Иван Грозный - Казимир Валишевский

Все это казалось сном. Вся Европа начала обнаруживать беспокойство. Тогда Фридрих поспешил сложить с себя всякую ответственность за происшедшее. По его словам, Магнус действовал без его ведома. Между тем агенты Фридриха старались изменить общественное мнение. Они говорили, что сам император виноват в том, что Ливонию захватывает кто хочет, и указывали на пример Альберта Прусского. Когда Магнус уведомил брата о принятии короны, тот письменно поздравил его. Первые же шаги нового короля оказались неудачными. С помощью наемного войска и при поддержке московских сил он попытался отнять у шведов Ревель. Осада длилась с 21 августа 1570 г. до 11 марта 1571 г. Магнус в конце концов должен был отступить, причем он сжег свой лагерь и распустил свои войска. Таубе и Крузе бежали в Дерпт, где вступили в сношение с поляками, подготовляя удачное нападение на русский гарнизон.

Карьера этих плутов довольно поучительна: после ряда интриг, измен и предательств они удостоились милостей самого Батория. Впоследствии Таубе был назначен в ливонский ландтаг, отказавшийся принять его в свою среду.

При осаде Ревеля Магнус напрасно ожидал помощи от датчан. Как раз в это время подготовлялся штеттинский договор. После его заключения Сигизмунд-Август потребовал помощи от Дании против московского царя. 17 сентября 1571 г. он извещал манифестом о прекращении торговых сношений с Нарвой и о блокаде этого города, предоставляя большую свободу действий и средств своим корсарам. Казалось, что король осуществит, наконец, то, чего так долго от него ждали. Таубе и Крузе уже учитывали последствия этого выступления. Однако неожиданное событие обмануло их расчеты. Сигизмунд-Август простудился и скончался 7 июля 1572 года. Прекращение династии в Польше и установление избирательной монархии снова изменили условия борьбы и взаимоотношения участников.

IV. Кандидатура Ивана на польский престол

Как в Ливонии, так и в Польши Сигизмунд-Август оставил запутанное наследство. Хотя его дипломатия делала большие успехи в сношениях с Кеттлером, скандинавскими государствами и ханом, но изнеженность самого короля, беспечность и дух анархии, царивший среди его подданных, парализовали эти успехи. В Польше не было реальной силы, которая могла бы сообщить им действительную цену. Хотя польско-литовская уния представляла сама по себе торжество над Москвой, но в Польше шла борьба католичества против протестантства и других исповеданий. Такая религиозная политика вызвала реакцию православного населения и бросила его в объятия Москвы. Пропаганда утвердившихся уже в виленской епархии иезуитов только усиливала русофильское движение. В Ливонии она также вызывала осложнения. У Польши не было флота. Блокада Нарвы могла остаться фикцией, а между тем она портила отношения с соседними морскими государствами и даже с Данцигом. Успех борьбы с сухопутными военными силами Ивана был сомнителен из-за отсутствия регулярной армии. Поэтому после смерти Сигизмунда-Августа в Польше обнаружилось стремление обеспечить судьбу государства таким способом, который был бы прочнее условий самого выгодного мира. В Москву явился уполномоченный польско-литовской державы Воропай с извещением о смерти Сигизмунда-Августа и сказал, что многие в Польше желали бы видеть русского царевича заместителем покойного короля.

Такое желание было далеко не единодушным и искренним. Выбор Федора являлся компромиссом. Некоторые весьма горячо поддерживали кандидатуру самого Ивана. Высшая аристократия в Польше и Литве не мирилась с этой кандидатурой. Она была не совместима с их олигархическими стремлениями. По некоторым сведениям, Радзивиллы даже составили заговор с целью отравить царского посла, прибывшего на сейм. Мелкое дворянство, конечно, не могло руководиться подобными соображениями, они, напротив, скорее заставляли остановиться на московском кандидате. Шляхта с энтузиазмом встретила мысль об избрании Ивана. О характере его, как свидетельствуют избирательные манифесты, издававшиеся тогда, она хорошо знала. Даже вопрос об опричнине обсуждался горячо. Это вполне естественно: у поляков был Курбский и другие беглецы из московского государства. Они могли обо всем осведомить. Иван представлялся суровым государем. Но ведь в Москве он имел дело с такими подданными, которые заслуживали такого отношения своими изменами. В Польше дело будет обстоять иначе, здесь народ обезоружит царя своей преданностью порядку, да и сам Иван смягчится под влиянием высшей культуры. В лице московского царя Польша приобретет энергичного, твердого и отважного государя. Поляки были увлечены этой идеей. Поэтому, когда московские послы прибыли в Варшаву, то они увидели, что еще до решения вопроса здесь распространилась мода на все московское. В Литве настроение избирателей было менее единодушным. Там дворяне еще только недавно стали пользоваться привилегиями и вольностями, обеспеченными польским режимом, и боялись их утерять. Но и на них производила впечатление недавняя блестящая победа, одержанная Иваном под Полоцком. Они колебались: с одной стороны, боялись подчиниться Ивану, с другой же боялись навлечь на себя его гнев. В конце концов и литовская знать примирилась на кандидатуре Ивана, надеясь на его неудачу и видя в этом средство продолжить, как можно более, мир с Москвой. Во всяком случае Иван имел на своей стороне большинство. Мелкое дворянство, представителем которого был Воропай, обнаружило в этот критический момент много политического смысла и широту взгляда. Еще раньше это сословие одними своими усилиями содействовало реформе литовского строя, теперь оно надеялось завершить эту преобразовательную работу при помощи грозного, могучего государя. Оно мечтало о создании великой славянской державы, центр которой будет Польша, и надеялось, что эта держава выполнить те исторические задачи, которые были не под силу ни Польше, ни Москве в отдельности.

