Седьмая раса - Наталья Нечаева

Мистика. Колдовство. Черная магия.

И надо же было этому случиться сейчас, за неделю до его отпуска… уехал бы себе спокойно, потом, вернувшись, погоревал бы вместе со всеми, посочувствовал бы вице-губернатору, вполне искренне, между прочим…

А теперь? Придется писать заявление об уходе. Кто из власть имущих доверит ему сейчас здоровье своих детей и собственное? Да никто! После сегодняшней ночи он — изгой. Таких во главе областной больницы — ведущего лечебного учреждения области — не держат.

Значит, не надо ждать, пока выгонят. Надо — самому. В качестве покаяния. Тогда его станут жалеть. Жертвой быть всегда легче, чем виновником.

Главврач, тяжело вздохнув, уселся в дорогое кожаное кресло и придвинул к себе чистый лист бумаги.

* * *

Макс пришел в себя оттого, что дико замерз. Собственно, не то чтобы пришел в себя, а просто всем телом ощутил страшный холод. Ногу свело в жестокой судороге, и вот эта боль, нечеловеческая, внезапная, послала в угасающий мозг сигнал: жив!

Еще не осознавая, ни где он, ни кто он, мужчина попытался подтянуть ногу, выкручиваемую болью, под живот. Даже эта ничтожная попытка движения отозвалась во всем теле таким яростным всплеском новой боли, что Макс ощутил, как мгновенно взмок, покрывшись холодной испариной.

Он снова застыл, прислушиваясь к ощущениям, и вдруг с ужасом понял, что холодный пот, исторгнутый из тела, вовсе не пот, а ледяная вода. И что он лежит в ней целиком, с ногами, руками, головой…

Впрочем, нет, голова, хоть и была тоже мокрой, но неудобно размещалась на какой-то коряге, странно вывернутая таким образом, что левая часть вместе с ухом пребывала в воде, а правая — над водой.

Осторожно покрутив головой, Барт понял, что зацепился воротом куртки вот за эту самую выпирающую из воды корягу. Именно она и удерживала над водой голову, не давая уйти ко дну.

С трудом сфокусировав взгляд, мужчина увидел прямо перед собой синюю-синюю воду и отражающиеся в ней камни. Попытался вытащить из ледяной купели руки, чтобы отцепиться от коряги, ничего не вышло. Руки, как и ноги, просто отказывались слушаться.

У меня что, паралич? — сам себя спросил Макс. — Как я тут оказался? И тут же вспомнил свой бег за Рощиным по узкому каменному тоннелю, пятно света, в котором узналась обрядовая пещера, и мгновенный косой удар по голове.

Меня сбросили в озеро? Со скалы? Тогда почему я жив?

Потому что ветровка зацепилась за корягу.

Тогда чего я тут разлегся? Ольга… Что с ней? Тоже сбросили сюда? Или убили там, в пещере?

Надо выбираться.

Сколько я тут пролежал? Минуту? Десять? Час?

Судя по тому, как окоченели руки и ноги, не минуту. Но и не час. После часа отдыха в такой ледяной воде он бы уже не проснулся.

Превозмогая дикую боль и откровенное нежелание конечностей совершать хоть какие-то движения, Барт вытянул из воды правую руку. Попытался достать ногами дно. Дна не было.

Голова, намертво скованная воротом куртки, превратившимся в петлю, могла повернуться градусов на тридцать, не более. И этот угол обзора совершенно не позволял определить, где он находится, хотя бы — как далеко от берега. Отражение камней в близкой воде ровным счетом ничего не давало. Валуны могли находиться как в полуметре, так и в полукилометре от места его вынужденного дрейфа.

Барт попытался «сорваться с крючка». Дернулся что есть силы и потерял сознание от боли, развалившей голову на две части. Уходя в небытие, он понял, что его личный ад находится под водой, потому что ледяная плотная жидкость пошла сквозь нос и открытый рот сразу глубоко внутрь, к животу, заставляя внутренности сжаться от предчувствия неминуемого конца.

* * *

— Сейды? — Ольга переспросила это через длинную-длинную паузу. Такую длинную, что старик уже смотрел на нее, молчащую, с нескрываемым изумлением и тревогой.

Во время этой паузы в ее голове словно сложились, перещелкнувшись, цветные разнородные звенья мозаики. И картина, получившаяся в результате, не просто поразила Славину, она ее оглушила. До цветных пятен в глазах, до невыносимого звона в ушах, до онемения пальцев на руках и ногах.

