Человек в движении - Хансен Рик

Мы сделали трехдневный перерыв на отдых, чтобы подготовиться к первому перегону. То ли все мы не особенно толково им воспользовались, то ли я сам отнесся к нему недостаточно внимательно, но, когда мы прибыли на большую прощальную церемонию, проходившую под открытым небом, я по-прежнему был немного не в себе.

Ветер! Он дул мне прямо в лицо. Все предварительное планирование, все напоминания сотрудникам оффиса, заблаговременная работа на маршруте — все пошло прахом, и я мчался в самые зубы ветру, дующему со скоростью 30 миль в час.

В том, что все получилось именно так, не было никакой загадки. Сокращение дистанции до 50 миль в день на этапе в Австралии отодвинуло нас на шесть недель назад по сравнению с первоначальным графиком. При проработке маршрута в Китае учитывалось, что мы прибудем сюда в начале марта. Если бы мы отправились в путь вовремя, ветры действительно могли дуть нам в спину на протяжении всего пути вплоть до Шанхая. Но сейчас стоял апрель, массы теплого воздуха поступали с юга, и ветер дул нам прямо в лицо.

Для меня это было почище, чем восхождение на стену. Ведь еще в январе, когда предполагалось, что мы опоздаем с прибытием в Китай, никто не удосужился проверить: а вдруг погода в это время изменится? Зная об этом, можно было изменить направление маршрута и отправиться из Шанхая в Пекин, тогда бы ветер дул нам в спину всю дорогу и мы бы финишировали у Великой стены в отличной форме. Но нет — мы вечно забываем о таких деталях. Сейчас это не было просто очередной тактической ошибкой. На этот раз я был на грани катастрофы.

Уже на прощальной церемонии мне следовало понять: что-то здесь не так. Мне дали голубя, чтобы я выпустил его в небо как символ свободы. Не успел он взлететь, как обделал меня всего с ног до головы. Символично? Согласен. Так все и решили. Только вовсе не в том смысле, как все тогда подумали.

Ветер превратил езду на коляске в сущее мучение, зато прием на всей территории Китая нам устроили прямо-таки райский. Мы ехали самым настоящим караваном — пять автомобилей, включая и наш маленький автофургон, за рулем каждого из них сидел специально выделенный водитель-китаец, кроме того, меня сопровождали моя команда, Фред Кауси и еще несколько журналистов. Съемочная группа «Сердце дракона» по-прежнему была с нами, и для меня это имело огромное значение. Анна Френч — та самая женщина из Ванкувера — находилась в самом разгаре длительного сражения с раком — болезнь уже успела отнять у нее ногу. Когда она услышала о нашем турне, то сразу же захотела помочь, и вот она вместе со своим мужем Майклом и еще двумя операторами собрала пожитки и отправилась в Китай. Будущий видеофильм должен был стать ее подарком, с его помощью она хотела сделать так, чтобы как можно больше людей услышали наш призыв.

Компания у нас подобралась весьма дружная. Каждый вечер нас ждала наивкуснейшая еда, пиво, фрукты и минеральная вода. Кроме того, во время ужина случались весьма интересные эпизоды. Однажды ребята съели собаку, узнав об этом, лишь когда трапеза была закончена. Мне подали черепаховый суп, который оказался огромной супницей, наполненной кипятком, а на дне ее лежала черепаха. Мы просто отвечали нашим хозяевам улыбкой на улыбку, поклоном на поклон, «ганбеем» на «ганбей».

Водители-китайцы пришли в полный восторг от габаритов Майка. Они то и дело пытались вызвать его на борьбу и проверить, насколько он силен. Майк — рост у него 6 футов два дюйма, а вес 205 фунтов, — бывало, выберет пару из них и сшибет толчком плеча с кузова одного из грузовиков, а они снова туда запрыгивают и улыбаются во весь рот: мол, давай еще раз.

