Иван Грозный - Казимир Валишевский

Иван скоро убедился, что он сделал большую ошибку. Он думал, что уже окончательно разделался с поляками и что теперь нужно только сговориться со шведами. Но следовало поступить наоборот. Первоначальный план Ивана был более верным. Баторий, вероятно, охотно согласился бы на мир: при его вступлении на трон образовался заговор, имевший целью вручить ему венгерскую корону. Для трансильванского воеводы Венгрия была дороже Ливонии. Но Иван своими нападениями заставил Батория забыть об этой соблазнительной перспективе, чего тот никак не мог простить; да к тому же в противном случае и положение его в Варшаве пошатнулось бы. Счастливый соперник должен был принять вызов, брошенный Москвой. Обеспечив себя со стороны Данцига покорением этого города, он решил бросить на весы судьбы свой меч, свой гений и свое счастье выскочки, добившегося короны.

В оправдание политики Ивана можно сказать, что ни в прошлом Польши, ни в деятельности ее нового главы ничто не предвещало того резкого перехода к наступлению, которое обрушилось на московское государство как буря в тот момент, когда Польша и Россия только начали оправляться от пережитого внутреннего кризиса. Влияние внутренней смуты, без сомнения, было значительно и оказало свое влияние как на ход борьбы, клонившейся к концу, так и на ее развязку. Теперь нам еще нужно выяснить, что ослабило и обезоружило Ивана в пределах его собственного государства.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

КРИЗИС

Глава первая

Интеллектуальная и политическая эволюция

Конфликт идей и принципов. Опала Сильвестра и Адашева. Бегство Курбского.

I. Конфликт идей и принципов

После битвы при Монлери (1465 г.) епископ парижский, советники, духовенство явились к Людовику XI в Турнель и смиренно просили его предоставить управление делами государства доброму совету. В этом совете должны были заседать 6 горожан, 6 советников из парламента, 6 представителей университета. 16 лет спустя в 1481 г. граф дю-Перш был арестован по приказанию Людовика XI и заключен в самую тесную тюрьму, какая когда-либо существовала. Длина ее полтора шага. Такое наказание графа постигло за то, что он хотел покинуть Францию. Нечто подобное этой драме разыгралось и в Москве в период времени с 1551 до 1571 года, при несколько иных обстоятельствах, но во многом сходных с теми, какие были во Франции. Я уже отметил то идейное течение, которым сопровождалось начало личного правления Ивана. Ливонская война и вызванные ею дипломатические осложнения более подвинули Россию к Западной Европе, что усилило это течение. Уже при отце Ивана IV в Москве образовалась целая слободка, населенная иностранцами, призванными будто бы для охраны князя. Скоро поляки и литовцы, жившие здесь, слились с местным населением. Но спустя немного времени в Москву прибыли новые иностранцы: военнопленные победоносных войск Ивана и невольные переселенцы из городов и сел Ливонии. Им было отведено место на правом берегу Яузы, где они и впоследствии пользовались некоторой автономией и образовали очаг европейской культуры и дали людей, которым суждено было сыграть видную роль в истории русского государства. Мы познакомились с карьерой Таубе и Крузе. Другие выходцы Немецкой Слободы – ливонцы Клосс, Бекман и другие – заняли место в кругу приближенных царя и стали деятельными агентами его дипломатии.

Случайная высадка английских мореплавателей в 1554 г. на крайнем севере московского государства положило начало новой эпохи проникновения сюда европейского влияния. Одновременно с этим Иван послал в Германию нарвского воеводу Михаила Матвеевича Лыкова, который должен был во время своего путешествия ко всему присматриваться и учиться. Даже поездки русских людей на Восток, предпринимавшиеся с благочестивыми целями, принимали теперь несколько иной характер. В 1560 г. из Москвы выехал купец Василий Поздняков. Ему было поручено передать денежную помощь патриарху александрийскому и архиепископу Синайской горы. Между прочим он должен был описать нравы тех стран, по которым ему придется ехать. Этот отчет Позднякова о путешествии под чужим именем перешел к потомству и приобрел исключительную известность.

