Реверс - Михаил Юрьевич Макаров

метко прозванный «хайлом», первозданно зиял. Почему-то не стали хозяева его закрывать. На низком потолке меж лежавших уступом плит бугрился шов, грубо заделанный цементным раствором. Бледно-пегие обои с выцветшим геометрическим рисунком отстали по углам и закрутились неряшливыми свитками. В люстре из пяти плафонов уцелели два. После того, как Миха щёлкнул выключателем, один рожок тускло забрезжил.

— Будет тёмно, купишь лампочек, да ввернешь, — откомментировала его действия хозяйка.

— Нет проблем, — прозвучало в ответ.

Треть комнаты занимал пружинный диван-книжка в разложенном состоянии. Болотного цвета обивка была вытерта, но не до дыр, и засалена в меру.

— Диван не собирай, спинка падает.

— Понял.

Ещё из мебели наличествовали пара крепких с виду венских стульев, полированный платяной шкаф и продавленное кресло, из сиденья которого торчал жёлтый ноздреватый поролон.

Шестиметровая кухонька оснащена всем необходимым. Раритетного вида двухконфорочная плита «Тула», ей под стать — газовая колонка «Дарина» на стене. Над покоцанной раковиной навис кран в известковых разводах. Из-под столика с исцарапанным пластиковым покрытием выглядывала деревянная табуретка.

Санузел, как положено, был совместным. Заглянув в сливной бачок, Маштаков обнаружил там паутину и лежавший на боку пластмассовый поплавок.

— Вода-то перекрыта, — объяснила хозяйка. — Щас я вентиль поверну.

Крутнула и тотчас в унитазе зажурчал ржавый ручеек, а на кухне из крана бойко застучала капель.

— Ты мужик, уделаешь, чай, — старуха не смутилась.

— Авансик возьмите, — Миха протянул две пятисотки.

Хозяйка в раздумье пожевала впалым фиолетовым ртом. Запах корвалола, густо исходивший от неё, одурманивал.

— Вера Платоновна сказала — тысяча, — напомнил Маштаков.

— Ох, уж эта Верка-пионерка, — осуждающе вздохнула старуха, но деньги приняла, сжала в кулачке, покрытом пигментными пятнами. — Десятого числа остальные две тыщи отдашь. Это, значить, за июнь месяц. А дальше, кажного десятого будешь платить.

Инструктаж на девяносто процентов состоял из запрещений: не пьянствовать, не шуметь, компании не водить, бумагу в унитаз не кидать.

Ограничения по части женщин устанавливались щадящие:

— Когда бабу приведешь, аккуратней с диваном, одна ножка дрягается, не сломите.

— За свет, сколько нажжёшь, тебе платить! — помолчав, хозяйка вспомнила важное.

— Это всё твоё добро, что ль? — ткнула пальцем в сумку, оставленную в прихожей. — Немного ты нажил, парень, а ведь не молоденький. Жена, что ль, турнула?

— Угу, — кивнул Миха.

Ему, напротив, казалось, что он обрастает добром не по дням, а по часам. Пока добирался сюда пешкодралом, багаж оттянул руки. Гардероб пополнился шмотками, подаренными сестрой с мужниного плеча. Ощущать себя зажиточным было непривычно.

Бабулька обитала в соседнем доме, на первом этаже которого функционировала детская поликлиника.

— Не потеряй, другого нету, — наказала, вручая ключ на грязном шёлковом шнурке.

С трудом Миха дотерпел, когда домохозяйка отчалит. Времени было в обрез. Пока шаркающие шаги удалялись вниз по лестнице, он осмотрел входную дверь. Замок имелся один — врезной, сувальдный, устойчивый к взлому. Но открывалась дверь внутрь, выбить её можно было одним ударом ноги. Однако в таком случае не избежать шума, а хозяйка разрекламировала бдительность соседей, которые при малейшем шухере вызывают милицию. Если она не сочиняла, данное обстоятельство можно было записать в плюс.

Наконец лязгнул ригель кодового замка двери подъезда.

Маштаков быстро прошагал в комнату, прихватив сумку. Сверху в ней лежали одолженные у зятя инструменты. Молоток, стамеска и лом-гвоздодёр. Предназначались они для обустройства тайника. Место под него Миха придумал.

