Москва и Московия - Калашников Сергей Александрович

Хвала Мокше, хлебное жалованье выдали без проблем, а также пороховое и прочие, что на пули и одежду положены. Да и собрали команду, которой поручили основать торговую факторию у впадения в Амур реки Уссури. Назвать её велели Хабаровском. Их уже по льду забросили санями на точку вместе с артелью плотников и запасом провизии.

В этих краях нашлось и сколько-то русского населения из беглых каторжан и по своей воле приехавших староверов. Сразу их и не приметили, но они сами повылезали и сошлись к Сомольску: видимо, слухи о победе русского войска над маньчжурами расползлись и побудили тех, кто не ушёл после заключения Нерчинского договора, подтянуться к средоточию власти.

Казаки тоже потянулись за довольствием, но с ними разговор получился особый. Я этого воинского сословия опасаюсь, как и замашек его вольных. Особенно напрягает принцип «Что с бою взято, то свято». Люди, чьи традиции предполагают жизнь с добычи, не слишком вписываются в организационные структуры. На Руси они прижились только в качестве порубежных жителей, да и то, когда стали сидеть на земле и сеять хлеб. И как этих обладающих официальным статусом профессиональных бойцов расказачишь? Они же особое привилегированное сословие, с малых лет на воинов учившееся. Так-то по моим воспоминаниям из оседлых казаков-земледельцев кроме Кубанских и Донских были ещё и Сибирские, но где и когда – ума не приложу. Да и не захотят они на землю садиться и за соху браться. Головная боль, в общем.

Но люди, как ни крути, свои. Пришлось с ними предметно разговаривать в том ключе, что власть нужно слушаться, за что эта власть будет кормить. Не всех убедили, нашлись и здесь люди принципиальные. Ушли они от нас. Наделили мы их тёплой одеждой, снаряжением, порохом и свинцом, да и проводили по-христиански, благословив на длинную дорогу. Всяко лучше, чем здесь отираться будут: как-то они нарушают гармонию, что складывается в нашей с Софочкой черепушке.

Места тут просторные, людьми не переполненные, однако примечали здесь и китайцев, и корейцев, и тех же маньчжур. Ходют тут всякие и меха у местного населения выменивают. Есть и такие, что женьшень ищут или золотишко моют потихоньку в недалёких отрогах Яблонового хребта. Или Станового – географы пока в точности не разобрали, что к чему полагается относить. Словом, Софи взялась за организационную деятельность, а я призадумался о техническом обеспечении.

Сюда мы доставили морем немало инструмента и иного немудрёного оборудования, позволяющего решить множество бытовых проблем. Но для организации местной индустрии оснащены недостаточно. Люди максимум по четыре класса закончили, что, конечно, немало, но на уровень мастеров тянут только отдельные поморы из судовых экипажей. Зато все люди разумеют и счёт, и письмо, и дело чертёжное, да и в природоведении, именуемом нынче натуральной философией, разбираются в общих чертах.

Естественно, зуд к техническому творчеству отдельные товарищи проявляют. Затеяли баржу колёсную на полозья поставить и пришли вроде как разрешения испрашивать, но на самом деле советоваться. Официально требовалось решение сверху на использование мотора.

Про двигатели вообще отдельный разговор. Мы на морских судах перешли на компаунды системы Уатта, но приводимые в действие не паром, а сжатым воздухом. Баллоны изрядного объёма, рассчитанные на давление в двадцать атмосфер, лежат у самого дна на уровне балласта. Пополняет их компрессор, приводимый в действие калильным мотором с поршнем 244-миллиметрового диаметра. Десяти с лишком литровый то есть. Он «одногоршковый» – лишён цилиндра-ресивера и парового цилиндра тоже. Выхлоп из него уходит прямиком за корму через какой-то хитрый раструб. Уж не знаю, инжектором это называется или эжектором. Вода здесь подгоняется струёй газа, отчего создаётся вполне заметная тяга. Но это не основной движитель, а дополнительный бонус.

