тетя Летиция, которую звали теперь мадам Мере, жила в основном не в Париже, а в Риме, вместе с сосланным туда сыном Лучано — ныне Люсьеном. Большеносая, большеротая Марианна-Элиза, которая из страха опоздать с замужеством поторопилась выйти за какого-то малозначительного и неудачливого корсиканца, превратилась в принцессу княжества Лукка и Пьомбино, энергично правившую своим владением, естественно, по указке Наполеона. Вечно ругавшаяся со своим братом Мария-Антуанетта, называвшая себя сегодня французским именем Каролина, была замужем за Мюратом — старым другом и соратником Наполеона.

Таким образом, Наполеон оказался верен итальянским традициям, которые привила ему тетя Летиция: он обеспечил всех своих родственников деньгами, титулами, коронами и престолами. Своего зятя Мюрата сделал великим герцогом Клевесским и Бергским, его супруга Каролина могла теперь вволю предаваться своим великогерцогским развлечениям на берегах Рейна. Так любивший поковырять в носу Джироламо, переименованный на французский лад в Жерома, по высочайшему указанию брата-императора развелся со своей незнатного происхождения женой, а затем его благополучно женили на дочери короля Вюртемберга. Из семьи Бонапарт в Париже жила сейчас только Паолина — княгиня Полина Боргезе, которая предпочитала жить своей головой и ради собственного тела, а потому не слушалась никаких указаний Наполеона. Впрочем, ее роскошный особняк на улице Фобур Сент-Оноре также охраняли гвардейцы.

Поскольку добраться до кого-либо из Бонапартов не представлялось возможным, мне пришлось воспользоваться советом Карло. Мой кузен рекомендовал мне обратиться к Шарлю Морису де Талейрану — прежде министру иностранных дел, а ныне гофмейстеру, которого Наполеон наделил титулом князя Беневенто. Вот что рассказал мне об этом человеке Карло: «До французской революции Талейран-Перигор был архиепископом Отунским, а когда революция произошла, бежал сначала в Англию, затем — в Америку. После возвращения во Францию он занимал пост министра иностранных дел — сначала при Директории, а затем и при Бонапарте. Это один из крупнейших политиков и один из наиболее выдающихся людей нашего времени. Ему всегда удается находить друзей — среди революционеров, эмигрантов, политиков. Как политик, Талейран работает на Францию, а не на то правительство, которое в данный момент оказалось у власти. Он честно дал Бонапарту возможность проявить себя во имя Франции и вовремя понял, что именно ради Франции и всей Европы Бонапарт должен быть лишен власти. Как сообщил австрийский посол Меттерних, в последние два года Талейран старается использовать свое влияние таким образом, чтобы помешать осуществлению опасных замыслов Бонапарта, угрожающих Европе. Вместе с Бонапартом он был в Тильзите, и можно только поражаться тому, как быстро условия договора между российским императором и Бонапартом стали известны друзьям Талейрана в Англии. Сегодня он стоит перед мучительным выбором, не зная, что ему делать: ничего не предпринимая, наблюдать, как происходит разрушение его страны, или начать принимать такие меры, которые могут быть представлены его врагами как государственная измена? Несмотря на все политические трудности, Талейран настолько опытен и обладает таким исключительным умом, что наверняка сможет помочь тебе, и он это сделает. Обратись к нему. Скажи, что это я направил тебя».

Но и к Талейрану подступиться оказалось не просто. Двери его небольшого домика на рю д’Анжу, как и ворота перед его новым особняком на рю де Варенне, всегда были крепко заперты. В свое время Брюс Уилсон предупреждал меня: «Не оставляйте ни единой строчки на бумаге, если есть возможность передать это на словах. Написанное уже может послужить уликой, а сказанное еще предстоит доказать». Даже если предположить, что я обращусь к заведомому врагу Наполеона, все равно было бы неоправданно легкомысленно ссылаться в моем письме на рекомендацию Карло Поццо ди Борго. Вот почему мне не оставалось ничего другого, как попросить князя Долгорукого помочь мне связаться с Талейраном.

При этом я четко указала ему, что следует и чего не следует упоминать в разговоре с этим человеком. Князь Долгорукий исчез и появился лишь на третий день — судя по его утомленному виду, ему пришлось посетить множество различных официальных приемов. Однако он принес мне радостную новость: Талейран готов принять меня в своем маленьком доме в следующую пятницу в одиннадцать часов утра.

Первое, что я испытала, услышав об этом, была досада. Одиннадцать часов утра! Только мужчина способен предложить встретиться в такое неудобное для женщины время. Гораздо больше любой из дам подходят вечерние часы — голубоватые сумерки, свет свечей, при котором кожа кажется атласной и так красиво смотрятся декольте и бриллианты, так таинственно мерцают глаза и волосы. Но одиннадцать часов утра! Я не смогу произвести на него благоприятного впечатления в дневном закрытом платье, шляпке и с минимальным количеством косметики и украшений. Но мне ничего не оставалось делать.