Сперва он отодвинул от стены диван. Делал это осторожно, памятуя о шаткой ножке. Груз был тяжеленный, пришлось покряхтеть. Затем пролез в образовавшееся пространство. Распинал ногой клубки пыли в углу.

Присев на корточки, вбил сплющенный конец гвоздодёра под плинтус, рычагом надавил вниз. С изуверским скрипом плинтус отделился от пола. Под слоем краски виднелась рифлёная шляпка. Маштаков поддел её раздвоенной лопаткой гвоздодёра. Раздался натужный кряк и наружу медленно вылез кривой гвоздь-сотка.

Дальше дело застопорилось. Битых полчаса Миха воевал с плинтусами. Один демонтировал целиком, а другой наискось обломал. Иначе не получалось. Попутно разодрал до крови руку.

Настал черёд половой доски. Оторвав крайнюю, Маштаков сунул ладонь под настил, разгрёб строительный мусор, оставленный там полвека назад ударниками соцтруда. Расстояние между досками и цементной стяжкой равнялось высоте лаги, имевшей сечение в пять сантиметров.

Миху это устраивало. Перекатившись через диван, хрустнувший пружинами, он уселся по-турецки на полу возле открытой сумки.

Кулёк, для которого готовился схрон, лежал под одеждой. Вчера пришлось подсуетиться, чтобы незаметно достать его с чердака. Домовитый зять собрался в выходные подремонтировать крышу. Хотя треснувший лист шифера располагался не над тайником, рисковать не стоило.

Вечером взрослые весьма кстати отлучились, а племяннику Маштаков заговорил зубы. Надобность слазить на чердак объяснил тем, будто слышал, как ночью там скреблась крыса. Уже смеркалось, и мальчик не заметил объёмистого пакета за пазухой дяди Миши, когда тот спустился по лестнице на землю.

Чтобы свёрток уместился под досками, его содержимое надлежало переупаковать. Обрезав стамеской шпагат, Миха развернул грубую мешковину. Она скрывала несколько предметов. Один, завёрнутый в кусок ткани, формой напоминал пистолет. Им он и являлся. То был маленький бельгийский браунинг, удобный в скрытом ношении.

Маштаков осмотрел его. Озабоченно потёр пальцем ствол, где померещилась ржавчина. Пятно на воронении оказалось обычной грязью, однако пистолет настоятельно требовал чистки и смазки. Выщелкнув магазин, Миха убедился, что он по-прежнему наполовину полон. Три тусклых латунных цилиндрика с круглыми головками выглядели игрушечными. Да и сам браунинг, помещавшийся на раскрытой ладони, походил на детский пугач. Тем не менее, это было надёжное боевое оружие, проверенное в деле. Маштаков вернул обойму в рукоять, убедился, что предохранитель включен, и как можно туже обмотал бельгийца тряпкой.

Другой пакет, завёрнутый в лоскут почище, имел плоскую форму. В нём пряталась помятая картонная книжечка с полустёртой надписью «Воинский билетъ» на обложке. Здесь же таился тёмный железный крест на колодке, вылинявшей и изветшалой до такой степени, что с трудом угадывались её цвета — чёрный, жёлтый и белый. В центре креста находилось миниатюрное изображение бородатого старца в церковном облачении. Девиз, выгравированный вокруг лика, гласил: «Верой спасётся Россия». Надпись также соответствовала правилам дореволюционной орфографии. Орден Святителя Николая Чудотворца, учреждённый в 1920 году последним главкомом Русской армии Врангелем, вручался за воинские подвиги в борьбе с большевиками. Сейчас он, несомненно, представлял собой ценный раритет фалеристики.

Миха освободил от синей провощённой бумаги третий предмет. Нужды в этом не было, но он не удержался — драгметаллы наделены притягательной силой. Небольшой по размеру слиток был увесист той особенной тяжестью, что присуща исключительно золоту. Целиковый, он тянул на девять кэгэ. Сейчас он был ополовинен, причём явно не в ювелирной мастерской. Косоватый отпил имел неровности и