Идея подобной унии была далеко не нова. В 1506 г. после смерти Александра Ягеллона происходило нечто вроде выборов короля. Тогда отец Ивана, Василий, выступил претендентом на польский престол. Иван помнил об этом и теперь радушно принял Воропая. Ему казалось только непонятным, почему говорят о кандидатуре Федора. Избрание его на престол не прекратило бы соперничества между обоими государствами. Царь защищал свою собственную кандидатуру. «Я имею двух сыновей, – говорил он. – Они для меня как два глаза, зачем же вы хотите сделать меня кривым? В Польше и Литве я приобрел репутацию злого. Но с кем я зол?» Воропаю пришлось при этом выслушать подробнейший рассказ о боярской измене. Затем Иван говорил, что поляки, конечно, не будут ему изменять и он будет обходиться с ними иначе. Он сохранить все их права и привилегии и даже даст новые. Он зол только для злых, а для добрых согласен отдать свою одежду, – и при этом сделал такой жест, точно действительно собирался снять ее с себя. Если его и не изберут польским государем, то он все-таки готов заключить с Польшей мир и согласен уступить ей Полоцк, лишь бы за ним осталась Ливония по Двину. Избрание же Федора ничему не послужит.

Польские и литовские олигархи знали Ивана слишком хорошо, поэтому они и поддерживали нелепое предложение об избрании на польский престол русского царевича. Но масса избирателей решительно давала предпочтение Ивану. Тогда аристократия отправила в Москву нового посла Михаила Гарабурда с предложением Ивану выбора между собственной кандидатурой и кандидатурой царевича. При этом он ставил условия, о которых Воропай ничего не говорил. Гарабурда требовал установления новых границ. К Польше должен был отойти не только Полоцк, но также Смоленск, Усвят и Озерище. А в Варшаве в это время уже открылся торг из-за престола. Посол Генриха Валуа готовился посрамить всех своих соперников.

Вдруг произошло некоторое недоразумение. Оно затянулось и стало препятствием для успеха московской кандидатуры. Иван не мог себе представить, что он должен хлопотать о голосах польских избирателей да еще платить за них. Очень нужна ему Польша! Ведь это ей нужен король по вкусу. Если Иван подходит, пусть Польша и действует, как должно. Пусть является к нему и бьет челом, как все те, которые являются к нему ежедневно просить какой-нибудь милости. Иван не стеснялся говорить Гарабурде, что он никогда не отступить от своего обычая. Свое нежелание поступать иначе он объяснял совершенно неубедительными соображениями. Он говорил, что для него не пример то, что император и король французский присылают подарки избирателям в Варшаву. В действительности в Европе нет государей, которые вели бы свой род от непрерывно царствовавшего дома в течение более 200 лет, кроме его, потомка римских кесарей и турецкого султана. Это все знают, и Ивану нет надобности выпрашивать себе милости подобно другим.

Однако самая идея избрания на польский престол нравилась Ивану. Некоторое время он, казалось, готов был уступить требованиям поляков и согласиться на избрание Федора. Но, наконец, царь снова вернулся к прежнему – по его словам, действительное объединение государств могло бы произойти только под его рукой. Он соглашался на удовлетворение обеих сторон уступками. Польша получит Полоцк и Курляндию, а России уступит Киев и откажется от Ливонии. Кроме того, Иван требовал, чтобы титул царя всея Руси он мог ставить впереди своего нового королевского титула.