XV век обогатил русскую литературу несколькими рассказами паломников к святым местам. Эти вещи по своему интересу, как говорит известный лингвист Срезневский, не уступают описаниям путевых впечатлений Васко де Гамы. Однако они оставались неизвестными для широкого круга читателей. Около двадцати лет по возвращении Позднякова в Москву его отчет был так же мало известен, как и другие. Но паломнику Трифону Коробейникову удалось привлечь к себе общее внимание. Рассказ о его путешествии известен более чем в 200 списках. Он выдержал 40 последовательных изданий и до настоящего времени является одной из распространенных книг. Его можно найти и в летописях, и даже в сборниках житий святых. А между тем Поздняков и Коробейников описывают одно и то же. Рассказ второго был копией с первого. Хотя Коробейников посетил Константинополь два раза, в 1582 и в 1593 г., но до святых мест он ни разу не добрался. Подобное недоразумение обидно для памяти более достойного из двух путешественников. Главное внимание Позднякова было направлено на религию и на страдание христиан под игом мусульман. Но тот интерес и сочувствие, которые были вызваны его рассказом у читателей, вскрывают перед нами новую черту их любознательности. Общество начинало выходить из берлоги, в которой оно спало сряду пять веков, и стремилось на свежий воздух. То, что происходило там, вдали, его и тревожило, и манило к себе. Упомянутая мною история Ганса Шлитте имела в этом смысле особую, несколько загадочную сторону. Но этот вербовщик иностранных мастеров для царя весьма широко понимал свою миссию. Он мистифицировал и Карла V, и папу Юлия III, выдавая себя за московского посла, которому поручено вести переговоры о соединении церквей. Иван, вероятно, ничего и не подозревал об этом. Во всяком случае, ганноверский авантюрист сумел воспользоваться покровительством императора и был весьма радушно принят в Риме. Вокруг его миссии создался шум, привлекший к нему внимание Германии и Италии и взволновавший Польшу. История Шлитте, без сомнения, представляет один из любопытных эпизодов в сближении России с Европой.

Шлитте потерпел неудачу даже в той части своей миссии, выполняя которую он никого не обманывал. Однако эта неудача имела последствия, оказавшиеся небесполезными. Иван, узнав, как обошлись ливонцы с его агентом, издал указ, распространявшийся на Новгород и его области и запрещавший продавать в Германию и Польшу военнопленных немцев. Они должны были отправляться на московские рынки. Одновременно с этим царь требовал, чтобы в Москву присылали всех пленников, знающих рудное дело или мастерство металлического производства.

В одном из своих донесений известный уже нам баварский агент Вейт Ценге в 1567 г. отмечал необыкновенную способность русских усваивать иноземную цивилизацию. После взятия Нарвы русские тотчас же завели сношения с Нидерландами и Францией. Как только им показывали какую-нибудь новинку, они тотчас же с легкостью перенимали ее. Иван не хотел, чтобы эта способность его подданных ограничивалась только областью материальных благ. Начало книгопечатания у славян относится к 1491 г. Иван пожелал, чтобы Шлитте в числе мастеров доставил и книгопечатников. В 1550 г. он обратился с такой же просьбой к датскому королю, который спустя два года прислал ему печатника и вместе с тем миссионера Ганса Яна Миссенгейма, привезшего с собой протестантскую библию и книги религиозно-полемического содержания. Миссенгейм не оставил никаких следов своей деятельности, но у него оказались ученики. В 1553 г. в Москве появляются два русских печатника, Иван Федоров и Петр Тимофеев. В 1556 г. в Новгороде живет литейщик букв Василий Никифоров. В 1564 г. было закончено печатание первого произведения русского типографского искусства. Это были Деяния Апостолов и Послания Апостола Павла. Это издание страдает многими орфографическими недостатками, но внешность его была прекрасна. К сожалению, работа московских печатников была прервана бунтом черни. Как известно, и Людовику XI пришлось защищать печатников, вызванных им из Страсбурга и обвиненных в колдовстве. Федоров и Никифоров бежали в Польшу. В 1568 г. у них нашелся подражатель Андроник Невежа, возобновивший их дело в Москве. Он напечатал Псалтирь. Второе издание этой книги появилось в 1578 г. в Александровской слободе.

Все это были книги церковные, но тогдашние читатели, даже на Западе, умели находить в них массу вещей, которые мы уже разучились отыскивать. Впрочем, наряду с перепиской Ивана с Курбским и рассказами о путешествиях, в эту эпоху на Руси зарождалась и чисто мирская литература, доходившая до попыток романического творчества.

Национальное русское творчество началось с переработки чужестранных литературных произведений. Старые мотивы были дополнены и приурочены в текущей современности. Такой переделке, между прочим, подверглось сказание о князе Волошском, Дракуле. Рассказ о том, как воевода велел прибить гвоздями шапки иностранных послов к их головам, относился теперь к Ивану. В своем знаменитом послании к царю Ивашка Пересветов упоминает о двух небольших книжках, переданных им государю. Одна из них остается неизвестной. Другая представляет нечто вроде романа полуполитического, полуисторического содержания. В ней приводятся речи воеводы Волошского, Петра, повторяющиеся и в послании Ивашки. Далее идет рассказ о тех казнях, которым подвергал султан Магомет несправедливых судей и ябедников. Все это, вероятно, имело своей целью оправдать режим Ивана.[19]