Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну, Можайский, выкладывайте!
Юрий Михайлович тоже отставил тарелку и стакан, опять закурил и, обведя сидевших за столом своим вечно улыбавшимся взглядом, согласно кивнул:
— Ну-с, мои дорогие, приготовьтесь теперь услышать о событиях страшных и настолько невероятных, что поначалу и мне они показались бредом!
Чулицкий поморщился:
— Бога ради, давайте без театральщины! Просто выкладывайте, что у вас на уме и что вообще происходит.
Можайский, прямо в глаза, посмотрел на Михаила Фроловича, и тот, не выдержав страшный в такой момент улыбающийся взгляд князя, потупился.
— Боюсь, Михаил Фролович, — на этот раз тон Можайского был абсолютно серьезным, — без театральщины никак не получится. Ведь мы имеем дело с воистину гениальной театральной постановкой такой трагедии, до которой ни одному драматургу вовек не додуматься! В ходе ее представления уже погибли тридцать два…
Взгляд Чулицкого стал ошарашенным:
— Сколько?!
— Прошу прощения, — Можайский посмотрел в тот угол кабинета, где еще недавно лежало залитое кровью тело Мякинина, и поправился, — не тридцать два, а тридцать четыре человека, считая и двух непосредственных постановщиков: Мякинина-младшего и Мякинина-старшего. А также — один, как минимум, чин пожарной команды, тоже принимавший живейшее участие в постановке спектакля. Или, во всяком случае, игравший в нем пусть и не главную, но весьма важную роль.
— Объяснитесь.
— Именно это я и собираюсь сделать.
Можайский немного помедлил, а затем, притянув к себе папки Вадима Арнольдовича и Николая Вячеславовича, заговорил.
Прежде всего, он вновь рассказал об удивительном открытии, сделанном известным всем находившимся в кабинете, включая и Чулицкого с Иниховым, Никитой Сушкиным. Любимов и Гесс, уже знавшие о «сушкинских списках», слушали спокойно, но Михаил Фролович и Сергей Ильич буквально впились в Можайского взглядами, а врач, Михаил Георгиевич, только и делал, что крякал и качал головой.
— Разумеется, господа, на первый взгляд всё это, повторю, выглядело настолько абсурдно, что я, как и вы сейчас, поверить не мог… да что там — поверить: допустить не мог, что такое возможно! Более того: концы с концами не вязались настолько, что исключительно нездоровые, если можно так выразиться, совпадения и побудили меня не отмести ни сходу, ни по размышлению саму возможность настолько наглого и… отвратительного преступления. Но все же я не мог понять: допуская даже, что все эти смерти — отнюдь не случайность, а чей-то злой умысел, в чем была выгода этого умысла? Какой был смысл в лишении жизни настолько разных и никак — преимущественно — не связанных между собой людей, если все их имущество — подумать только! — губы Можайского искривились в презрительной усмешке, — поступало в итоге в пользу различных благотворительных обществ? Из тех случаев, судьба фигурантов которых мне была более или менее известна, даже, как вообще ни удивительно, следовало, что как раз те, кто и должны были бы стать прямыми выгодополучателями, оказывались в положениях худших, нежели те, в каких они находились до гибели — уж позвольте мне выразиться именно так — своих бенефициантов! Так, например, один молодой человек с понижением в должности, отказавшись, в сущности, от неплохой карьеры, перевелся из столицы в Москву. Сводная сестра Бочарова — пожарного, к которому мы вернемся чуть позже, — оказавшись и после его собственной гибели, и после смерти его родной сестры единственной наследницей довольно приличного капитальца, отдала его в эмеритальную кассу, а сама, как это выяснилось… да нет, ни за что не догадаетесь!
Если бы глаза Можайского могли улыбаться по-настоящему, они, возможно, улыбнулись бы, хотя ни тема, ни место к улыбкам не располагали. И все же, вероятно, было что-то немножко смешное в том, что собирался сказать Юрий Михайлович: его обычно мрачное, из-за увечий, лицо как-то посветлело — мельком, на долю секунды, но эта перемена для всех, кто знал Можайского достаточно хорошо (а все находившиеся в кабинете были именно такими людьми) была для всех очевидна.
Инихов, склонный иногда пошутить, причем не всегда в рамках приличий, выпалил предположение:
— Неужто в монастырь ушла?
Не удержавшись от смешка, Можайский подтвердил:
— В точку, Сергей Ильич, в точку! Отдав деньги на пенсии отставным и увечным коллегам сводного брата, она, жившая до этого… гм… не сказать, что совсем уж праведным образом, поступила послушницей в Тихвинский Введенский монастырь. Обитель, конечно, богатая, но с уставом настолько строгим, что как-то он не слишком вяжется с предыдущим образом жизни этой барышни!
