Мадам Казанова - Габи Шёнтан

Я вдруг поняла, что мыслила во многом неправильно. Как я могу, не видя Наполеона уже более десяти лет, судить об основных чертах его характера? В моих расчетах Наполеон был все тем же, каким я когда-то знала его на Корсике и в Марселе. Но ведь он не мог остаться прежним — достаточно посмотреть, как сильно изменилась я сама за это время! Насколько же он переменился с тех пор? Я подумала, что мне нужно встретиться с сегодняшним Наполеоном и поговорить с ним. Просто необходимо как бы заново познакомиться с этим человеком. Тогда наверняка я буду знать, как мне с ним бороться.

— Да, — сказала я вслух сама себе, — путь у меня только один. — Я встретила удивленный взгляд императора Александра. Он замолчал. О чем же он говорил? Может, спросил меня о чем-то? Этого я не знала, да и не хотела знать. Я приблизилась к постели. — Ваше Величество, — сказала я, — разрешите мне уехать.

Император чуть привстал, опираясь на локоть, и изумленно посмотрел на меня.

— Я не понимаю вас, — произнес он неодобрительно.

— Прошу простить меня, Ваше Величество, я неправильно выразилась. — Я присела на край постели. — Я хотела бы отправиться в путешествие и сейчас прошу вашего разрешения на это.

— В путешествие? Но зачем? Почему? Куда? — Император откинулся на подушки, его лицо приняло обиженное выражение, какое бывает обычно у дамы, чьи чувства задеты.

Я напомнила себе, что не должна терять его расположения. Сейчас мне хочется уехать, но потом я могу захотеть вернуться обратно.

— Это не какое-то внезапное решение, Ваше Величество, — пояснила я. — Ведь я уже более пяти лет в России и просто соскучилась по дому, по своим родным.

Император Александр заколебался — сентиментальные побуждения всегда находили понимание с его стороны.

— Но мне не хочется, чтобы вы уезжали, — жалобно произнес он.

Неужели я все-таки добилась своего?

— Я скоро вернусь, — сказала я уверенно. — Ведь я сама не хочу надолго расставаться с вами, Ваше Величество.

Это польстило самолюбию императора.

— Вы собираетесь поехать на Корсику или в Лондон? — поинтересовался он.

Я покачала головой.

— Я поеду в Париж. Мне хочется снова встретиться с Наполеоном Бонапартом. — Я язвительно усмехнулась. — Моим кузеном и императором Франции.

Вернувшись в Санкт-Петербург, я решила нанести прощальный визит всем своим друзьям и знакомым и начала с Карло. Я обнаружила, что он в поте лица связывал свои рукописи в большие свертки и укладывал их в дорожные корзины. В кабинете было непривычно прибрано и пусто. Оторвавшись на минуту от своих занятий, он с отсутствующим видом приветствовал меня. Мне невольно захотелось потрясти его за руку, чтобы он очнулся.

— Послушай, — сказала я решительно, — я уезжаю из России.

Карло положил стопку книг, которую держал в руках, на письменный стол.

— И ты тоже? — спросил он, явно находясь в замешательстве.

Я начала терять терпение.

— Что значит — и ты тоже? Я получила великодушное разрешение Его Императорского Величества.

— И я его получил. — Карло присел на стул. — Я тоже уезжаю из России. Я отказался от должности советника императора. Совесть не позволяет мне помогать советами монарху, который находится в дружеских отношениях с Бонапартом. Поэтому возвращаюсь в Вену.

Какие все-таки мужчины эгоисты! Его собственный отъезд беспокоил Карло гораздо больше, чем мой.

— Ты едешь из-за Бонапарта в Вену, — заметила я. — А я из-за Бонапарта еду в Париж.

— Но это опасно! — вскричал он.

— «Кто играет с огнем, от огня и погибнет», — процитировала я. — Однако это не входит в мои планы. Я не собираюсь путешествовать под именем леди Сэйнт-Элм — в Париже я снова стану Феличиной Казанова.

Явно расстроенный, Карло стал разминать свои пальцы.

— Я не могу запретить тебе ехать, но ты недооцениваешь Бонапарта.

— Вовсе нет, — ответила я спокойно. — Я хорошо понимаю, что лезу в логово льва, но он все равно меня не съест. А если даже и съест, у него тут же нарушится пищеварение. А ты вместо предупреждений лучше бы предложил помощь. В Париже мне нужны будут полезные и надежные знакомства, а также люди, через которых я смогу держать с тобой связь.

