Прекрасное табу (СИ) - Лазарева Вик

Его пальцы скользнули на мою шею, и это касание вызвало в моём теле дрожь. Лицо мужчины приблизилось, обжигая дыханием, и неожиданно губы коснулись щеки, ещё раз и ещё… Сначала это было вполне невинно, словно отец целует дочь в щёку, но потом он коснулся моих губ, и я встрепенулась. Уперев руки в его плечи попыталась отстраниться, но мужчина крепко меня удерживал. Ухватив меня за шею, он не давал мне пошевелиться, а его горячий, мокрый язык настойчиво скользнул по губам. Мне стало не хватать воздуха, и я инстинктивно приоткрыла рот. Зря я это сделала, потому что тут же его язык оказался у меня во рту, нагло хозяйничая. Я уже целовалась с мальчиком, но это… сейчас было совсем по-другому — властно, по-мужски… Я была ошеломлена. Язык онемел, тело сковало необъяснимым бессилием. Его пальцы, соскользнув с шеи, погладили моё плечо, ладонь накрыла грудь в тонком лифчике, и меня словно пронзило током, соски моментально напряглись, тепло зародилось между ног и трепет в животе. Я была шокирована, не понимая почему. Ведь дядя Миша не тот парень, с которым бы я хотела целоваться, которому бы хотела разрешить себя трогать. Почему же тогда тело так реагировало?

Пока я думала, он уже повалил меня на кровать. Прижимая собой ноги и сжав над головой мои запястья, целовал в шею, а пальцами второй руки ловко расстёгивал пуговички на блузке. Скользил горячими пальцами по ложбинке, по груди в тонком кружеве, а я в страхе упёрлась взглядом в потолок, словно онемев. Очнулась только когда его рука, нырнув под юбку, гладила между бёдер, и я стала ёрзать, пытаясь освободиться, но от шока не могла выдавить из себя ни слова. Мужчина коснулся меня через трусики, и я задергала ногами, пытаясь скинуть его с себя.

— Ч-ч-ч, тише, малышка, — нежно прошептал. — Я только потрогаю. Тебя уже касался парень? Трогал там?

Посмотрел мне в глаза, нависая надо мной. Моя грудь вздымалась от учащённого дыхания, сердце колотилось как у испуганного зайца. Его запах проникал в меня и душил. Я отрицательно замотала головой.

— Н-н-нет…

— Знаешь как это приятно?

— Пожалуйста, не надо… не надо…

Но он касался. Не угрожая, а как профессиональный манипулятор, убедил меня, что я никому не нужна, что у меня нет никаких прав, что я могу оказаться в интернате для сирот, что только он может обо мне позаботиться, защитить, но я должна быть послушной. Он приходил почти каждый вечер, и как гипнотизёр своим вкрадчивым голосом, лишая меня воли к сопротивлению, касался, ласкал. От того, что мне было приятно, я испытывала угрызения совести и стыд. Ведь я знала уже своё тело, знала как оно чувствительно. Я исследовала его ещё раньше, мастурбируя, как и все подростки. И мне хотелось испытать эти ощущения с парнем, который мне нравился, но не так… не с ним. А дядя Миша… Миша, как он потом просил его называть, своими ласками вызывал во мне похоть, умело ласкал, заставляя испытывать моё тело оргазм. В эти моменты меня, словно морок, поглощали эти ощущения, и я была бессильна перед ним. Постепенно, когда я уже не сопротивлялась, приняв свою безысходность, он стал просить трогать его, гладить, ласкать. Он стал моим первым мужчиной. Нет. Это не было насилием, он был очень даже заботлив и нежен, но после… после я чувствовала себя гадко, понимая, что позволяла ему делать непристойные вещи, что это плохо, что так нельзя… Я плакала, сидя в ванной под горячим душем, а он снова пришёл, ласково меня успокаивал, целовал, шептал, что я красивая, что любит меня, но из-за возраста и запретности нашей связи нас осудят, поэтому никто не должен знать. И всё повторялось.