Чулицкий, снова начавший беспокоиться об упущенном времени и потому опять занервничавший, перебил «шутников», хотя на этот раз — в отличие от некрасивой сцены, устроенной им после самоубийства Мякинина — без эксцессов. Возможно, сказались сытная закуска и легкое опьянение, вызванное накопившейся усталостью и мощной смесью коньяка с горячим чаем:
— Но дальше-то что? Юрий Михайлович! Воля ваша, но я по-прежнему ничего не понимаю. Ну, пожары. Ну, поумирали потом прямые наследники. Ну, получили выгоду наследники непрямые. Ну, отказались от наследства в пользу благотворительных обществ. Ну… вон: ушла одна в монастырь, а другой в Москву с понижением перевелся. Ну и что? Где тут преступление? А главное, как всё это связано с убийством гимназиста, не говоря уже о том, что прямо здесь — и часа не прошло! — его родной брат на наших глазах зарезался?!
Можайский склонил голову на плечо и снова стал мрачен: сбежавшая было с его лица тяжелая туча вернулась.
— Эх, Михаил Фролович, Михаил Фролович! Вечно вы куда-то торопитесь…
Часы пробили пятый утренний час. Чулицкий недобро усмехнулся, кивнув в их сторону:
— Тороплюсь, говорите?
— А ну, господа, — Михаил Георгиевич, врач, пользуясь своим положением человека гуманистической профессии и тем уважением, которое он, немало уже проработав в полиции, снискал себе в качестве специалиста, мягко хлопнул ладонью по столу, вмешавшись в начинавшуюся перепалку, — прекратите. Этак мы и до следующей ночи просидим. У меня, Михаил Фролович, к Можайскому тоже вопросы имеются. Между прочим. Но я сижу и молчу…
Начальник сыскной полиции опять недобро усмехнулся:
— Молчите? Скажите еще, что вы немы, как рыба!
Доктор оторопел, но тут же спохватился:
— Не цепляйтесь к словам, господин Чулицкий! Лучше дайте человеку договорить. Потом вопросы задавать будем!
Как ни странно, но эта решительная отповедь, полученная им от формально на две ступеньки более низкого чина — Чулицкий был уже статским советником, то есть имел звание, едва-едва не дотягивавшее до генеральского, — успокоила Михаила Федоровича. Он сделал примирительный жест, плеснул себе коньяку, выпил и, закурив, все так же жестом — описав папиросой в воздухе полукруг в сторону Можайского и слегка к нему, приставу, наклонившись — попросил продолжить рассказ.
Можайский продолжил.
— Так вот, господа. Пребывая поначалу в полном недоумении, я — мысленно, разумеется — метался из стороны в сторону, пока, наконец, — Можайский указал на слегка покрасневшего поручика, — не натолкнулся на дельную идею: не без помощи нашего молодого друга. О тех изысканиях, которые мы вместе провели на скорую, так сказать, руку, он, в подходящее время, поведает вам сам, я же сейчас замечу только, что нами были вскрыты некоторые удивительные несообразности в деятельности страхового от огня общества «Неопалимая Пальмира», а заодно и еще кое-какие несуразности. Всё это вместе взятое и навело меня на мысль: по сути, мы имеем дело не с одним преступным замыслом, а, как минимум, с двумя, объединившими свои, да простит меня Бог, «усилия» на благо взаимной выгоды.
Можайский на несколько секунд замолчал, взявшись за стакан. В кабинете, если не считать довольно громкого хода часов, царила полная тишина.
— Первый замысел оказывался до очевидного простым: нажива на страховых мошенничествах. Второй, при первом приближении, настолько очевидным не выглядел: не было финансовой заинтересованности — этого соблазна и основного движущего мотива подавляющего большинства продуманных и тщательно спланированных преступлений. Но, соединенные вместе, первый замысел давал второму отсутствовавший мотив, а второй давал первому… гм… — Можайский запнулся, подыскивая подходящее определение, — дополнительную доходность.
На этот раз не выдержал Инихов:
— Как это? Уж больно вы мудрено выражаетесь, Михаил Юрьевич!
Можайский только вздохнул:
— Так ведь и дело немудрящим назвать невозможно. Уж извините, Сергей Ильич, за многословие, но иначе никак не получается!
Инихов, как до него Чулицкий, сделал примирительно-приглашающий жест, разве что не папиросой, а сигарой. Можайский снова заговорил:
- Можайский — 2: Любимов и другие - Павел Саксонов - Детектив
- Можайский — 3: Саевич и другие - Павел Саксонов - Детектив
- Можайский — 4: Чулицкий и другие - Павел Саксонов - Детектив
- Совсем другая тень - Анатолий Ромов - Детектив
- Адский огонь - Виктор Сбитнев - Детектив
- Шляпа, блюз и такси-призрак. психологический детектив - Елена Миллер - Детектив
- При невыясненных обстоятельствах - Анатолий Ромов - Детектив
- Отыграть назад - Джин Ханфф Корелиц - Детектив / Триллер
- Детектив и политика 1991 №6(16) - Ладислав Фукс - Боевик / Детектив / Прочее / Публицистика
- Миллион причин умереть - Галина Романова - Детектив