Следующим, кого я посетила, был Брюс Уилсон. Тот не выразил ни малейшего беспокойства по поводу моей личной безопасности в Париже, и это полное отсутствие человеческого участия с его стороны не могло не вызвать у меня досады. Наши с ним взаимоотношения, продолжавшиеся не один год, основывались исключительно на совместной работе. Если по какой-то причине я не смогу больше заниматься этой работой, всегда найдется кто-то другой, кто сможет заменить меня. Бесчувствие Брюса нанесло удар по моему самолюбию, однако его практический подход к делу оказал мне неоценимую помощь. Именно он раздобыл для меня фальшивые документы с множеством внушительных печатей и штампов. Эти бумаги удостоверяли тот факт, что я, Феличина Казанова, незамужняя, вполне законно приехала в Россию через территорию Франции, Италии и Австрии, а теперь на таких же законных основаниях покидаю Россию. На самом деле во всех этих сведениях не было ни капли правды, за исключением моего возраста. А между тем именно этот пункт мне более всего хотелось бы сейчас подправить. Когда я смотрела на свое отражение в зеркале, то с трудом могла поверить, будто мне уже исполнился тридцать один год. Я обнаружила на своем лице лишь три небольшие морщинки, а из глубины зеркала на меня глядели сияющие голубые глаза пятнадцатилетней Феличины. И вопреки всему, что происходило вокруг, эти глаза все так же мучились надеждой на будущее и упрямо не хотели замечать того, что жизнь неумолимо идет вперед.

Мне еще предстояло разыграть самую тяжелую для меня сцену прощания с князем Долгоруким, что было нелегко. Когда он вернулся из навязанной императором поездки в Москву, мой дом в Санкт-Петербурге напоминал растревоженный улей. Повсюду стояли наполовину забитые вещами сундуки и корзины, из комнаты в комнату сновали озабоченные слуги, а возбужденные всем происходящим собаки непрерывно лаяли.

Князь Долгорукий, в своем великолепном адъютантском мундире и в наброшенном на плечи белом плаще, нерешительно остановился посреди этого беспорядка. Чтобы приветствовать его поцелуем, мне пришлось перелезть через стоявшие на пути сундуки и корзины. Я уже не была страстно влюблена в него — этот период давно миновал, — но у меня все равно оставалось чувство привязанности к этому человеку. Ведь уже столько лет подряд мы любим друг друга и ссоримся, обманываем один другого и миримся. Я так привыкла к нашей жизни, что, наверное, буду теперь скучать без него.

— Давай перейдем в гостиную, — предложила я. — Там мы сможем спокойно поговорить. — Меня поразило то, что он ничего не сказал мне на это, ничего не спросил и молча последовал за мной. Он сел в одно из маленьких изящных кресел, словно не замечая собак, которые старались запрыгнуть ему на колени. Его глаза поблескивали за полуприкрытыми веками, а губы сложились в чуть ироническую улыбку. Я не могла понять, что это означает. Столь необычное для него спокойствие, похоже, предвещало бурю. Мне показалось, что будет лучше, если я сразу же, открыто, без всяких объяснений и оправданий объявлю ему о своих планах. Я устроилась в кресле напротив.

— Я уезжаю в Париж, — сказала я торопливо. — И не знаю, когда вернусь обратно. Мне не хотелось бы сейчас скандала со слезами и…

— Этого мне тоже не хотелось бы.

Его слова прозвучали так неожиданно, что я пришла в замешательство и замолчала. На лице князя Долгорукого появилась широкая улыбка.

— Неужели я сумел наконец по-настоящему удивить тебя? Подожди, сейчас ты удивишься еще сильнее. — Я уже давно не видела его таким довольным собой. — Если когда-то я привез тебя в Санкт-Петербург, то сейчас тебе предстоит взять меня с собой в Париж. Подожди, голубушка, дай мне договорить. Император сообщил мне о твоих планах совершить путешествие и великодушно предоставил отпуск, чтобы я мог сопровождать тебя. Ему известно, что я настроен против Бонапарта. Ты, конечно, знаешь императора Александра, но не так хорошо, как я. Он вовсе не так уж безмерно очарован своим новым другом, как это может показаться. Я еду в Париж в качестве частного лица, пока император не прислал туда посла и дипломатов. И, как независимое лицо, буду пересылать императору свои наблюдения и твои, душенька, тоже.

— Ты собираешься ехать в Париж?! — Я была озадачена услышанным. — Но ведь Бонапарт припомнит тебе ту встречу и разговор с ним незадолго до Аустерлица. Он не прощает подобных вещей и вряд ли позволит тебе надолго задержаться в Париже.

Однако князь Долгорукий не принял моих возражений всерьез.

— В настоящее время Бонапарт обожает всех русских, в том числе и меня. В Тильзите он меня узнал и вел себя чрезвычайно дружелюбно. Сейчас он из кожи вон лезет, чтобы сделать союз между Россией и Францией как можно более прочным. Даже если он испытывает лично ко мне неприязнь, то не захочет портить из-за этого отношения с Россией.