Я подсела на секс, как на наркотик. Он получил надо мной власть, как дилер над наркоманом, и я не могла никому рассказать. Мне было стыдно от того, что я делала, что теряла над собой контроль, когда он касался меня, что не могла сопротивляться похоти, которую он во мне пробуждал, что испытывала удовольствие от секса с мужчиной, которого не любила, который годился мне в отцы, который был мужем моей покойной мамы и моим опекуном.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Мерзкое, липкое чувство стыда разъедало мою душу. Мне хотелось отмыться от этой грязи, в которую он меня втянул. И через несколько месяцев я решила это прекратить. Стала его отталкивать, кричать, сопротивляться, но он только усмехался, говорил, что я никому не расскажу, постыжусь, что на меня будут все показывать пальцем, будут называть шлюхой и извращенкой, трахающейся с отчимом. Шантажируя этим, он стал принуждать меня и уже не был нежен. Он всегда был осторожен с тем, чтобы я не залетела, и стал делать со мной всё, как со взрослой, уже не лаская трепетно, боясь вспугнуть, а страстно, иногда грубо. Даже так у него получалось вывернуть меня наизнанку, освобождая мою похоть, и я сдавалась, а после, хоть он и шептал в порывах страсти всякие нежности, просил, чтобы любила его, чтобы всегда была с ним, чувствовала себя омерзительно.

Я стала его ненавидеть. Стала замкнутой и необщительной, перестала смеяться и веселиться как раньше, но особо никто не обратил на это внимание. Все думали, что это из-за смерти мамы, поэтому с вопросами не приставали, а просто старались поддержать, сочувствуя моей утрате. Только погружаясь в мир танцев, я на время забывалась и уходила от реальности. Но как только я выходила из танцевального зала, чувство вины снова захватывало меня, оплетало как липкая паутина. Чувствовала себя насекомым застрявшим в липком меду, у которого нет ни единого шанса уже вырваться. Я винила себя в том, что была слабой, что сама позволила ему втянуть себя в эту порочную связь. Переживала всё в одиночку, и стала думать, как мне избавиться от власти этого мужчины. Надеялась, что, став совершеннолетней, это будет легко, но всё оказалось не так просто…

Глава 23. СТАС

Поздно вечером приехав домой, писал Соне, чтобы пожелать сладких снов, но она не отвечала, не было в сети. Подумал, что устала и спит уже. Знал, что у неё была долгая репетиция. Как же мне её не хватало. Хотел чувствовать её, засыпать, прижимая к себе, вдыхая запах её кожи и цветочно-пудровый аромат духов, блаженно растворяться в неге, когда она перебирает пальчиками мои волосы на голове, лежащей на её животе.

Утром по дороге в офис снова написал ей, но ответа не было. Набрал вызов — аппарат абонента выключен.

— Блядь! Что за на хрен! — ударил рукой по рулю.

Начал нервничать, потому что на Соню это совсем не похоже. Еще ни разу не было такого, чтобы она мне не отвечала.

Выйдя из лифта, встретил Беркута.

— Привет, босс, — крепко пожали руки.

— Есть ответ по нашему заявлению о финансовых махинациях?

— Ещё рано, но ждём сегодня. Адвокаты уже выехали в суд, — Сашка отпил кофе из стаканчика и, посмотрел на меня, улыбаясь. — Ты что такой напряжённый? Расслабься. Сто процентов удовлетворят наше заявление о расследовании. Главное, что мы первые обнаружили, значит не скрываем. А тому, кто совершает преступление, нафига всё раскрывать?

— Это понятно. Найти бы кто протянул этот контракт мимо комплаенс-котроля (1), — серьёзно ответил. — Доброе утро, — бросил секретарю и, заходя в кабинет, продолжил: — И юридический отдел и служба безопасности, несмотря на их визы на документах, утверждают, что в глаза не видели его. Сука! — не сдержался, плюхнувшись в кресло.

Беркут сел напротив. Допив свой кофе, кинул стаканчик в урну. Серьёзно посмотрел на меня, словно думая о чём-то.

— Слушай, ведь кроме этого контракта, у нас всё чисто. Налоги платим вовремя, работаем без откатов, деньги не выводим по мутным схемам. Не стоит переживать.

— Ты же знаешь, что это только начало. От Соколовского можно ожидать чего угодно, — вздохнул я. — Все знают, что у него рыло в пуху, и не только…

— Ты о чём?

— Мутно начинал он. Разве не помнишь, сколько было скандалов связано с его фамилией? Слишком много смертей вокруг него, в том числе партнёров, бизнесом которых он потом загадочным образом полностью владел.

— Да. Но там не подкопаешься. Несчастные случаи, — задумавшись проговорил Беркут.