Сейды…

Как говорил Рощин? Акупунктура Земли. Специальные способы установки на тектонических разломах и кварцевых жилах… Значит, определенным образом активированные сейды способны не просто стать грозным смертельным оружием, сильнее и страшнее тектонического, но с их помощью можно управлять земными энергиями, совершить мировой катаклизм, в результате которого вся планета взлетит на воздух, в то самое космическое пространство, якобы соединившись с Космическим разумом…

Плато сейдов на полуострове Немецкий, о котором рассказывал Рощин, здешние мегалитические комплексы, которые хранят вот эти безумные сектанты…

— Сейды… — снова повторила Ольга. — И вы вполне можете ими управлять?

— К сожалению, часть знаний утеряна, — развел руками старик. — Но мы восстанавливаем их по крохам, по крупицам…

— Рощин?

— Да. Он не наш, но он — с нами. Потому что у нас общая задача. Он — хранитель по происхождению. Его род — род древних Тулов, высших жрецов. Дед Рощина передал знания не ему — старшему брату, но брат оказался недостойным. С ним пришлось проститься. А Владислав, он многого достиг. Как Тул, он имеет право на самостоятельные решения, которым все мы обязаны подчиняться. Он нужен нам. Но и мы нужны ему не меньше. Он согласился на твой приезд, хотя мы были против. Мы постарались напугать тебя, убедить Рощина, что тебя нельзя допускать к тайнам, потому что не пришло время. Но он решил так. Кроме того, он серьезный ученый, и мы не можем с ним не считаться. Хотя он часто совершает то, что, по-нашему мнению, может повредить делу. Но он равный нам. Он тоже — избранный. Вот и сейчас он четко действовал в рамках своей задачи, но ты должна была увидеть только то, что тебе покажут. И только потом, спустя время, если бы Рощин убедился, что ты мыслишь правильно, и что сейды тебя приняли, мы собирались открыть тебе другие тайны.

— Тайны вашего ордена?

— Да. Но это должно было произойти постепенно. Когда ты созреешь до понимания того, что этот путь — единственно верный. К сожалению, никто не застрахован от случайностей, и Мартин был вынужден отдать приказ…

— Мартин… Кто это?

— Это мой сын, нынешний магистр, — старик произнес это с гордостью.

— Шубин? Михаил Федорович…

— Так же, как мой внук — Федор, а невестка — Маргарита. Нет, настоящие их имена — Мартин, Фридрих, Грэтхен. У всех, здесь присутствующих, есть настоящие имена.

— Зачем?

— Истинные арийцы не могут жить под инородными кличками! Мы не язычники. Мы — посвященные.

— Но разве обряд, который мы видели, это не дань язычеству? Факелы, шаманка в маскарадном костюме…

— Любой обряд — это ритуал, путевой столб на пути к знанию, помогающий укрепиться в вере, приблизиться к истине. Человеку, даже посвященному и избранному, постоянно нужно подтверждение верности выбранного пути. Я понимаю, со стороны это может показаться излишне театральным, но мне, как режиссеру, это кажется очень грамотной постановкой.

— И немецкие имена тоже для этого?

— Да. Мы каждую минуту должны ощущать себя причастными к той великой миссии, ради которой мы здесь.

— А в чем она — эта миссия?

— Сегодня необходимо сделать всю эту зону охраняемым заповедником. Культурно-историческим парком. Это — задача Рощина.

— Именно поэтому он и согласился мне помогать?

— Да. Чтобы закрыть сюда доступ посторонним! Ты — здесь, чтобы помочь нам, твоему народу.

— Я? Своему народу? Что вы несете? — Ольге стало плохо. По-настоящему. До обморочной черноты в глазах. Она почувствовала, что каменная скамья, на которой она сидит, стала стремительно подниматься прямо к лицу.

— На, выпей. — Прямо у ее рта оказалась огромная морщинистая рука с пластиковым ядовито-зеленым стаканчиком. Какая-то приторно-травянистая жидкость, горьковатая и терпкая, полилась в рот.

— Что это? — поморщилась девушка, проглотив и снова принимая вертикальное положение. Стены, скамья, свастика на стене — все заняло привычные места. — Обрядовое питье?

— Умница, — похвалил старик. — Догадалась. Считай, что это первая ступень твоего посвящения.

— Моего… посвящения… — Ольга подавилась собственной слюной, вязкой и горькой от остатков чудодейственного напитка. — Вы о чем?

— А ты до сих пор не поняла? — старик снова уселся на свое место. — Ты — наша!

* * *

Последние силы ушли на то, чтобы вытолкнуть из себя тяжелый густой холод, неумолимо тянущий все тело ко дну.