Впрочем, не все было столь уж замечательно. Ли чуть с ума не сошел, когда увидел автомобиль, в котором ему предстояло заниматься приготовлением пищи во время нашего путешествия. Выглядел он вроде одного из тех грузовиков, что используются в Канаде, когда водитель сам откидывает борта, чтобы продемонстрировать сэндвичи, приготовленные к продаже. Его крыша зияла такими трещинами, что все было видно насквозь. Он был оборудован крошечной газовой плитой, под которой располагался такой же крошечный морозильник, еще там были пластмассовые тарелки и прочая кухонная утварь, и все это покрывал толстый слой пыли. Кроме того, Ли никогда не знал заранее времени приготовления пищи, потому что водитель то и дело гонял машину взад-вперед по дороге. Случалось, я делаю остановку, чтобы передохнуть, а еда все еще не приготовлена. Сам Ли ждет меня, а его грузовичка не видно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Мы не знали, какой ответной реакции можно было ожидать от китайцев. Во время прохождения первого этапа между Пекином и Тяньцзинем люди вели себя не особенно активно, но, когда мы приблизились к окраине города, толпы народа, стекавшегося тоненькими ручейками, превратились в бурлящее море. Нас тут же окружил эскорт полицейских на мотоциклах, а кругом махали руками, кричали и бросали цветы тысячи и тысячи людей. В какую-то минуту меня чуть было не охватила паника.

Полицейские с ревом моторов направляли свои мотоциклы прямо в толпу, но проход так и не открывался, и лишь спустя некоторое время люди расступались. Лямка, которой были перевязаны мои ноги, порвалась, они беспомощно болтались, но я не мог остановиться из-за страха, что толпа поглотит меня. И даже в эти минуты с моего лица не сходила улыбка, застывшая, словно маска. Я просто не мог позволить себе остановиться. Позднее мне рассказывали, что люди сравнивали меня с доктором Норманом Бетьюном, канадским хирургом, который приехал в Китай в 1938 году и организовал здесь клинику, чтобы лечить китайцев во время японского вторжения. Гремели барабаны, люди протискивались вперед, чтобы прикоснуться ко мне. Атмосфера была наэлектризована до предела. Творилось некое волшебство.

Я не был уверен, что эта улыбка когда-либо сойдет с моего лица.

Мы продолжали движение на юг, навстречу ветру, который бросал мне в лицо колючую песчаную пыль, забивавшую глаза, ноздри и резавшую кожу, словно тупая бритва. Водители на автотрассах вели себя агрессивно — одна рука на руле, другая на клаксоне, — а всего в тридцати футах простирались бесконечные рисовые поля, люди ухаживали за посевами так же, как это делалось многими поколениями раньше, — при помощи рук и ног, а также примитивных мотыг и плугов. Поля были усеяны некими предметами, напоминавшими глиняные дымоходы, что в действительности оказалось могилами. Людей хоронили там же, где они и трудились, а наверху конического холмика делалось отверстие, чтобы душа могла выйти наружу. Ну, а другие живые обрабатывали посевы между могилами точно так же, как когда-нибудь другие землепашцы будут возделывать землю вокруг их собственных могил.

Возможно, для некоторых из них мы были первыми иностранцами, которых они видели в своей жизни. Побросав все на землю, они бежали, чтобы изумленно взирать на этого малого в кресле-каталке, которого со всех сторон окружали автомобили и полицейские мотоциклы с включенными мигалками. В этих людях ощущалась природная чистота, их любопытство было невинно в своей искренности. Они подходили вплотную ко мне, буквально нос к носу, и очень долго, не отрываясь, глядели на меня.

«Если я действительно первый иностранец, которого они увидели в своей жизни, то дело плохо, — сказал я Аманде. — Они так и уйдут домой, считая, что мы все путешествуем подобным образом и не умеем пользоваться ногами».

Куда бы мы ни отправились, везде нам приходилось сталкиваться с подобным проявлением любопытства. Однажды, когда во время обеденного перерыва остальные ребята из моей команды куда-то ушли, мы с Амандой вдруг почувствовали, как наш домик на колесах закачался. Она откинула занавеску и увидела, что весь проем окна заполнен сплошными глазами и носами, прижатыми к стеклу. Людей, которые пытались заглянуть в наш фургон, было так много, что они действительно начали раскачивать машину. Нам стало как-то не по себе, причем настолько, что Аманда замахала руками в сторону окна и закричала: «Шу! Шу! Пошли!» Что они и сделали, оставив нас в недоумении относительно значения слова «шу» по-китайски.