Чистый грех - Сьюзен Джонсон

Девушка улыбнулась немножко грустно.

— Да, отчего бы и не повертеться, если только четыре с половиной часа. Терпеть недолго!

— О нет! — искренне возразил Адам, отзываясь на грусть в ее голосе. — В моем сердце ты остаешься навсегда…

Разумеется, они пробыли вместе больше четырех с половиной часов. И Флора не хотела отпускать возлюбленного, да и он не рвался покинуть ее. Но час расставания все же наступил — через полдня — и был для обоих очень тяжел.

— Прости меня, — произнес Адам, обнимая девушку в последний раз и бессознательно заслоняя ей путь к двери, словно хотел задержать еще на какое-то время.

— Да, прошло так мало времени, — сказала она, каким-то шестым чувством угадывая, что он говорит о своем неудачном браке.

— После жизни с Изольдой нужно не знаю сколько времени, чтобы прийти в себя, — мрачно подтвердил молодой человек.

Действительно, ему хотелось просить прощения у этой прекрасной женщины за то, что он такой изломанный, такой смятенный и не готов к серьезным отношениям. Изольда нанесла такие раны, которые едва ли быстро заживут.

Все эти свары, эти унижения, эта борьба — все еще свежи в памяти, еще клубятся где-то вокруг.

Сказать по правде, Изольда до сих пор рядом с ним, она еще не окончательно покинула его.

Он по-прежнему ощущает ее мрачную тень над собой.

— Я понимаю, — сказала Флора. Изольда была причиной того, что стабильных отношений у них не получалось. И это успокаивало, ибо сама Флора привыкла следовать велениям разума, ставить перед собой ясные цели и покоряться логике, а не темным порывам души. Сейчас перед Адамом ясная цель — выдавить из себя по капле мрачное прошлое, восстановить в себе доверие к Женщине. Флора пыталась помочь возлюбленному, но дальше по этой дороге ему идти в одиночку.

— Спасибо за все, — просто сказала она. И так же убрала его руки со своих плеч и отступила назад, чтобы он мог выпустить ее из номера.

— Не за что, — ласково усмехнулся Адам. — Спасибо и тебе за все радости. Нам с Люси будет недоставать тебя.

Он открыл щеколду и толкнул дверь.

Улыбка Флоры была несколько натужной: как девушка ни бодрилась, она понимала, что скучать по ним будет мучительно — и по нему, и по его дочери. Но уж так сложилось, и сложилось правильно и по воле Флоры, что ее жизнь никогда не вращалась вокруг мужчины. И нет таких сокровищ, на которые она могла бы променять свою с трудом добытую независимость. Самые головокружительные соблазны не стоят этой выстраданной и бесценной свободы.

— До свидания, — шепнула Флора, не в силах все же сказать «прощай».

Она подхватила свой полотняный сак и выбежала вон.

14

После гибели Мигера и возвращения губернатора Клея Смита монтанская милиция была реорганизована. Численность ополчения резко сократили, а все указы покойного исполняющего обязанности губернатора касательно устрашающего расширения полномочий милиции были отменены.

Поначалу Клей Смит, приняв на веру паникерские настроения ближайших сторонников Мигера, издал постановление о новом шестимесячном наборе добровольцев. Однако после совета со знающими и здравомыслящими чиновниками губернатору стало ясно: в Монтане не произошло ничего такого, что оправдывало бы масштабные меры по усмирению индейцев и наведению порядка в штате. Было несколько заурядных выходок со стороны краснокожих, но разговоры об угрожающем положении и беспорядках относятся к разряду досужих выдумок.