Такая система позволяет незамедлительно дать ход за счёт воздуха из баллонов, а шарманку раскочегаривать уже в движении. Второй плюс в том, что нагрузка на двигатель внутреннего сгорания меняется плавно по мере роста или падения давления в ресивере, что облегчает регулировку подачи топлива и воды. Ну и шестерёнчатая трансмиссия не нужна: уаттовский мотор легко меняет обороты в достаточно широких пределах.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Почему мы не переходим на паровые котлы, способные работать хоть бы и на дровах? Во-первых, они не только находятся под высоким давлением, но ещё и горячие. Во-вторых, громоздки, требуют достаточно длинных паропроводов и пока сложны для нас в изготовлении. В-третьих, всё-таки переходим понемногу на их применение на крупных речных баржах – это ведь тоже быстро не делается. Тем не менее именно здесь, вдали от средоточия нашей промышленности, мы имеем несколько привезённых с собой двигателей Уатта, но только один компрессор с калильником, доставленный с целью установки на джонку «Диана».

Проблемы с точной подгонкой взаимодействующих поверхностей – поршней, плунжеров, штоков гидравлических откатников – по-прежнему для нас непросты и решаются трудоёмко. Вот и выходят задержки, как с моторами, так и с изготовлением особо совершенных орудий – трёхдюймовок. Отсюда и процедура получения разрешения на применение мотора в новой затее. Конечно, я позволил. Поучаствовал в расчётах, в конструировании, за работами присмотрел, а потом наблюдал за испытаниями снегохода, в котором вместо гусеницы используется большого диаметра колесо, а лыжи имеют ширину по полметра каждая.

Это сооружение поехало сразу: зимы здесь снежные, отчего поверх льда образуется толстый покров, в который уверенно вгрызались не пароходные плицы, а умеренной высоты рёбра-протекторы. Большой диаметр, естественно, распределил нагрузку по значительной площади. Эти мотосани везли груз в три-четыре тонны со скоростью от двенадцати до пятнадцати километров в час, но поворачивали медленно – соваться на них в лесную чащобу как-то не хотелось. Зато по ровным заснеженным льдам великой реки гоняли, как по плацу. Участок Хабаровск – Сомольск на четыре зимних месяца мы оживили. А это, между прочим, поболе девятисот вёрст.

* * *

По старой, ещё из прошлой жизни памяти я наверняка не знал, возделывали ли хлеб в Приамурье. Разве что из старого анекдота про обстрел китайцами мирно пахавшего советского трактора можно догадаться: если пахали, значит, и сеяли. Да и от местных слышал про обиженных казаками хлеборобов в Даурии. Ещё кто-то поминал, будто в Еврейской автономной области вполне приемлемые условия для растениеводства.

Не уверен, что удобных для земледелия пространств в Приамурье много, но люди кормились. Вряд ли здесь заколосятся безбрежные пшеничные поля Ставрополья, но для не слишком густого населения сколько-то зерна вырастить можно. В настоящий момент нам требуется пропитание для торговых факторий и для флота, который станет их оберегать.

А флоту нужны корабли, которые мы строим из недостаточно просушенного и поверхностно пропитанного леса, и пушки – из числа трофейных удалось выбрать несколько четырёхфунтовок, которые привели в порядок и установили в поворотные башни. Для этого калибра у нас имеются только ядра и картечь, а ни гранат, ни зажигательных снарядов нет: не разрабатывали, поскольку полагали их использование в сухопутных войсках, для нужд которых нам сложноустроенных снарядов не наделать.

На джонку «Диану» установили привезённый из дома двигатель: в навигацию этим заниматься было некогда. В Шанхай бегала «Фемида», пробравшись проливом между материком и островом Сахалин. Пользуясь длинными летними днями, она провела картографирование берегов, но в сторону от основного маршрута отклонялась не сильно. Тем не менее нашла несколько годных для корабельной стоянки бухт. «Диана» же осмотрела северное побережье Охотского моря, где тоже отыскала пригодные для устройства порта места, попутно наменяв у местных жителей мехов. Сколько-нибудь значительных рек они не встретили, а из числа обнаруженных местные ни одну Колымой не называли.