Весь сыр-бор разгорелся из-за политических амбиций Мигера, которые подогревались алчностью волонтеров, увидевших случай пограбить индейцев. Маленькая успешная война с краснокожими подняла бы авторитет Мигера как храброго руководителя, способного на решительные действия, в том числе и с оружием в руках. Газеты на Восточном побережье восхваляли бы новоявленного героя, готовя почву для его перемещения в Вашингтон. Любая война — раздолье для мародеров, а поскольку в Монтане хватало темных личностей, разного сброда и неудачливых золотоискателей, то кандидатов пощипать чужую собственность долго искать не пришлось.

Однако все кончилось для Мигера печально. Он имел неосторожность нажить могущественных врагов среди влиятельных лиц штата, которые самым радикальным способом положили конец его карьере: в ночь на второе июля бедняга свалился за борт с парохода, везшего его по Миссури к Хелене. Обстоятельства смерти Мигера были весьма подозрительны, но в данном деле концы спрятали в воду в самом буквальном смысле.

Губернатор Клей Смит благоразумно не стал докапываться до истины, дабы не дразнить гусей. Во-первых, он и сам не слишком-то любил покойного вице-губернатора… ну а во-вторых… во-вторых, он плавал еще хуже Мигера.

К концу июля Адам понял, что беды позади и его племени в ближайшее время ничего не угрожает — никаких внезапных налетов, никаких пьяных волонтеров. С возвращением Клея Смита и падением партии Мигера начался новый круг финансовых и политических махинаций, но пока что все ограничивалось возней в столице штата. Что до Адама, то он со спокойным сердцем оставил свое племя и направился на бега в Саратогу.

Путь был неближним — через полстраны до штата Нью-Йорк. Сперва добирались на повозках до Шейенна, последней станции на железнодорожной линии с Восточного побережья. Двигались кружным путем, дабы не проезжать через территорию враждебных лакотов. В связи с тем, что Адам взял с собой маленькую дочь, были приняты особые меры безопасности: его караван сопровождали две дюжины вооруженных индейских воинов из племени горных Воронов.

В Шейенне пересели на поезд. С обычным для тех времен размахом закупили два вагона: один для лошадей, другой для Адама с дочерью и их немалой свиты: конюхи, повара, няньки для Люси и прочая обслуга, без которой столь дальний путь был бы весьма тягостным.

В Саратогу добрались к исходу первой недели августа. Как всегда бывало в разгар летнего сезона, на этот известный на всю страну бальнеологический курорт съехалось по меньшей мере тысяч двадцать отдыхающих. Гостиницы были переполнены: от самых роскошных вроде «Юниона», «Конгресс-Холла» и «Кларендона», где поселился Адам со всем своим штатом, до скромных небольших пансионов для людей неприхотливых.

Фешенебельная публика жила на водах размеренной жизнью. Вставали рано, завтракали между семью и девятью часами, затем направлялись к одному из многочисленных источников минеральной воды, выпивали положенное количество стаканов, после чего гуляли или посещали концерты на открытых летних площадках. Второй завтрак происходил по преимуществу в гигантских залах больших гостиниц, где разом садилось за столы до тысячи гостей, которых обслуживали две с половиной сотни официантов. Потом снова прогулка по главному променаду или ленивое блуждание по бессчетным лавкам и магазинчикам, а не то посещение еще одного концерта, уже дневного — на лето в Саратогу слеталось видимо-невидимо артистов всех жанров, да к тому же и каждый солидный отель набирал на летний сезон свой полный симфонический оркестр. В четыре часа дня совершалась непременная поездка в коляске к ближайшим озерам. Ну а вечером балы, балы, балы — обыкновенные и костюмированные. Любители игры могли коротать время в закрытых игорных клубах, куда доступ женщинам был строго-настрого запрещен. Таким образом, жизнь шла неспешная, по раз и навсегда заведенному курортному распорядку: еда, питье сон, разговоры, прогулки, чтение, прогулки верхом или в коляске, танцы или карты. Все это на самом деле было хлопотным делом и требовало по меньшей мере пяти смен костюма в день. Однако женщины упивались возможностью показать роскошные туалеты и бриллианты.